венесуэльский сценарий что это
России предсказали венесуэльский сценарий
По его мнению, главным является эффективная работа рыночных институтов и взвешанная экономическая политика. Венесуэльские власти же отличились безрассудством и экономическим популизмом: они сделали почти бесплатными электроэнергию и топливо, в разы проиндексировали МРОТ. Вместе с тем они строили больницы и школы, что важно для развития экономики. В России тоже делают что-то похожее, но без размаха.
Так власти РФ прибегают к раздаче денег только в преддверии очередных выборов. В остальное время РФ очень жёстко старается контролировать доходы граждан. После выборов власти даже усилили давление на население: ввели налог на самозанятых, повысили пенсионный возраст и планируют ввести нормы электропотребления, вкупе с другими объявленными поборами.
Если в Венесуэле процветает популизм, то в России — финансовый гнёт в отношении граждан, считает экономист. Первый сценарий может привести к обострению, как и произошло в латиноамериканской стране. Результаты второго только предстоит увидеть.
Ещё одной проблемой Венесуэлы является непрофессиональная денежно-кредитная политика. Экономические проблемы в стране пытались решить запуском печатного станка. В этом вопросе РФ действовала противоположно, приводит слова эксперта Infox.ru.
Схожими оказались ситуации изоляции обеих стран. Президент Венесуэлы Николас Мадуро и его предшественники испортили отношения почти со всеми странами Латинской Америки и другими государствами. Аналогично ситуация развивается для РФ. При этом в отношении Каракаса санкции ввёл только Вашингтон и не получил ответных ограничений. В отношении России рестрикции ввели США, страны ЕС, Канада и другие. Москва ответила контрсанкциями, что было менее грамотно в сравнении с венесуэльским курсом.
Перечисленные факторы говорят о том, что Россия вряд ли повторит в точности путь Венесуэлы к экономическому краху. У неё будет свой путь. Однако обе страны идут к общей конечной цели. Россия и Венесуэла движутся в одном направлении, о чём свидетельствует падение реальных доходов, стагнация и кризис, заключил экономист.
Венесуэльский сценарий для России Лекция экономиста Михаила Дмитриева о социально-экономических процессах и настроениях в стране
Президент партнерства «Новый экономический рост», экономист Михаил Дмитриев выступил в Национальном исследовательском университете Высшая школа экономики (НИУ ВШЭ) с докладом о влиянии экономического кризиса на социальные установки россиян. Он полагает, что при оптимистичном сценарии Россия вернется в 2012 год, при пессимистичном — страну ждет судьба Ирана или Венесуэлы. «Лента.ру» записала основные тезисы его выступления.
Эволюция массового сознания
В последние 15 лет в России происходила очень быстрая трансформация общественного сознания от установки на выживание до продвинутых моделей потребления. В конце 1990-х — начале 2000-х главными приоритетами россиян были улучшение уровня жизни и создание в стране эффективного механизма государственного управления. Вопросы развития культуры, здравоохранения, образования уходили на второй план.
В течение нулевых годов Россия догнала по показателям текущего потребления многие развитые страны, а доля среднего класса составила около 30 процентов работающего населения. В 2005-2010 годы по доле насыщения дорогими товарами длительного пользования бедные домохозяйства стали быстро сближаться со средним классом — почти в каждом доме появились компьютеры, хорошие холодильники, а в большинстве семей — автомобиль.
Переоценка ценностей
Впервые в 2012 году в сознании населения России произошла переоценка ценностей. Внезапно почти у всех россиян, в том числе в глубинке, приоритеты сместились от текущего потребления на инвестиции в жилье и в человеческий капитал (здравоохранение и образование). Однако этот процесс был не очень устойчивым — уже в 2013 году в провинции народ снова был занят выживанием.
Этот же процесс сдвига ценностей внезапно распространился и на политические вопросы. Пик изменений пришелся на конец 2013 года, когда опросы «Левада-центра» показали, что приоритетом для россиян стало не укрепление государственной власти, а требование поставить ее под контроль общества. Ценность свободы и спрос на демократию даже для жителей периферии впервые стали важнее вертикали власти.
