Желающие помочь фестивалю «Камчатская гитара» материально могут перевести средства на счёт WMR R327407126606
«АП на Камчатке» в социальных сетях:
Камчатские сайты
Абордаж ВКонтакте
Предлагаю вашему вниманию статью-мнение о современной бардовской песне попавшуюся на сайте «СОЛЬ» http://www.saltt.ru/node/2519
Избит гитарой желтой Дарья Жужик /02 июля 2010
Под Самарой начался очередной кипучий, могучий, никем не победимый Грушинский фестиваль. В прошлом году на «Грушу» приехали 37 тысяч поющих и подпевающих. Авторская песня феноменальна: люди полвека поют одни и те же вещи в одной и той же манере и умудряются рекрутировать в свои ряды все новые и новые поколения, прививая им поэтику костровой романтики. «Соль» произвела ревизию песен, которые опошлены движением КСП сильнее всего.
Стереотипный бард носит старый свитер грубой вязки, окладистую бороду, в которой застряли остатки походной каши, «взволнованно лажает на гитаре» и никогда не снимает рюкзак. Быть любителем и тем более исполнителем авторской песни в 1960-е — это чуть-чуть геройски, а сейчас — чуть-чуть неловко. Во-первых, ушла романтика очарованного странничества и наивной сентиментальной музыки, в моде простота, все пафосное вызывает раздражение. Во-вторых, многочисленная армия поклонников КСП и сама немало сделала для того, чтобы дискредитировать движение, к которому принадлежала.
Журналист Анатолий Обыденкин, много лет описывающий метаморфозы авторской песни, как-то сделал важный текст об исчерпанности движения КСП, о лицемерии старшего поколения, которое сидит в жюри фестивалей («Пой старое, проверенное, а то тебя освистают») и пытается гнуть свою линию, о тошнотворной бардовской умильности («Песни КСПшников подчеркнуто бесконфликтны, они не имеют претензий ни к себе, ни к социуму, руководствуясь девизом «ты окей — я окей»). О том, как проникает на «аутентичную» Грушинку рок-музыка: «Противостояние рок-поэтики и слащавых попевок каэспэшников про природу и туризм — мне кажется, главная антитеза [Грушинского] фестиваля. Ее символом стала для меня какая-то девушка, бредущая по грязи в одном купальнике и орущая: «Барды must die!» Единственное, в чем хочется не согласиться с Обыденкиным, так это в том, что в среде КСП в принципе возможны противостояния. Из рока каэспэшники выберут ровно то, что способны переварить, то есть опять же слащавое, либо сами подсластят, подобрав подходящую аранжировку и интонацию. Конечно, Юрий Визбор и Юлий Ким, без вины виноватые, знать не знали, что их камерная история обернется сперва эстрадной (когда с проектом «Песни нашего века» по стране гастролировали Олег Митяев, Виктор Берковский, Галина Хомчик и компания), а затем народной, по-стыдному народной, то есть станет общим местом, синонимом неразвитого вкуса. Этимология слова пошлый не случайно связана с моментом повторяемости, заезженности дороги. Пошлый путь — тот, которым ходили много-много раз. Отдельным песням не повезло особенно сильно — некоторые из них причем этого не заслужили, и их авторов просто по-человечески жаль.
«Милая моя» Главную песню о любви бард-движению подарил Юрий Визбор, и в авторском исполнении она звучит пристойно. Но если Визбор признавался в чувстве своей лесной спутнице довольно сдержанно и без крещендо, то барды снабдили произведение недостающим надрывом и придыханием. А некоторые поклонники творчества Визбора даже не ленятся подбирать к «Милой. » трогательный видеоряд — и монтируют клипы.
«Перевал» История песни «Перевал» вообще самая трагическая. Все тот же Юрий Визбор написал серьезную мужскую песню о том, что из гор иногда не возвращаются. В итоге оригинал так и не получил широкой известности, зато пошел в народ ее странный «кавер». Мало того что «кавер» поется совершенно на другой мотив (и в мажорном ладу вместо минорного), в процессе фольклорной адаптации заметно трансформировался и родной текст. «Видно нечего нам больше скрывать» превратилось в «Просто нечего нам больше терять», дожди октября не «падают», а «капают» — и барды еще задорно допевают в паузе между куплетами «кап-кап».
