в чем разница между психологией рекламы и психологией религии
Психология и религия
Психология и религия работают бок-о-бок, но исходят из разных посылок, пользуются разными методами и имеют разные задачи. И психология, и религия помогают человеку справиться с трудными жизненными ситуациями, однако пропасть между двумя мировоззрениями можно продемонстрировать на примере известной библейской истории.
Некоторые уступки сделаны только христианской (православной) психологии. Можно предположить, что уступки вызваны соображениями политкорректности, поскольку научных оснований для этого нет, основания христианской психологии не могут быть признаны научными.
У практической психологии с наукой отношения более сложные. Поле практической психологии объединяет очень разные подходы и очень разных специалистов, как уважающих науку, так и далеких от науки людей, в связи с чем в практической психологии много и мифов, и суеверий, и прямых заимствований из традиционных и не традиционных религиозных воззрений. Даже там, где психологи стремятся к научной обоснованности своих взглядов, количество используемых ими рабочих гипотез, то есть непроверенных утверждений, существенно больше, чем установленых наукой фактов. Важно при этом другое: практическая психология это не скрывает и, по крайней мере в лице лучших своих представителей, считает своим основанием научный подход.
Психологи и религиозные деятели очень по-разному видят, как можно и нужно помочь человеку в его трудностях, как помочь человеку на его пути совершенствования. Религиозное мировоззрение требует от человека искать в себе грехи, только избавлением от грехов человек может стать лучше. Психология считает разумным избавляться от чувства греховности, рассматривая это как проявление невротической вины. В работе с клиентами психолог рассчитывает на свои силы как специалиста, священник полагается на молитву, зовущую милость Божью.
«Есть еще один, может быть самый эффективный способ, притягивающий обстоятельства встречи с мужчиной вашей мечты. Звучит он несколько необычно с точки зрения традиционной атеистической философии, которой сегодня заражено огромное количество людей, особенно молодых. Однако работает этот метод исключительно четко. Когда не помогают обычные психологические советы, я всегда рекомендую именно его. Это молитва Всевышнему о том, чтобы он послал вам любимого и близкого человека. Каким бы данный способ воздействия на обстоятельства ни казался странным тем, кто ни во что не верит и считает разговоры о Боге пустой фантазией, он обязательно сработает, если молиться правильно и соблюдать все необходимые условия». Сергей Юрьевич Ключников.
Что общего между психиатрией и религией?
В Средние века те состояния, которые сегодня мы считаем психическими заболеваниями, называли одержимостью дьяволом. Их лечили молитвами, заклинаниями и трепанацией — а если не помогало, то человека могли сжечь на костре. В наше время доминирует медицинский дискурс: мы доверяем интерпретацию и коррекцию своего психического состояния психологам и психиатрам, полагаясь на их научный авторитет. Но так ли радикально современная психиатрия отличается от средневековых методов лечения, как нам бы того хотелось?
Благодаря психиатрическому дискурсу в массовом сознании закрепилось, что депрессия и пограничное расстройство личности — такие же болезни, как простуда или тонзиллит. Мы знаем, что если депрессия длится дольше двух недель, значит, это большое депрессивное расстройство — то есть ровно в полночь на 15-й день подавленного состояния здоровый человек превращается в страдающего психиатрическим расстройством и ему нужно обратиться за помощью к профессионалу.
Мы верим, что психиатрия, обозначая разницу между психологической нормой и патологией, работает так же, как другие области современной медицины, и опирается на объективные исследования.
Но отличие есть: психиатрия скорее подражает научным методам других направлений.
В XX веке Американская психиатрическая ассоциация разработала DSM (Diagnostic and Statistical Manual of mental disorders) — диагностическое и статистическое руководство по всем психическим расстройствам. Это библия психиатрии, справочник, который сегодня используют большинство психиатров во всем мире. Последняя, пятая версия DSM вышла в 2013 году.
Большинство состояний, описанных в этом справочнике, не имеют объективных диагностических критериев: дело в том, что в психиатрии почти нет достоверных способов проверить, есть ли у пациента психическое расстройство. Если врачи других специальностей обычно выявляют болезни у своих пациентов с помощью объективных тестов, например анализа крови или томографии, то психиатрия чаще всего работает по-другому. Сначала она дает определение психическому расстройству, а затем пытается обнаружить соответствующую патологию в организме. При этом, даже если для какого-то состояния не нашлось биологических маркеров, оно всё равно может войти в DSM.
