Я аристократ все мне ни по чем
MORGENSHTERN
Милые леди, коль сосёте мне, делайте это культурно
(Stop being so fuckin’ Greedy)
Не чавкайте, соблюдайте этикет
(Let’s go, ля-ля-ля)
Bitch, я молодой аристократ (Аристократ)
Сука, на мне камни 100 карат (Дорого, пиздец)
Столько money, будто Эмират (Эмират)
Я легенда, можно умирать (Эй, давай ещё)
Bitch, я молодой аристократ (Я молодой)
(Stop being so fuckin’ Greedy)
Сука, на мне камни 100 карат (А ты тупой)
Столько money, будто Эмират (Я как Дубай)
Я легенда, можно умирать (М-м-м)
Bitch, я аристократичный папочка
Видишь, мне к лицу ночная бабочка (Ха-ха)
Мне нужен только топ, ты, как русалочка (Соси)
Она ищет клад на моей карточке (Найди)
Детка скачет, но не на скакалочке (На чём?)
Я её заляпал, но не в салочки
Запачкал ей лицо волшебной палочкой
Твой парень это вытрет, он же тряпочка
Кинолёт в самолёт эт полёт
Через год уже вот третий год ну-у да
Я как тот анекдот изо рта в другой рот
Твоя hoe меня ждёт всегда
Мне говорят: я сделал всё обманом
Говорят: легендой я не стану
Но что же мне ответить тем ебл#нам?
У моей охраны есть охрана ляляля
Bitch, я молодой аристократ (Аристократ)
Сука, на мне камни 100 карат (Дорого, пиздец)
Столько money, будто Эмират (Эмират)
Я легенда, можно умирать (Эй, давай ещё)
Bitch, я молодой аристократ (Я молодой)
(Stop being so fuckin’ Greedy)
Сука, на мне камни 100 карат (А ты тупой)
Столько money, будто Эмират (Я как Дубай)
Я легенда, можно умирать (М-м-м)
Morgenshtern — Aristocrat текст и клип песни
Morgenshtern — Aristocrat
Посмотреть клип песни Morgenshtern — Aristocrat можно на этой странице, очень многим он понравился и сама песня тоже, большинство пересматривают этот клип по несколько раз, поэтому предлагаем посмотреть ещё раз клип этой песни и написать ниже свой комментарий о нем. А если вы хотите выучить все слова песни Morgenshtern — Aristocrat, то после видео будет опубликован полный текст песни. Чтобы не забыть слова этой песни рекомендуем сделать репост этой песни к себе на страницу в любую социальную сеть. Приятного просмотра!
Исполнитель: Алишер Валеев
Название песни: Aristocrat
Год выхода: 2021
Текст песни Morgenshtern – Aristocrat
Миледи, я прошу вас, коль сосёте мне — делайте это культурно
Не чавкайте, соблюдайте этикет
(Let’s go, ля-ля-ля)
Bitch, я — молодой аристократ (Аристократ)
Сука, на мне камни сто карат (Дорого, пиздец)
Столько money, будто Эмират (Эмират)
Я — легенда, можно умирать (Эй, давай ещё)
Bitch, я — молодой аристократ (Я молодой)
Сука, на мне камни сто карат (А ты тупой)
Столько money, будто Эмират (Я как Дубай)
Я — легенда, можно умирать (Кхм-кхм-кхм)
Bitch, я — аристократичный папочка
Видишь, мне к лицу ночная бабочка (Ха-ха)
Мне нужен только топ, ты как русалочка (Соси)
Она ищет клад на моей карточке (Найди)
Детка скачет, но не на скакалочке (На чём?)