«Люди идут по свету. » Это, можно сказать, гимн бардовского движения. Походная аскеза и надежное плечо друга. «И шепчет в ночи бродяга кому-то: «Не позабудь». Когда авторы впервые исполнили свою песню, в комиссии им было сказано, что песня — так себе, но «петь ее будут». Действительно, поют.
«Изгиб гитары. » Олег Митяев, негласный шансонье бард-движения, который на сцену выходит не в том, в чем с гор спустился, а в рубашке и умытый, воспел в свое время гитарный изгиб и, похоже, вошел в историю. «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. » в части всенародной известности и катастрофической заезженности соперничает с «А не спеть ли мне песню. » Чижа и Ко.
«Ты да я да мы с тобой» Песню о настоящей дружбе можно услышать не только в походе или на фестивале КСП, но и, например, в пионерском лагере — вожатые часто в материале. Изначально «Ты да я. » не бардовская, она звучит в советском кинофильме «Тихие троечники». Но по музыкальному строю и общему пафосу движение КСП справедливо распознало в ней «свое».
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Гы. Что происходит между вожатыми мы отлично знем)) Достаточна поинтересоваться днем рождения Кати Ю. и отнять 9 месяцев)))
А что до песен. Они такие какие есть нужны именно там «в лагерях»! Нужны для создания атмосферы, раскрепощения, создания правильных взаимоотношений. Это воспитательный и психологический инструмент.
Со стороны и высоты прожитых они начинают казаться глупостью, но это потому что уже не надо, да и перенасытились.
НО лично я понимаю, что если снова окажусь в толпе малолетних антиллектуалов, всервно буду это петь, потому что заменить это просто нечем.
«В тексте нужно что-то про походы, Про дожди и вольные ветра. Про погоду или непогоду, Про друзей и вечер у костра. «
Затем, что песня, ушедшая в народ, уже никому ничего не должна. Каждый понимает её со своей колокольни и поёт по своему разумению. Я, в первый раз услышав, как поёт «Осенние дожди» сам Визбор, вообще не отследила там ни любви, ни женщины, а только историю старой дружбы, покалеченной, больной и много раз битой. И веяло от этой песни ужасающим одиночеством старого травленого волка. А детишечкам и большинству двадцатилетних вожатых (полагаю, кстати, что «олиричили» сабж именно вожатые) не дано понять жёсткую и страшную песню про «ночь невозврата», написанную на четвёртом десятке. Для них в песне говорится про «новый поворот» и путь с надеждой в светлое будущее (это я табе, голуба, говорю как краевед). Ибо каждый видит максимум три грани шестигранного кубика, если только не умеет смотреть насквозь.
Прости им, ибо не ведают, что поют. Да, и спасибо за ещё один взгляд на песню.
Вот теперь я, кажется, понимаю твою позицию. И скажу на это, что каждому нужна своя глубина понимания и анализа источников. Очень разная глубина.
И луна взойдет оплывшей свечой, Стукнет ставня на ветру, на ветру. О, как я тебя люблю горячо — Это годы не сотрут, не сотрут. Всех друзей мы позовем, позовем, Мы набьем картошкой старый рюкзак. Спросят люди: «Что за шум, что за гром?» Мы ответим: «Просто так, просто так!».
Мы затопим в доме печь, в доме печь, Мы гитару позовем со стены. Все, что было, мы не будем беречь, Ведь за нами все мосты сожжены. Все мосты, все перекрестки дорог, Все прошептанные клятвы в ночи. Каждый предал все, что мог, все, что мог, Мы немножечко о том помолчим.
И слуга войдет с заплывшей свечой, Стукнет ставня на ветру, на ветру. О, как я тебя люблю горячо, Это годы не сотрут, не сотрут. Всех друзей мы соберем, соберем, Мы набьем картошкой старый рюкзак, Скажут люди: «Что за шум, что за гром?» А мы ответим: «Просто так, просто так. «
We can flood in the house of the oven, in the house of the oven, We guitar call from the wall. All that was, we will not spare, Because we all bridges are burnt. All the bridges, all the highways, All прошептанные oath in the night. Everyone gave everything I could, all I could, We’re a little on the quiet.