Бельгийский психиатр Пол Ферхаге резюмирует:
«С самого начала психиатрии ее диагностическая система искала объективные диагностические критерии. Современная психиатрия отчаянно ищет соматические критерии, так называемые маркеры тела. Несмотря на все исследования, до сих пор нет убедительных результатов».
Ментальные расстройства попадают в «библию психиатров» отнюдь не на основании биологических исследований. Этот список заболеваний составлялся с помощью голосования и консенсуса: группа практикующих психиатров договаривалась, какие заболевания следует включать и как их диагностировать. Если определенное число специалистов полагало, что некая диагностическая концепция полезна в их практике, ее включали в DSM.
Психиатр Джеймс Дейвис утверждает, что процедура создания этого справочника имеет мало общего с научной деятельностью.
Поскольку объективных тестов, позволяющих поставить диагноз в этой сфере, нет, возникает лазейка для предубеждений. Критерии, по которым диагностируется заболевание, могут зависеть от субъективного мнения психиатра, а оно, в свою очередь, обусловлено культурными догмами и предрассудками.
Дейвис взял интервью у Роберта Спитцера, который возглавлял команду, создавшую справочник DSM-III:
— Эти расстройства были обнаружены на биологическом уровне? Поэтому их включили в справочник?
— Нет, совсем нет, — ответил Спитцер. — В DSM описано всего несколько психических расстройств, которые имеют четкую биологическую причину. Они известны как органические расстройства [такие как эпилепсия, болезнь Альцгеймера и болезнь Хантингтона]. Они весьма немногочисленны.
— То есть нет никаких обнаруженных биологических причин для многих других психических расстройств в DSM?
— Не для многих, для всех! Никаких биологических маркеров обнаружено не было.
Американский психиатр Дэниел Дж. Карлат спросил Спитцера, как именно решалось, что пациенту нужно иметь, например, минимум 5 симптомов в течение минимум 2 недель, чтобы ему поставили диагноз «большое депрессивное расстройство». Спитцер рассказал:
«Это был просто консенсус. Мы спрашивали клиницистов и исследователей: „Как вы думаете, сколько симптомов должно быть у пациентов, прежде чем вы поставите им диагноз ‘депрессия’?“ И мы придумали произвольное число пять. Не существует четкой разделительной линии, когда можно с уверенностью сказать: „Это идеальное количество симптомов, необходимое для постановки диагноза“. Было бы неплохо, если бы у нас был биологический золотой стандарт, но его не существует, потому что мы не понимаем нейробиологию депрессии».
Дейвис называет DSM литературным фантастическим произведением. По его мнению, голосование не научная деятельность, а скорее культурная:
«Если группа уважаемых богословов согласна с тем, что Бог существует, это не доказывает, что Бог существует. Это доказывает, что эти богословы верят в это. Так в чем же смысл психиатрического соглашения? Почему, когда комитет психиатров соглашается, что совокупность способов поведения и чувств указывает на существование психического расстройства, остальные должны признать, что они не ошибаются?»
Граница между психическими отклонениями и нормальностью, которую впоследствии закрепили в DSM, во многом основана на социальных стереотипах и субъективных суждениях. Процедуры создания DSM не являются строго научными и допускают предрассудки: например, в DSM-II, изданной в 1968 году, гомосексуальность по-прежнему определялась как психическое заболевание. Лишь в 1974-м после массовых протестов антипсихиатрических организаций этот диагноз был заменен категорией «нарушения сексуальной ориентации».
В документальном фильме BBC «Западня» (The Trap) Адам Кёртис задал Спитцеру вопрос: смог ли его DSM-III адекватно различить ненормальный и нормальный человеческий опыт?
— Допускаете ли вы, что эффективно медикализировали обычную человеческую грусть, страх и повседневные опыты?
Роберт Спитцер ответил:
— Я думаю, да, в некоторой степени.
Вперед к Фрейду?
Сегодня психологи и психиатры по праву считают теорию Фрейда ненаучным культом, игнорирующим мозг и биологию. Современная психиатрия воспринимает себя как воплощение значительного прогресса в понимании и лечении психических заболеваний, в отличие от психоанализа. Сторонники справочника DSM считают, что его создание помогло преодолеть ненаучную фрейдистскую догму, которая раньше доминировала в американской психиатрии. По крайней мере, так представлена история создания DSM в книге президента Американской психиатрической ассоциации 2013–2014 годов Джеффри Либермана Shrinks: The Untold Story of Psychiatry.