Фото: Владимир Астапкович / РИА Новости
Тогда мы впервые задумались, насколько неустойчиво будет массовое сознание в России в переходный период: модернизация пойдет с большими отскоками назад и внезапными перепадами.
Российское общество вступило в очень неустойчивый период.
Эволюция протеста
Согласно работам американского профессора политологии Грема Робертсона, в России происходило развитие двух принципиально разных типов протеста. Первый — протесты, типичные для 1997-2000 годов. Они характерны для демократических стран с невысоким или средним уровнем дохода. Географически очагом протестных настроений в этом случае становится периферия, а главной формой протестов — забастовки, перекрытие дорог, голодовки и другие акции. Они не отличаются яркой артикуляцией требований протестующих и наносят больше ущерба самим манифестантам, чем тем, против кого их действия направлены. Кроме того, сами требования недовольных масс были четко сфокусированы на приоритетах выживания: доходы, занятость, рост цен и тарифов ЖКХ.
Вторая волна протестов 2007-2011 годов имела уже черты, характерные для развитых демократий. Апофеозом данного периода стали политические акции в Москве и других крупных городах в 2011-2012-м. Среди главных особенностей этого этапа протестных движений можно выделить их концентрацию в столице и городах-миллионниках, формой выражения несогласия стали демонстрации и акции с хорошо артикулируемыми требованиями, редкие забастовки, голодовки и перекрытия транспортных магистралей. Требования резко сместились от экономических вопросов в сторону гражданских прав, политических свобод, экологии и другой гражданской повестки, характеризующей модернизированное сознание. Если следовать логике Робертсона, такого рода протесты больше всего характерны для развитых демократий.
Фото: Роман Яровицын / «Коммерсантъ»
Однако, согласно нашим собственным исследованиям, в анализе Робертсона был один-единственный просчет, который и указывает на нелинейность процесса модернизации в России. Так, Робертсон не учел в своих работах данные МВД по 2010 году. Тогда произошел беспрецедентный всплеск протестов, 96 процентов которых — в провинции. Треть всех выступлений 2009-2012 годов пришлась на май 2010-го. Это были разрозненные экономические акции более традиционного типа, как в 1990-х, что стало своего рода отскоком назад в протестном движении. Но данный отскок очень хорошо объясняет то, что происходит в России сейчас.
Протестная активность наших дней
Политические протесты в стране упали практически до нуля. То есть те акции, которые отражали модернизированность сознания в Москве в 2011-2012 годах, сейчас воспринимаются обществом негативно. Есть данные опросов Фонда общественного мнения (ФОМ) за октябрь 2014-го и наши собственные качественные исследования.
В то же время характерные для менее развитых традиционных обществ экономические акции стали снова актуальны. Сейчас, когда падают доходы, экономические протесты, типичные для конца 1990-х и начала нулевых, могут снова, с большой вероятностью, реализоваться в России.
Фото: Олег Харсеев / «Коммерсантъ»
При этом подавляющее число опрошенных стали сейчас относиться к политическому протесту сугубо негативно. Произошла переоценка событий на Болотной площади и на проспекте академика Сахарова — их начали считать катализаторами возможной дезинтеграции или развала страны. В обществе появилась уверенность, что сегодня при повторении этих событий власти будут готовы ответить на них максимально жестко, и, вместе с тем, респонденты поддерживают такую политику по отношению к протестующим. На такое общественное мнение, скорее всего, повлияли события на Майдане и массовая пропаганда.
Безальтернативность лидера
Другим подтверждением невозможности в наши дни политических протестов являются рейтинги Путина, которые сейчас находятся на историческом максимуме. Предыдущий их пик пришелся на август 2008 года и был связан с войной с Грузией, в дальнейшем эти показатели пошли вниз под влиянием экономического кризиса. Однако сейчас экономическая ситуация не оказывает влияния на рейтинги. Согласно данным Ассоциации всемирного обзора ценностей, наибольшим уровнем поддержки населения пользуются режимы в несвободных странах, а наименьшим — в частично свободных. То есть рейтинги Путина сейчас отражают ощущение общества в безальтернативности лидера — когда без Путина больше ничего нет. И это «больше ничего нет» людей пугает крайне сильно, вследствие чего создается дополнительный запас прочности власти.