Я её заляпал, но не в салочки (Кончой)
Запачкал ей лицо волшебной палочкой (Упс)
Твой парень это вытрет, он же тряпочка (Ха-ха-ха)
Кинул лёд в самолёт, хайп уйдёт
Через год, уже вот третий год, ну-у да (Ага-ага)
Я — как тот анекдот: изо рта — в другой рот
Твоя hoe меня ждёт всегда (Ага-ага)
Мне говорят: я сделал всё обманом (Наебал)
Говорят: легендою не стану (Никогда)
Но что же мне ответить тем ебланам? (Хм-м)
У моей охраны есть охрана (Ля-ля-ля)
Bitch, я — молодой аристократ (Аристократ)
Сука, на мне камни сто карат (Дорого, пиздец)
Столько money, будто Эмират (Эмират)
Я — легенда, можно умирать (Эй, давай ещё, ха-а)
Bitch, я — молодой аристократ (Я молодой)
Сука, на мне камни сто карат (А ты тупой)
Столько money, будто Эмират (Я как Дубай)
Я — легенда, можно умирать
Morgenshtern — Aristocrat текст и клип песни
Morgenshtern — Aristocrat
Посмотреть клип песни Morgenshtern — Aristocrat можно на этой странице, очень многим он понравился и сама песня тоже, большинство пересматривают этот клип по несколько раз, поэтому предлагаем посмотреть ещё раз клип этой песни и написать ниже свой комментарий о нем. А если вы хотите выучить все слова песни Morgenshtern — Aristocrat, то после видео будет опубликован полный текст песни. Чтобы не забыть слова этой песни рекомендуем сделать репост этой песни к себе на страницу в любую социальную сеть. Приятного просмотра!
Исполнитель: Алишер Валеев
Название песни: Aristocrat
Год выхода: 2021
Текст песни Morgenshtern – Aristocrat
Миледи, я прошу вас, коль сосёте мне — делайте это культурно
Не чавкайте, соблюдайте этикет
(Let’s go, ля-ля-ля)
Bitch, я — молодой аристократ (Аристократ)
Сука, на мне камни сто карат (Дорого, пиздец)
Столько money, будто Эмират (Эмират)
Я — легенда, можно умирать (Эй, давай ещё)
Bitch, я — молодой аристократ (Я молодой)
Сука, на мне камни сто карат (А ты тупой)
Столько money, будто Эмират (Я как Дубай)
Я — легенда, можно умирать (Кхм-кхм-кхм)
Bitch, я — аристократичный папочка
Видишь, мне к лицу ночная бабочка (Ха-ха)
Мне нужен только топ, ты как русалочка (Соси)
Она ищет клад на моей карточке (Найди)
Детка скачет, но не на скакалочке (На чём?)
Я её заляпал, но не в салочки (Кончой)
Запачкал ей лицо волшебной палочкой (Упс)
Твой парень это вытрет, он же тряпочка (Ха-ха-ха)
Кинул лёд в самолёт, хайп уйдёт
Через год, уже вот третий год, ну-у да (Ага-ага)
Я — как тот анекдот: изо рта — в другой рот
Твоя hoe меня ждёт всегда (Ага-ага)
Мне говорят: я сделал всё обманом (Наебал)
Говорят: легендою не стану (Никогда)
Но что же мне ответить тем ебланам? (Хм-м)
У моей охраны есть охрана (Ля-ля-ля)
Bitch, я — молодой аристократ (Аристократ)
Сука, на мне камни сто карат (Дорого, пиздец)
Столько money, будто Эмират (Эмират)
Я — легенда, можно умирать (Эй, давай ещё, ха-а)
Bitch, я — молодой аристократ (Я молодой)
Сука, на мне камни сто карат (А ты тупой)
Столько money, будто Эмират (Я как Дубай)
Я — легенда, можно умирать
Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 13.pdf/242
о котором я пишу, остались только в переписках и записках людей высшего круга — грамотных; интересные и умные рассказы даже, которые мне удалось слышать, слышал я только от людей того же круга. Во вторых потому, что жизнь купцов, кучеров, семинаристов, каторжников и мужиков для меня представляется однообразною, скучною, и все действия этих людей, как мне представляется, вытекающими, большей частью, из одних и тех же пружин: зависти к более счастливым сословиям, корыстолюбия и матерьяльных страстей. Ежели и не все действия этих людей вытекают из этих пружин, то действия их так застилаются этими побуждениями, что трудно их понимать и потому описывать.
В третьих потому, что жизнь этих людей (низших сословий) менее носит на себе отпечатка времени.
В четвертых потому, что жизнь этих людей некрасива.
В пятых потому, что я никак не могу понять, что думает будочник, стоя у будки, что думает и чувствует лавочник, зазывая купить помочи, галстуки, что думает семинарист, когда его ведут в сотый раз сечь розгами, и т. п. Я так же не могу понять этого, как и не могу понять того, что думает корова, когда ее доят, и что думает лошадь, когда везет бочку.
В шестых потому, наконец, [1] (и это, я знаю, самая лучшая причина), что я сам принадлежу к высшему сословию, обществу и люблю его.