Однако критики указывают на то, что процесс создания справочника, включая его последнюю, пятую версию, едва дотягивает до того, чтобы считаться строго научным.
Американский историк психиатрии Эндрю Скалл отмечает: Либерман отвергает психоанализ за его псевдонаучность и превозносит психиатрию как научный прогресс — и при этом четко показывает, что Спитцер и его коллеги использовали неопубликованные исследования и опирались на субъективные мнения клиницистов. Иначе говоря, они пользовались как раз теми сомнительными псевдонаучными методами, за которые психиатрия осуждает фрейдистов.
«Этот подход смог добиться повышения шансов, что психиатры достигнут консенсуса относительно того, что не так с пациентом… Чего он [подход] не сделал и не мог сделать, так это увеличить их валидность, чтобы представить диагнозы, соответствующие „настоящим“ болезням. DSM игнорирует, существуют ли идентифицируемые им структуры в природе, независимо от психиатрического суждения, удовлетворившись созданием и наклеиванием ярлыков».
Скалл заключает, что мы всё еще не понимаем причин возникновения большинства основных психических расстройств. У нас нет анализов крови, МРТ или других тестов, которые могли бы отличить психически больных от нормальных. Вместо этого, как и врачи XVIII века, психиатры продолжают полагаться на симптомы. Два бывших директора американского Национального института психического здоровья (NIMH) Томас Инсель и Стивен Хайман осудили DSM-V как научный кошмар, стоящий на пути прогресса, и заявили, что даже его наиболее важные пункты, депрессия и шизофрения, — это искусственные конструкции, а не настоящие болезни.
Во многом психиатрический дискурс схож с религиозным.
Психиатрия, пользуясь авторитетом науки, наделена слишком большой и часто невидимой властью решать, где находится граница между нормой и патологией, требующей коррекции, — вместо того, чтобы исследовать и доказывать.
С современной психиатрией всё не так уж плохо: она довольно самоиронична, осознает свои скромные границы и открыта для ревизий. Проблема скорее в тех, кто проецирует на нее свою сохранившуюся средневековую потребность в институте церкви — этакой инстанции истины, наделенной правом указывать, что является происками дьявола, а на что воля Божья.
Психология и религия
Можно ли объединить религию и психологию? Или как выразился В. М. Розин, «возможен ли кентавр»?
И психология, и религия помогают человеку справиться с трудными жизненными ситуациями. Психолог может быть верующим, и верующий – психологом. Есть священники, которые активно изучают и используют психологическое знание в своей работе. Есть психологи, которые эффективно используют религиозный опыт и религиозные знания в своей работе. Но помимо точек пересечения, общих черт у психологии и религии есть ряд принципиальных различий.
Религия учит человека гармонии с Богом. Психология ведёт людей к гармонии, в первую очередь, с самим собой и окружающими.
Религия возлагает ответственность на Бога, психология – на человека.
Религиозное мировоззрение требует от человека искать в себе грехи, чем больше грехов найдёт человек, тем лучше. Психология помогает человеку избавиться от чувства греховности (невротической вины).
Религия явление национальное, местное. Хотя есть мировые религии, всё же можно сказать, что в каждой стране своя религия. Психология как наука явление универсальное. Хотя есть разные школы, направления, методологии справедливо утверждение, что в разных странах психология – это одна и та же наука.
Религия основывается на одной системе догм и не приемлет никакие другие подходы. Психология основывается на разных методологиях, разных представлениях о природе человека.
Религия стремится быть вечной, верующему трудно представить, что когда-нибудь его религия станет никому не нужна. Психология стремится быть полезной, а не вечной. Так знаменитый психоанализ сегодня практически не востребован психологами и психотерапевтами, лишь несколько процентов профессионалов в настоящее время используют его в своей работе. Однако психологи нисколько не огорчаются этому факту, а разрабатывают и используют новые методы помощи людям.
Религия не критична к противоречиям и не требует доказательств своих истин. Психология требует доказательств и основывается на контролируемой критичности.
Религиозные люди претендуют на обладание полнотой знания (пути, истины и жизни). Психологи обладают ограниченным знанием и в своей работе используют стратегию «ограниченного учительства».
С некоторыми из приведённых утверждений можно поспорить. Мне же хотелось бы, чтобы остался бесспорным только вывод: психология и религия это разные явления, разные сферы. Между ними много общего. Специалисты в гносеологии говорят, что сегодня наука и религия близки как никогда. Однако как бы близко они не сходились они остаются разными сущностями.