С другой стороны, по данным Центра макроэкономического анализа Сбербанка за январь 2015 года, положительные оценки экономического настроения россиян упали до исторического минимума по сравнению с предыдущими кризисами. Причем это касается всех слоев населения по доходным группам.
Сейчас население резко утратило интерес к оппозиционным партиям и их лидерам, что резко диссонирует с ситуацией 2012 года. Тогда политические протесты были связаны не с тем, что в стране не было оппозиции, за которую можно проголосовать: некоторые протестующие считали, что их голоса не были учтены при голосовании, то есть выборы были сфальсифицированы.
В новой же ситуации, когда до думских выборов остается два года, сложилась ситуация дефицита актуального предложения партий для участия в голосовании. Как отреагирует население, понять пока сложно. Но это может привести к другим моделям политического поведения, отличным от моделей 2011 года.
Символ года — девальвация
Главный негативный экономический параметр 2015 года — девальвация. В 2009-м она составляла 20 процентов в начале года, но рубль восстановился до номинальных значений уже в сентябре 2009-го. То есть как таковой девальвации не было, как не было и падения доходов — они, наоборот, росли. В новом же кризисе будет падение конечного потребления из-за девальвации и последующего скачка инфляции, который окажется выше, чем в 2009 году.
Эти факторы уже сыграли свою роль в изменениях массового сознания. По результатам проведенных в начале 2014 года социологических тестов выяснилось, что фактор защитного патриотизма — восприятие президента как человека, который защищает свою страну от внешних угроз, — оказался главным для активной поддержки населения. Сентябрьские исследования «Левада-центра» показали, что большая часть населения считают самыми крупными достижениями российской власти внешнюю политику и отношения со странами СНГ (в период разгара вооруженного конфликта на востоке Украины). В оценках деятельности Путина его главной заслугой респонденты назвали события марта 2014 года (присоединение Крыма). Люди воспринимают внешнюю политику как способ самореализации, самоутверждения, который в некотором смысле заместил и традиционные, и модернизационные потребности.
Девальвация рубля стала столь же важным символическим событием, что и присоединение Крыма, только уже с негативным восприятием. Если в начале 2014-го внешняя политика рассматривалась населением как фактор позитивных эмоций, некоторым способом самореализации, то к концу того же года она превратилась в фактор угрозы и интерпретировалась с точки зрения защитных традиционалистских ценностей.
В первую очередь это выразилось в восприятии образа врага, которыми уже по привычке стали США. Предыдущий пик антиамериканских настроений наблюдался во время войны с Грузией в 2008-м и составлял около 36 процентов. Сейчас же доля тех, кто воспринимает США негативно или враждебно, увеличилась менее чем за год с 20 до 82 процентов — то есть практически все население страны.
Фото: Александр Вайнштейн / «Коммерсантъ»
При этом главная надежда общества, согласно декабрьским опросам, — «лишь бы не было войны». Это вполне традиционалистский подход, который был характерен для российского населения в начале 2000-х годов. То есть все вернулось на круги своя, к началу нулевых.
Два сценария на ближайший год
Есть два возможных сценария развития событий. Первый, оптимистичный, будет возможен при стабилизации экономической ситуации в стране в течение года-двух. В таком случае акцент населения на экономическое выживание перестанет быть актуальным, особенно если к этому времени конфликт на Украине будет урегулирован и народу не придется беспокоиться о военных угрозах. После этого россияне постепенно переключатся на развитие образца 2012 года, нацеленного на здравоохранение, образование и личный успех.
Другой вариант эволюции общественных настроений менее радужный, но на данный момент кажущийся более реалистичным. Он учитывает возможную дальнейшую эскалацию ситуации на Украине с последующим расширением санкций Запада против России и ухудшением экономической обстановки в стране. В таких условиях ориентация общества будет направлена, прежде всего, на изоляцию от окружающего мира, а государственная политика поспособствует сохранению международной напряженности.
В конце концов
В итоге это, скорее всего, приведет к иранскому или венесуэльскому сценарию с отрицательными или почти нулевыми темпами экономического роста. Потребление будет на невысоком уровне и станет стимулировать поддержание тех традиционалистских установок немодернизированных ценностей выживания, которые доминировали в России под влиянием предыдущих кризисов в конце 1990-х — начале 2000-х годов.