And the servant will come with a bruised candle, Hit the shutter the wind, in the wind. Oh, how I love you dearly, This years was not wiped out, not wiped out. All the friends we collect, gather, We are going to smash potatoes old backpack, People say: «What the noise was, that the thunder?» And we answer, «Just like that, just. «
В ранней поэзии Визбора значительное место занимают во многом романтичные по духу песни-путешествия, пейзажные лирические зарисовки.
Снова ветры нас горные сушат, Выдувают тоску из души. Продаем мы бессмертные души За одно откровенье вершин.
Элегическая тональность присутствует и в известных «туристских» песнях Визбора «Милая моя», «Осенние дожди». В «Осенних дождях» (1970) явленная в бытовых деталях романтика походного мироощущения (гитара, «набитый картошкой старый рюкзак») влечет к раздумьям о непреходящих ценностях бытия:
Видно, нечего нам больше скрывать, Все нам вспомнится на Страшном суде. Эта ночь легла, как тот перевал, За которым исполненье надежд.
Песня «Милая моя» воплотила особую жанровую разновидность «песни у костра». Сам образ горящего огня, воплощающего тепло человеческой привязанности, возникает в первой и заключительной строфах, сопрягая воедино время похода и масштаб целой жизни героя, а бесхитростная на первый взгляд путевая зарисовка перерастает во взволнованное лирическое послание:
Не утешайте меня, мне слова не нужны, Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны – Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня, Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!
Вместе с тем «путевые» песни Визбора приближались не только к элегическому, медитативному типу лирики, но нередко характеризовались мажорным эмоциональным настроем, маршевой ритмикой, созвучной самому процессу пешего продвижения, – как, например, в «Абакан – Тайшете», «Хамар – Дабане» и др. Вчувствование в романтику горного пространства соединяется здесь с радостными обращениями к окружающему миру, а нелегкая дорога призвана выразить полноту внутренних сил, душевной и физической бодрости: «И дорога, словно сам ты, // Рубит мощь любой стены».
Нашла отражение в поэтическом творчестве Визбора и традиция армейского фольклора, солдатских песен («Песня о подводниках», «Песня о североморцах» и др.). Как и в фольклорных воинских песнях, в походной песне «Учения» (1956) стилеобразующую роль играют традиционные образы крестьянской поэзии [10] : «Заката зорька чистая // Темнеет по краям. // Сторонушка лесистая, // Сторонушка моя».
В поэзии Визбора 1950-60-х гг. в качестве самостоятельного жанрового образования выступают песни-пейзажи, лирические пейзажные зарисовки, в которых различимы ростки и иных жанров. Поэтические пейзажи Визбора чаще всего запечатлевают неординарные проявления природного мира и сопряжены с переживаниями лирического «я», осмыслением им этапов собственного пути («Где небо состоит из тьмы и снега…», «Старые ели», «Снегопад», «Синие горы» и др.). Особое, заветное пристрастие поэта – это мир Севера, атмосфера гор, и даже в лирических зарисовках средней полосы у Визбора возникают подчас «северные» ассоциации («Подмосковная», 1960).
В раннем стихотворении «Где небо состоит из тьмы и снега…» (1952) в творческой памяти героя сохраняется мозаика увиденных и глубоко прочувствованных когда-то картин экзотической природы – текст выстраивается как своеобразное «пунктирное» припоминание пейзажных образов, неотделимых от личностных чувств самого героя и близких ему людей: Забытый кош в туманной Гвандре где-то, На ледниках – пустые диски мин. Большую Марку в золоте рассвета. Большую дружбу сорока восьми.
Постепенно художественная ткань пейзажных стихотворений Визбора все активнее вбирает в себя сюжетно-повествовательные и драматические элементы. В «Старых елях» (1953) развернутый образ природы выступает в качестве экспозиции к выражению любовных переживаний лирического «я», а в сопоставлении зимней и весенней поры раскрываются как неумирающие циклы бытия Вселенной, так и ритмы межчеловеческих отношений. Кульминационным становится здесь исполненное драматизма воспоминание о событиях далекого весеннего вечера («В роще весенней, // В чаще сирени // Ты шепнула мне: «Не вернусь!»»): щедрая описательность таит в себе напряженную сюжетную динамику, сводящую воедино различные периоды человеческой жизни.