Я не мещанин, как смело говорил [2] Пушкин, и смело говорю, что я аристократ, [3] и по рожденью, и по привычкам, и по положенью. Я аристократ потому, что вспоминать предков — отцов, дедов, прадедов моих, мне не только не совестно, но особенно радостно. Я аристократ потому, что воспитан с детства в [4] любви и уважении к [5] высшим сословиям и в любви к изящному, выражающемуся не только в Гомере, Бахе и Рафаеле, но [6] и во всех мелочах жизни. Я аристократ потому, что был так счастлив, что ни я, ни отец, ни дед мой не знали нужды и [7] борьбы между совестью и нуждою, не имели необходимости никому никогда ни завидовать, ни кланяться, не знали потребности образовываться для денег и для положения в свете и т. п. испытаний, которым подвергаются люди в нужде. Я вижу, что это большое счастье и благодарю за него бога, но ежели счастье это не принадлежит всем, то из этого я не вижу причины отрекаться от него и не пользоваться им.
Я аристократ потому, что не могу верить в высокой ум, тонкой вкус и великую честность человека, который ковыряет в носу пальцем и у которого душа с богом беседует.
Отрывок и романа: «Отцы и дети» (Базаров и Кирсановы)
…Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем.
Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на врага; но предлог долго не представлялся. Базаров вообще говорил мало в присутствии «старичков Кирсановых» (так он называл обоих братьев), а в тот вечер он чувствовал себя не в духе и молча выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
Речь зашла об одном из соседних помещиков. «Дрянь, аристократишко»,— равнодушно заметил Базаров, который встречался с ним в Петербурге.
— Позвольте вас спросить,— начал Павел Петрович, и губы его задрожали,— по вашим понятиям слова: «дрянь» и «аристократ» одно и то же означают?
— Я сказал: «аристократишко»,— проговорил Базаров, лениво отхлебывая глоток чаю.
— Точно так-с; но я полагаю, что вы такого же мнения об аристократах, как и об аристократишках. Я считаю долгом объявить вам, что я этого мнения не разделяю. Смею сказать, меня все знают за человека либерального и любящего прогресс; но именно потому я уважаю аристократов — настоящих. Вспомните, милостивый государь (при этих словах Базаров поднял глаза на Павла Петровича), вспомните, милостивый государь,— повторил он с ожесточением,— английских аристократов. Они не уступают йоты от прав своих, и потому они уважают права других; они требуют исполнения обязанностей в отношении к ним, и потому они сами исполняют свои обязанности. Аристократия дала свободу Англии и поддерживает ее.
Слыхали мы эту песню много раз,— возразил Базаров,— но что вы хотите этим доказать?
Я эфтим хочу доказать, милостивый государь (Павел Петрович, когда сердился, с намерением говорил: «эфтим» и «эфто», хотя очень хорошо знал, что подобных слов грамматика не допускает. В этой причуде сказывался остаток предании Александровского времени. Тогдашние тузы в редких случаях, когда говорили на родном языке, употребляли одни — эфто, другие — эхто: мы, мол, коренные русаки, и в то же время мы вельможи, которым позволяется пренебрегать школьными правилами), я эфтим хочу доказать, что без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе,— а в аристократе эти чувства развиты,— нет никакого прочного основания общественному. Общественному благу… общественному зданию. Личность, милостивый государь,— вот главное; человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней все строится. Я очень хорошо знаю, например, что вы изволите находить смешными мои привычки, мой туалет, мою опрятность, наконец, но это все проистекает из чувства самоуважения, из чувства долга, да-с, да-с, долга. Я живу в деревне, в глуши, но я не роняю себя, я уважаю в себе человека.
Павел Петрович побледнел.
— Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки, как вы изволите выражаться. Я хочу только сказать, что аристократизм — принцип, а без принципов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию на другой день его приезда и повторяю теперь вам. Не так ли, Николай?
Николай Петрович кивнул головой.
— Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы,— говорил между тем Базаров,— подумаешь, сколько иностранных. и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны.
— Что ж ему нужно, по-вашему? Послушать вас, так мы находимся вне человечества, вне его законов. Помилуйте— логика истории требует.
— Да на что нам эта логика? Мы и без нее обходимся.
— Да так же. Вы, я надеюсь, не нуждаетесь в логике для того, чтобы положить себе кусок хлеба в рот, когда вы голодны. Куда нам до этих отвлеченностей!