О связи психологии с религией
Давно размышляю о связи и различии психологии с религией. Странно, что некоторые их путают и обращаются за одним, когда нужно другое. А может, это и не странно, а очень даже логично.
Иногда к психологу идут за поддержкой и напутствием — проще говоря, за советом, за толчком к действию, за пинком. А он пинка не даёт. Или вот приходят в церковь, когда на душе смута и неразбериха, и сложно разобраться, и сложно не винить себя — а получают чёткие рекомендации, как избавиться от грехов, как перестать думать только о себе.
Действительно, многие из нас, оказавшись в трудной ситуации, понятия не имеют, куда бежать. Кто раскрывается в общении — к другу идёт, кто стыдится — к психотерапевту, кому страшно — к священнику.
Я — православная христианка, я — верующая. Я не из тех, кто истово бьёт себя в грудь и стирает колени, доказывая свою веру, я просто знаю, что есть кто-то, кто выше и мудрее нас. Иначе ведь страшно и слишком просто. Вообще думаю, атеистам труднее живётся — у них ресурса нет, веры нет — а, значит, и надежды. Только сами они себе ресурс, и вера, и надежда, а иной раз в человеке самом трудно их отыскать, особенно надежду, и когда в кризисе он — хорошо бы тогда к божественной сущности обратиться. А коли нет нужды или веры — так и шансов мало, что обратится. Это же и к психологам относится, и к психотерапевтам — обратившись к ним, можно расширить понимание, себя увидеть, понять и принять, а коли нет доверия и желания менять что-то, так и не придут к ним — ни к психологу, ни к священнику, ни к Богу — и вот здесь связь этих направлений, если можно так это назвать.
Вообще-то я, с точки зрения церкви, часто грешу, я знаю об этом, я допускаю в себе живое и неправильное: пользуясь психологическим языком — я себя принимаю. А христианство говорит нам о том, что этого делать не нужно, что следует бороться с собой, своими недостатками и грехами, нужно постоянно спрашивать себя: «А всё ли я правильно делаю? А не сделал ли я греха?» То есть нужно постоянно анализировать и рефлексировать, нужно бояться и исправлять, нужно стремиться к правильности, к некому идеалу.
В психотерапии тоже проповедуется анализ и рефлексия, но с другой целью — чтобы понять, а не свернул ли я со своего истинного пути, не забыл ли себя, не запихнул ли вглубь свои потребности — то есть полное доверие себе как высшему и единственно верному идеалу.
С другой стороны. Я прихожу на службу, рассказываю о своих грехах священнику и принимаю причастие. Это особый момент, он вызывает много трепетных чувств. Если разобрать это по полочкам, расчленить на чувства и переживания на гештальтский манер, получается следующее.
Я рано встала, не выспалась, не завтракала, читала молитвы, я готовлюсь рассказать постороннему человеку о том, чего не рассказываю никому — то есть я уже в несколько ином расположении духа — я в тревоге. Затем я стою в очереди на исповедь — тревога повышается, появляется предвестник стыда — смущение. Приходит черёд исповеди — моей исповеди — я прячу взгляд, запинаюсь и читаю по бумажке — я испытываю дикий стыд, дичайший, мне тягостно, я плачу, я чувствую вину и раскаяние. Священник крестит меня, благословляет на причастие, и я отхожу. Я выдыхаю и чувствую прилив сил. Самое страшное — позади.
Тем не менее, стыд ещё жив во мне, и я, плача, присоединяюсь ко всем остальным. В этот момент как будто идёт постконтакт, я уже не мучаюсь границей трудного контакта, я отхожу — но пока ещё перевариваю. Постепенно успокаиваюсь — смотрю на людей вокруг, слушаю пение, чувствую себя. Возвращаюсь.
Вся эта процедура ни больше, ни меньше как чистая психотерапия. Что есть исповедь как не откровенная сессия с психологом? Что есть причастие как не облегчение — когда чувствуешь полное принятия себя терапевтом — другим, по сути, человеком, ничем тебе не должным. Именно в накале чувств, именно в том, как человек собирается, встречается, взаимодействует и расстаётся — то, что называется в гештальт-терапии циклом контакта — именно в этом и схожа психотерапия с религией — с христианством.