Драматизация пейзажных стихотворений Визбора обусловлена ориентацией лирического героя на диалог со спутником, слушателем, собеседником при открытии глубины природного бытия, на множественность субъектов восприятия изображаемой картины мира. В «Карельском вальсе» (1954) важна атмосфера доверительной беседы с оставшимся «за кадром» спутником о преподанном нелегкой северной природой уроке «верности без слов», о символической насыщенности образа «далей карельских озер». Характерная для стихов-песен Визбора точная топонимика выполняет существенную контактоустанавливающую функцию, будучи призванной изобразить в произведении близкое, обжитое, лично знакомое собеседнику жизненное пространство:
Дали карельских озер Будут нам часто сниться, Юности нашей простор В далях этих озер.
В стихотворении же «Кичкинекол» (1954) художественный эффект множественности точек зрения на мир достигается за счет того, что статус «действующих лиц», общающихся с героем, обретают и скалы («Здесь рассматривают скалы // Отдаленные края»), и многочисленные горные перевалы, которые в «странствиях грядущих» лирического «я» «вечно светят, как маяк»… В диалогическом соприкосновении взглядов на сокровенную для поэта стихию гор извне и изнутри рождается полнота восприятия этого мира со сквозящим в нем дыханием вечности, близостью неба и земли, яркой цветовой палитрой. Позднее подобная множественность субъектов восприятия проявится у Визбора в его знаменитых песнях-диалогах, а в пейзажных зарисовках выделение голоса лирического «я» часто происходит благодаря рефренам, привносящим элементы песенной композиции и способствующим обогащению интонационного рисунка. Песенно-музыкальное начало нередко проступает у Визбора, как у Окуджавы, и в ряде «жанровых» названий его произведений: «Песня об осени», «Песня о подводниках», «Романс», «Вечерняя песня», «Переделкинский вальс» и др.
Мажорные рефрены присутствуют и в рассмотренном «Кичкинеколе», и в стихотворении «Синие горы» (1956). В последнем осуществляется скрытый диалог лирического «я» и с горами, внимающими тому, как «звенели гитар переборы», и с далеким другом, возлюбленной. В свернутом виде здесь присутствует рефлексия о роли «самодеятельной», «гитарной» песни в душевной жизни человека, его общении с миром – рефлексия, ярко выразившаяся не только в поэзии, но и в художественной, публицистической прозе Визбора.
В этом, а также в более поздних стихотворениях («Снегопад», 1966, «Ночная дорога», 1973, «Передо мною горы и река…», 1978) изображение природного мира все определеннее приобретает черты философского пейзажа. Так, в «Снегопаде» глубокое общение с собеседником постепенно перерастает в осмысление вселенского смысла созерцаемого горного мира, а сила творческого воображения позволяет ощутить бытийную, довременную сопряженность человека с этим многовековым природным космосом: И снегопад на белом свете, снегопад, Просыпаются столетия в снегу. Где дорога, а где мелкая тропа, Разобрать я в снегопаде не могу.
И ты представь, что не лежит вдали Москва И не создан до сих пор еще Коран – В мире есть два одиноких существа: Человек и эта белая гора.
В стихотворениях «Ночная дорога», «Передо мною горы и река…» прорастающая из философского пейзажа лирическая медитация соединяет конкретный и символический планы изображения. В первом из них в заурядных путевых впечатлениях угадывается песенно-поэтическое начало («ночная песня шин»), а сам образ дороги наполняется глубоким жизненным смыслом: «Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог // Штопаем ранения души…». Характерно, что философские размышления облекаются здесь в незатейливую речевую форму – житейского разговора, неторопливых раздумий вслух, увенчанных афористичным итогом: «Нет дороге окончанья, есть зато ее итог: // Дороги трудны, но хуже без дорог».
Вообще в песенной поэзии Визбора раздумья о судьбе, смысле жизненного пути всегда интегрированы в конкретную практику бытового общения, что безусловно находит отражение на жанрово-речевом уровне. В его лирических пейзажах, начиная с ранних, различимы элементы тех жанров, которые впоследствии получат самостоятельное художественное воплощение: дружеское, любовное послание, философская элегия, лирическая исповедь, песенная мининовелла, песня-диалог и др.