Павел Петрович взмахнул руками.
— Я вас не понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ. Я не понимаю, как можно не признавать принципов, правил? В силу чего же вы действуете?
— Я уже говорил вам, дядюшка, что мы не признаем авторитетов,— вмешался Аркадий.
— Мы действуем в силу того, что мы признаем полезным,— промолвил Базаров.— В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем.
—Как? Не только искусство, поэзию. но и. страшно вымолвить…
— Всё, — с невыразимым спокойствием повторил Базаров.
Павел Петрович уставился на него. Он этого не ожидал, а Аркадий даже покраснел от удовольствия.
— Однако позвольте,— заговорил Николай Петрович.— Вы всё отрицаете, или, выражаясь точнее, вы всё разрушаете. Да ведь надобно же и строить.
— Это уже не наше дело. Сперва нужно место расчистить.
— Современное состояние народа этого требует,— с важностью прибавил Аркадий,— мы должны исполнять эти требования, мы не имеем права предаваться удовлетворению личного эгоизма.
Эта последняя фраза, видимо, не понравилась Базарову; от нее веяло философией, то есть романтизмом, ибо Базаров и философию называл романтизмом; но он не почел за нужное опровергать своего молодого ученика.
— Нет, нет! — воскликнул с внезапным порывом Павел Петрович,— я не хочу верить, что вы, господа, точно знаете русский народ, что вы представители его потребностей, его стремлений! Нет, русский народ не такой, каким вы его воображаете. Он свято чтит предания, он — патриархальный, он не может жить без веры.
— Я не стану против этого спорить,— перебил Базаров,— я даже готов согласиться, что в этом вы правы.
— И все-таки это ничего не доказывает.
— Именно ничего не доказывает,— повторил Аркадий с уверенностию опытного шахматного игрока, который предвидел опасный, по-видимому, ход противника и потому нисколько не смутился.
— Как ничего не доказывает?— пробормотал изумленный Павел Петрович.— Стало быть, вы идете против своего народа?
— А хоть бы и так?— воскликнул Базаров.— Народ полагает, что, когда гром гремит, это Илья пророк в колеснице по небу разъезжает. Что ж? Мне соглашаться с ним? Да притом — он русский, а разве я сам не русский?
— Нет, вы не русский после всего, что вы сейчас сказали! Я вас за русского признать не могу.
— Мой дед землю пахал,— с надменной гордостью отвечал Базаров.—Спросите любого из ваших же мужиков, в ком из нас — в вас или во мне — он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с ним не умеете.
— А вы говорите с ним и презираете его в то же время.
— Что ж, коли он заслуживает презрения! Вы порицаете мое направление, а кто вам сказал, что оно во мне случайно, что оно не вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы так ратуете?
— Как же! Очень нужны нигилисты!
— Нужны ли они или нет — не нам решать. Ведь и вы считаете себя не бесполезным.
— Господа, господа, пожалуйста, без личностей! — воскликнул Николай Петрович и приподнялся
Павел Петрович улыбнулся и, положив руку на плечо брату, заставил его снова сесть.
— Не беспокойся,— промолвил он.— Я не позабудусь, именно вследствие того чувства достоинства, над которым так жестоко трунит господин. господин доктор. Позвольте,— продолжал он, обращаясь снова к Базарову, — вы, может быть, думаете, что ваше учение новость? Напрасно вы это воображаете. Материализм, который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и всегда оказывался несостоятельным.
— Опять иностранное слово! — перебил Базаров. Он начинал злиться, и лицо его приняло какой-то медный и грубый цвет.— Во-первых, мы ничего не проповедуем; это не в наших привычках.
— А вот что мы делаем. Прежде, в недавнее еще время, мы говорили, что чиновники наши берут взятки, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда.
— Ну да, да, вы обличители,— так, кажется, это называется. Со многими из ваших обличений и я соглашаюсь, но.
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству (узкая защита какого-либо одного учения); мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
— Так,— перебил Павел Петрович,— так; вы во всем этом убедились и решились сами ни за что серьезно не приниматься?
— И решились ни за что не приниматься,— угрюмо повторил Базаров.
Ему вдруг стало досадно на самого себя, зачем он так распространился перед этим барином.
— И это называется нигилизмом?
— И это называется нигилизмом,— повторил опять Базаров, на этот раз с особенною дерзостью.
Павел Петрович слегка прищурился.