Такого рода замкнутый круг самоухудшающихся событий может продолжаться довольно долго. Если посмотреть на примеры тех же Ирана и Венесуэлы, данный процесс способен растянуться на несколько десятилетий. Это худший вариант, но некоторые зачатки его, согласно последним данным исследований общественного мнения, мы уже видим.
Андрей Мовчан: «Миллиардеры не смогут передать свое богатство по наследству»
В России самое большое неравенство в мире. По данным Global Wealth Report, у нас на 10% богатейших россиян приходится 82% всего личного богатства. Вот вы как считаете, неравенство — это плохо?
Термин «неравенство» очень широкий. И экономическое неравенство не ограничивается, а может быть, даже не выражается в неравенстве владения активами. Неравенство, о котором говорят исследования, построено на идее, что стоимость активов, которыми владеет человек, можно посчитать, оценить и сравнить со стоимостью активов других людей. Но это не совсем так.
Идея того, что в России самое большое неравенство активов, связана в основном с тем, как устроена Россия, а не с тем, какое здесь на самом деле неравенство. Россия — ресурсная страна, в которой большими активами являются месторождения и предприятия, перерабатывающие природные ресурсы.
Квазифеодальная, очень коррупционно наполненная система вызывает ощущение, что здесь очень большое неравенство в активах. В России правильнее говорить о неравенстве в области доходов. Неравенство доходов в России тоже очень высокое, хотя и не такое, как по активам.
И когда вы спрашиваете, неравенство — это хорошо или плохо, я должен спросить, а какое неравенство? Неравенство в доходах такое, как в России, — плохо, а такое, как в Штатах или Израиле, — хорошо. Когда возникает хорошее неравенство? Когда оно мотивирует бедных богатеть, а богатых — делиться.
Неравенство российского толка — это плохое неравенство, оно мотивирует бедных ориентироваться на помощь государства, а богатых — все больше и больше богатеть и все меньше и меньше отдавать в социум.
Для борьбы с неравенством часто предлагают использовать простые рецепты — менять налоговую систему, вводить прогрессивную шкалу подоходного налога и так далее. Это правильный, актуальный подход, что государство вмешивается и пытается так решить проблему неравенства?
И да, и нет. Решение проблемы неравенства приводит к отсутствию экономики. Здесь как в физике: любое движение — это движение в силу градиента, в силу того, что где-то больше, а где-то меньше, где-то беднее, а где-то богаче, кто-то хочет заработать, а кто-то готов потратить. Если все будут равны, то процесс остановится.
Неравенство должно порождать мотивацию, но мало мотивации разбогатеть, еще нужны лифты, которые позволяют это сделать. Мало мотивации заняться бизнесом и обеспечить семью, нужна еще среда, в которой заниматься бизнесом можно легко.
Государство в России же достаточно активно пытается подменять среду социальными субсидиями и гарантиями. А когда вы даете много социальных субсидий и гарантий, вы уменьшаете мотивацию. Поэтому перед государством всегда стоит сложная дилемма — до какой степени нужно поддерживать людей, чтобы они не умирали с голода и не взбунтовались, но при этом сохраняли мотивацию.
В России этот вопрос сильно стерт, потому что государство самодеятельность убивает, а значит, не заботится о мотивации. Мы уже не в XV веке, здесь нельзя заставить умирать людей с голода, нужно как-то их кормить, поэтому их как-то кормят. Но поскольку сама мотивационная часть из повестки дня выключена — по понятной причине, — нам не нужно свободное общество, состоящее из активных людей: это противоречит феодальной конструкции. Так что говорить о том, хорошо или плохо, что государство вмешивается в неравенство, бессмысленно. Это просто единственный доступный вариант.
Венесуэльский сценарий
Вы вместе c «Левада-Центром» представили исследование, основанное на опросе бизнесменов. И вы писали: «Велика вероятность, что на следующем этапе правящей группе придется жертвовать остатками рыночной экономики и сбалансированностью финансов, политики, чтобы продлить свое правление. В этом случае страну ждет так называемый венесуэльский сценарий». Вы считаете, что эти тревожные ожидания имеют основание? Что риски очень нехороших явлений в обществе высоки?