С пейзажными зарисовками напрямую связаны у Визбора и разнообразные в жанровом отношении философские стихотворения-песни: философские элегии, поэтические воспоминания, лирическая исповедь.
Во многих визборовских песнях философское начало оказывается неотделимым от бытовой конкретики изображения, простых житейских «случаев», увиденных порой в юмористическом свете. В «Песне о счастье» (1955) осмысление «проблемы счастья» происходит в житейских, полушуточных разговорах героя с разными людьми: на композиционном уровне в стихотворении возникает цепочка связанных между собой минисюжетов. Именно в непосредственном, диалогическом общении в художественном мире Визбора рождается новое знание о мире, о тайной гармонии всего сущего. В более позднем стихотворении «Струна и кисть» (1981) философские раздумья о юности и зрелости, о переходе человека от упоения миражами начальной поры жизни к отрезвляющему восприятию мира личностных переживаний, природы, творчества сплавлены с напряженной рефлексией о прожитом, с формой поэтических воспоминаний, которые предстают как афористично выраженная житейская мудрость:
А в юности куда нас ни несло! В какие мы ни забредали воды! Но время громких свадеб истекло, Сменившись гордым временем разводов.
Вообще поэтические воспоминания имеют в поэзии Визбора не только индивидуальный, но и широкий социально-исторический смысл. Это может быть как романтически обрисованное легендарное прошлое («Давным-давно», 1963), так и переломные эпизоды минувшей войны, национальная память о которой осознается как высокая ценность в стихотворении «Помни войну» (1970).
Весьма разноплановы у Визбора и художественные формы лирической исповеди. Здесь почти никогда не встречаются лирические медитации в чистом виде, вне соотнесенности с определенными «сюжетами» жизни. Его исповедальные стихотворения, органично сочетающие возвышенную стилистику с разговорно-повседневными выражениями речи и характеризующиеся богатством изобразительного плана, чаще всего на содержательном уровне связаны, во-первых, с конкретными поворотами судьбы лирического «я», а, во-вторых, с размышлениями о различных профессиональных призваниях героев.
В стихотворениях «Москва святая» (1963), «Тост за Женьку» (1965) лирический герой погружен в раздумья о пройденных дорогах жизни. Первое из них выдержано в торжественной интонации, которая естественно совмещена здесь с формой неторопливого рассказа бывалого человека: «Я бродил по Заполярью, // Спал в сугробах, жил во льду, // Забредал в такие дали, // Что казалось – пропаду». Обращаясь к «Москве святой», герой стремится поведать ей о своих странствиях по огромной стране и о тех духовных ориентирах, которые удалось сохранить неизменными на самых разных этапах жизни. Сокровенное родство поэта-певца с городом подчеркивается возникающими в конце стихотворения песенными ассоциациями:
Ты не просто город где-то, Ты видна в любой ночи – Развезли тебя по свету, Словно песню, москвичи.
Иными путями выражено исповедальное начало в «Тосте за Женьку». Пронзительное в своей горечи и одновременно упоении испытанным некогда счастьем откровение лирического «я» о «непутевых путях» жизни, о тяжело переживаемой им любовной драме неожиданно облекается в жанр бытовой речи – тост, произносимый за дружеским застольем. В данном стихотворении, как впоследствии в песенных репортажах Визбора, жанр нехудожественной речи оригинально используется для решения художественных задач, что создает эффект прорастания всего содержания из гущи обыденного, житейского существования героя. Напряженность психологической атмосферы передается здесь присутствием драматургических элементов: история жизни полнее раскрывается благодаря диалогической ткани произведения (разговор с приятелями), в компактной «сценке», позволяющей ощутить душевное состояние лирического «я». При этом завершающие строки выполняют функцию своеобразных «ремарок», дорисовывающих итоговые штрихи созданного психологического портрета: По привычке нахмурясь, Я вышел из прошлого прочь… Гостиница «Арктика», Мурманск. Глухая полярная ночь.
Соотнесенность философских, исповедальных мотивов с ритмами повседневной жизни проявилась у Визбора и в том, что лирическая исповедь часто оказывается тесно связанной с творческим проникновением в смысл той или иной профессиональной деятельности персонажа.