— Так вот как! — промолвил он странно спокойным голосом.— Нигилизм всему горю помочь должен, и вы, вы наши избавители и герои. Так. Но за что же вы других-то, хоть бы тех же обличителей, честите? Не так же ли вы болтаете, как и все?
— Чем другим, а этим грехом не грешны,— произнес сквозь зубы Базаров.
— Так что ж? Вы действуете, что ли? Собираетесь действовать?
— Базаров ничего не отвечал. Павел Петрович так и дрогнул, но тотчас же овладел собою.
— Гм. Действовать, ломать. — продолжал он.— Но как же это ломать, не зная даже почему?
— Мы ломаем, потому что мы сила,— заметил Аркадий.
Павел Петрович посмотрел на своего племянника и усмехнулся.
— Да, сила — так и не дает отчета,— проговорил Аркадий и выпрямился.
— Несчастный! — возопил Павел Петрович; он решительно не был в состоянии крепиться долее,— хоть бы ты подумал, что в России ты поддерживаешь твоею пошлою сентенцией (краткое изречение поучительного характера)! Нет, это может ангела из терпения вести! Сила! И в диком калмыке и в монголе есть сила — да на что нам она? Нам дорога цивилизация, да-с, да-с, милостивый государь; нам дороги ее плоды, И не говорите мне, что эти плоды ничтожны: последний пачкун, маратель, писака тапёр (наёмный пианист), которому дают пять копеек за вечер, и те полезнее вас, потому что они представители цивилизации, а не грубой монгольской силы! Вы воображаете себя передовыми людьми, а вам только в калмыцкой кибитке сидеть! Сила! Да вспомните, наконец, господа сильные, что вас всего четыре человека с половиною, а тех — миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои священнейшие верования, которые раздавят вас!
— Коли раздавят, туда и дорога,— промолвил Базаров.— Только бабушка еще надвое сказала. Нас не так мало, как вы полагаете.
— Как? Вы не шутя думаете сладить, сладить с целым народом?
— От копеечной свечи, вы знаете, Москва сгорела,— ответил Базаров.
— Так, так. Сперва гордость почти сатанинская, потом глумление. Вот, вот чем увлекается молодежь, вот чему покоряются неопытные сердца мальчишек! Вот, поглядите, один из них рядом с вами сидит, ведь он чуть не молится на вас, полюбуйтесь. (Аркадий отворотился и нахмурился.) И эта зараза уже далеко распространилась. Мне сказывали, что в Риме наши художники в Ватикан ни ногой. Рафаэля считают чуть ли не дураком, потому что это, мол, авторитет; а сами бессильны и бесплодны до гадости; а у самих фантазия дальше «Девушки у фонтана» не хватает, хоть ты что! И написана-то девушка прескверно. По-вашему, они молодцы, не правда ли?
— По-моему,— возразил Базаров,— Рафаэль гроша медного не стоит, да и они не лучше его.
— Браво! браво! Слушай, Аркадий. вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были, болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
— Вот и изменило вам хваленое чувство собственного достоинства,— флегматически заметил Базаров, между тем как Аркадий весь вспыхнул и засверкал глазами.— Спор наш зашел слишком далеко. Кажется, лучше его прекратить. А я тогда буду готов согласиться с вами,— прибавил он вставая,— когда вы представите мне хоть одно постановление в современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало полного и беспощадного отрицания.
— Я вам миллионы таких постановлений представлю,— воскликнул Павел Петрович,— миллионы! Да вот хоть община, например.
Холодная усмешка скривила губы Базарова.
— Ну, насчет общины,— промолвил он,— поговорите лучше с вашим братцем. Он теперь, кажется, изведал на деле, что такое община, круговая порука, трезвость и тому подобные штучки.
— Семья, наконец, семья, так, как она существует у наших крестьян! — закричал Павел Петрович.
— И этот вопрос, я полагаю, лучше для вас же самих не разбирать в подробности. Вы, чай, слыхали о снохачах? Послушайте меня, Павел Петрович, дайте себе денька два сроку, сразу вы едва ли что-нибудь найдете. Переберите все наши сословия да подумайте хорошенько над каждым, а мы пока с Аркадием будем.
— Надо всем глумиться,— подхватил Павел Петрович.
— Нет, лягушек резать. Пойдем, Аркадий; до свидания, господа!
Оба приятеля вышли. Братья остались наедине и сперва только посматривали друг на друга.