Все чуть сложнее. Сегодня в стране достаточно ресурсов для того, чтобы удерживать общество от взрыва. Посмотрев из окна, мы видим, что нет массовых социальных протестов. Это означает только одно: общество на сегодня удовлетворено в достаточной степени, чтобы не возникло массового социального протеста.
Проблемы нас ожидают в будущем, потому что экономика сокращается. Что бы ни писал Росстат, по косвенным данным мы видим, что экономика сокращается и будет продолжать сокращаться, потому что нет рычагов развития. Государственная система управления становится все менее эффективной, государственные корпорации управляются менее эффективно, уровень коррупции все выше, руководство дряхлеет, методы управления страной оказываются все более и более устаревшими.
И мы, конечно, придем к тому, что эта система исчерпает свои ресурсы для поддержания социальной стабильности. К моменту, когда сперва локально, потом глобально будут возникать протесты. Причем необязательно уличные, протесты могут носить более структурный характер.
Например, выборы будут выигрывать ставленники других партий, другие партии будут чувствовать себя более свободно, а выборы будут фальсифицировать так, что возникнут протесты уже против результатов выборов локальных. Регионы будут становиться более независимыми, все большую и большую силу будут набирать как бы системные, но при этом полунезависимые организации, как КПРФ, у которых будет своя повестка, и они почувствуют возможность перехватить контроль и будут двигаться в эту сторону.
Собственно, это то, что происходило в странах типа Венесуэлы. Там ведь не великая народная революция приводила к власти новый режим, а революция кулуарная, когда некоторые привластные группы получали контроль и по-своему им распоряжались.
То же самое будет происходить в каком-то виде здесь. В итоге будущее, как в Венесуэле, наступает рано или поздно, по счетам нужно будет платить. Ну и картинка будет более или менее такой же, как сейчас. Но это не пять лет и не десять, у страны еще есть достаточно большой запас.
Вы думаете, существующий режим в России, понимая под этим все структуры власти, готов к такому неожиданному повороту, как в Венесуэле? Власть способна вдруг вернуться к каким-то социалистическим идеям?
Это же вопрос обстоятельств. Вот посмотрите на несколько примет нашего времени. Российский ВВП больше не реагирует на рост стоимости нефти. Нефть очень выросла в прошлом году, но не так, как ВВП, даже если принять позицию Росстата про 2,2% роста, что, конечно, неправда. Это признак того, что увеличение доходов от нефти не транслируется в экономику.
Доходы населения тоже падают и падали в 2018 году, несмотря на рост стоимости нефти. Значит, пролиферация перестает быть успешной. Кроме того, сама по себе экономика с точки зрения доходов сжимается. При этом, когда мы говорим про доходы населения, мы забываем, что доходы населения включают в себя доходы околокремлевских чиновников, прокуроров, олигархов, бизнесменов, программистов и так далее. Но если вы, например, посмотрите, что происходит с доходами населения ниже медиального дохода, то увидите, что там катастрофа, там двузначные падения.
Люди очень быстро теряют деньги. И те люди, которые зарабатывают не очень много в России, они традиционно зарабатывают не на государственной структуре, а значит, у нас умирает альтернативный процесс, умирает альтернативный бизнес. А это, в свою очередь, значит, что государству придется больше вкладывать для того, чтобы поддерживать людей. Но эта поддержка не может быть вечной и не может быть в любом объеме.
За время после выборов было принято несколько базовых экономических решений, одно из них — это пенсионная реформа. Кто-то называет это просто изъятием средств, кто-то — пенсионной реформой. Как вы ее оцениваете?
Я бы не назвал это реформой, это конфискация.
Почему?
Реформа — это некоторая система, которая дает вам возможность долгосрочно отвечать на вопрос, как вы будете жить. Когда вы просто повышаете пенсионный возраст, пытаясь сократить дефицит пенсионного бюджета, и при этом понимаете, что у вас падает объем трудовых ресурсов, падают доходы населения, а число пенсионеров растет, вы не отвечаете на вопрос, что будет через десять лет. А вам через десять лет придется повышать пенсионный возраст еще раз. Это просто путь в никуда.