Исповедь художника, поэта-певца образует стержень «Песни о песне» (1977). Рассказ творца о прорастании песенного «мотива» из самых разноплановых впечатлений – от восторженного созерцания лыжников, «летящих по снегу», до сострадания «человеку, у которого на сердце болит», – предстает здесь в виде игровой импровизации, мозаики сменяющих друг друга сюжетных зарисовок, каждая из которых дополняет другую, занимая подобающее место в рождающейся песне. Иногда лирический герой Визбора делится своим восприятием бытия, как бы проникая изнутри в смысл и иных профессий, что получит воплощение в особом жанре его песенной поэзии – «ролевых» песнях.
В написанном от лица летчика стихотворении «Ночной полет» (1964) в символическом образе «ночного полета – полночного разговора», требующего максимальной внутренней сосредоточенности, проступают раздумья героя о нелегких испытаниях судьбы, которые пробуждают в нем жажду бесконечного постижения бытия: А я не сплю. Благодарю Свою судьбу за эту муку, За то, что жизнь я подарю Ночным полетам и разлукам.
А в стихотворении «Я бы новую жизнь своровал бы, как вор…» (1968) творческому воображению лирического «я» рисуются его потенциальные жизненные пути, профессии (летчик, врач, астроном), в каждой из которых для него ценно ощущение своей причастности «пульсу» бытия окружающего мира. Самораскрытие лирического героя Визбора и здесь непредставимо вне динамичной «сюжетности» жизни, вне разнообразнейшей практики межличностного общения.
Просто, нечего нам больше терять, Всё нам вспомнится на страшном суде. Эта ночь легла как тот перевал, За которым исполненье надежд. Просто, прожитое прожито зря, не зря, Но не в этом, понимаешь ли, соль. Слышишь, падают дожди октября, Видишь, старый дом стоит средь лесов.
Мы затопим в доме печь, в доме печь, Мы гитару позовём со стены, Просто, нечего нам больше беречь, Ведь за нами все мосты сожжены. Все мосты, все перекрёстки дорог, Все прошёптанные тайны в ночи. Каждый сделал всё, что смог, всё, что смог, Но об этом помолчим, помолчим.
Пусть луна взойдёт оплывшей свечой, Ставни скрипнут на ветру, на ветру, Ах, как я тебя люблю горячо, Годы это не сотрут, не сотрут. Мы оставшихся друзей соберём, Мы набьём картошкой старый рюкзак. Люди спросят: «Что за шум, что за гам?» А мы ответим: «Просто так, просто так».
Просто, нечего нам больше терять, Всё нам вспомнится на страшном суде. Эта ночь легла как тот перевал, За которым исполнение надежд. Просто, прожитое прожито зря, не зря, Но не в этом, понимаешь ли, соль. Слышишь, падают дожди октября, Видишь, старый дом стоит средь лесов.
(Просто так идут дожди в октябре, И потеряны от счастья ключи. Это всё, конечно, мне, конечно мне, Но об этом помолчим, помолчим. Просто, прожитое прожито зря, не зря, Но не в этом понимаешь ли соль. Слышишь, падают дожди октября, Видишь, старый дом стоит средь лесов)
Очень люблю эту песню. Вернее, раньше любила, сейчас она вызывает приятную ностальгию.
В каждом из детских лагерей, куда я ездила каждое лето, была традиция устраивать в начале и/или конце смены «Костер», мероприятие, где новички знакомились с лагерем и друг с другом. Как правило, ближе к вечеру, в лесу у костра. Естественно, у костра всегда поют песни под гитару. В большинстве лагерей была «традиционная» песня, которую обязательно пели. И вот одной из таких песен и был «Перевал».
Тогда, лет 6-7 назад, мне нравилось ее слушать и напевать в пол голоса. Почему она мне так «запала», что до сих пор помню? Были причины. Вот сейчас захотелось ее в блоге поместить. Есть множество вариантов текстов и, естественно, исполнения песни, в том числе, в авторском исполнении Ю. Визбора. Я нашла именно тот текст, который мне запомнился.
Что интересно, в 8 классе мы всей параллелью ездили на два дня за город. Каждый класс должен был в конце закрыть Выезд песней под гитару. Какова же была моя радость, когда я узнала, что один из классов получил именно «Перевал», и как же было обидно, что он достался не нам. Кстати, мы тогда пели «Милая моя» Визбора, а их исполнения мы так и не услышали, но это уже мелочи.