Даже если пенсионная реформа — конфискация, это решение было мотивировано интересами бюджета, а не желанием угодить населению. Российская власть очевидно не настроена на популистские шаги. В этой связи возможен ли у нас венесуэльский сценарий?
Здесь хорошую и неожиданную аналогию можно провести с Федеральной резервной системой США. Задача ФРС — это, грубо говоря, повышать ставки, пока не наступит кризис. Когда все на рынке говорят о будущей рецессии в Штатах, американская резервная система все равно продолжает повышать ставки, потому что они набирают уровень для того, чтобы им было больше, куда падать.
Сейчас руководство России заняло подобную позицию в отношении социума. Они пытаются максимально зарезервировать средства и максимально ужать социальные выплаты и распределение денег в обществе, пока общество им это позволяет. Собрать как можно больше резервов, как можно больше средств и вывести общество на как можно более низкий уровень обеспечения для того, чтобы в момент, когда будет понятно, что это предел и необходимо политику смягчать, у них было бы больше пространства для резерва и для маневра. Поэтому я и говорю, что в ближайшие пять лет я бы не ждал каких-то серьезных изменений.
Одной из проблем Венесуэлы, к которой мы постоянно возвращаемся, называют то, что за последние годы правления Мадуро оттуда уехала большая часть образованного населения. Ее вымыло в соседние страны, в Европу и США. Вы не видите такого же риска для России?
Здесь Россию, наверное, нельзя сравнивать с Венесуэлой. Из Венесуэлы люди бегут, потому что там нищета и произвол. В России у образованной и состоятельной части населения риск нищеты не очень высок, давайте будем реалистами. Мы с вами образованные, более или менее состоятельные люди, и нам не нужно бежать из этой страны.
Здесь можно много говорить об эстетических и этических разногласиях, да, мне во многом противно то, что происходит, ситуация с «Открытой Россией» и ситуация с другими оппозиционерами, ситуация с безумием силовиков. У меня все это вызывает отвращение, но тем не менее я не вижу рисков для своей жизни сегодня, мне не нужно отсюда бежать.
Из России уезжает, конечно, много людей, десятки тысяч людей, которые могли бы приносить экономическую пользу. Уезжают — по причинам совершенно объективным — туда, где бизнеса больше, туда, где ВВП больше, и туда, где здравоохранение лучше.
Кроме того, когда речь идет о детях, возникает вопрос, ну, хорошо, предположим, дети захотят тут остаться. Но что они будут делать? В России очень мало возможностей. Вот у меня старшая дочь — врач, средняя дочь — биохимик, третий ребенок сейчас учится, занимается neuroscience, то есть проблемами мозга и мышления. Сын пока маленький. Никто из них заниматься бизнесом и работать в «Газпроме» не хочет.
Моя дочь работает врачом в Израиле. Она там, во-первых, получает очень большие деньги, во-вторых, там несравнимая с Россией система медицины, и она действительно может делать серьезные вещи.
Спорные миллиарды
Сейчас подавляющее большинство миллиардеров подошло к такому возрасту, когда им нужно передавать или по крайней мере задумываться о том, кому передать свои империи. Должна ли Россия вводить инструменты регулирования передачи наследства? И второй вопрос: как вы думаете, эти наследники, которые растут, они страну изменят?
У нас миллиардеров не так много. Долларовых меньше ста, по-моему, и мы их всех знаем, в Кремле их список тоже есть. И я очень сомневаюсь, что они смогут передать по наследству то, что им принадлежит внутри России. На мой взгляд, кремлевская позиция состоит в том, что это государственные активы, которые им дали подержать.
Кроме того, даже если считать их миллиарды как частную собственность, эти миллиарды очень часто спорные. Сколько на самом деле стоит бизнес при условии, что у него очень много, например, оборонных бизнесов и бизнесов, которые приносят убытки? Сколько стоит МТС, если завтра можно отобрать у нее лицензию?
Понятие большой собственности для России очень условно, поэтому я не думаю, что для этих людей вообще стоит вопрос о передаче по наследству собственности в России. А то, что у них не в России, они будут передавать по законам тех стран, где это находится.