Потому я думаю, что религию следует считать частью психологии. В узком смысле, конечно, — как средство помощи ближнему. Кто-то, конечно, оспорит и скажет, что религия — это тщательно продуманная манипуляция массой — но тот, кто так думает, наверняка то же самое скажет и о психотерапии. Так что и тут эти два направления схожи
. Те же, кто посчитает оскорбительным сравнивать веру и психологию, — тоже по-своему правы, и я ни в коем случае с ними не спорю.
В чем разница между психологией рекламы и психологией религии
Автор: Сосновская К. (Россия)
Что такое — душа?
«Это — непостижимое, но постигаемое.
Это — не цель какая-то в конце пути, а путь.»
(С. Франк)
Традиция сопоставления психологии и религии имеет давнюю историю. Еще К. Юнг указал на некоторую общность функций психолога и священника. На Западе рождение практики психологической помощи совпадает по времени с массовым отходом людей от Церкви; психология стала замещать и подменять трансцендентный аспект жизни человека. Но некоторое сходство, родство, тяготение друг к другу психологии и религии не означает их единой сущности.
Психология, обращающаяся к методам, использующимся в некоторых религиях (медитативным), не становится одним из видов религии, а сохраняет свою специфику, свою систему координат. Психология может быть экзистенциально-духовно-религиозно ориентирована, но может и способствовать центростремительному эго-центрированному распаду души или заниматься только ее земным комфортом. Религия же в первую очередь заботится о спасении души в вечности, а не об ее услаждении в стенах земной жизни.
Чем же является помощь душе в психологии? Поливает ли она душу елеем психотехник, способствует ли расслабленности и эмоциональной неге, трансформации сознания в разных направлениях, обучает ли конструктивному поведению, помогает ли в обретении смысловых структур и т.д.? Чем?
Я приглашаю коллег включиться в дискуссию, задуматься о сочетании — «психология и религия», так как сам союз «и» не задает формы взаимодействия. Это сочетание может быть равноправным союзом, взаимодополняющим сотрудничеством, противоречием, соединением несоединимого или приобретать какие-то другие формы сосуществования или несосуществования.
История христианства за прошедшие тысячелетия знает разные периоды отношений между религией, Церковью, философией и наукой — то мирных, то враждебных, нередко даже трагических (когда гонители и гонимые периодически менялись местами). Но при этом на данный момент мало у кого остаются сомнения по поводу возможности синтеза философии и религиозной веры. Еще в III–IV вв. Отцы Церкви, как известно, строили свой великий патристический синтез на базе античной философии Платона, Аристотеля, стоиков и неоплатоников.
С точки зрения религиозного сознания, философия и наука обладают относительной истиной. Абсолютная же Истина — это только сам Иисус Христос, который говорит о себе: «Я есмь путь, и истина, и жизнь», и даже церковное вероучение ею (истиной) во всей полноте не обладает, иначе в Церкви и религиозной философии прекратилось бы всякое развитие, были бы невозможны любые церковные реформы.
Но благодаря этой, пусть даже относительной, истинности, философия и наука имеют особое значение для открытия веры путем философского размышления. По средневековому выражению, через рассматривание творений видимого мира ум восходит к невидимому, к источнику всякого творения — Богу. Так экзистенциальная философия и психология как особый вид творчества служат мостом между неверием и верой. Проводя человека в его воображении через пограничные ситуации, психология, обусловленная философскими категориями, ставит его на грань жизни и смерти, ставит перед осознанным религиозным выбором — бытием в Боге или вне Бога, т.е. небытием.
У религии есть четкая система координат, ценностная и смысловая, есть позиция, но все же религия тоже представлена разного рода течениями. Остановиться на одном из них — то же самое, что провозгласить одно из направлений в психологии верным, главным. И здесь главным отличием выступает то, что религия самодостаточна, психология же страдает комплексом неполноценности.
Долгое время психологии очень хотелось быть точной наукой, чтобы оправдаться перед научной общественностью и занять достойное место. Но естественнонаучные методы оказались для нее неприемлемыми, так как «объект» подводил исследователей своей субъективностью, изменчивостью, неповторимостью. И если психология не является в полной мере точной наукой, то, может быть, она — особый вид духовной практики? Но для этого необходимо выяснить отношения с религией и быть внутри религиозных основ, чтобы избежать конфликтов.
Вот и получается, что психология — это вроде как «недонаука» и «недорелигия». Комплекс неполноценности психологии связан с тем, что она еще не осознала свой собственный базис, существование особой системы ценностей и методов, не сводимых ни к какой другой сфере знаний и практики. Но при всем своем поразительном самоуничижении психология оказала гигантское воздействие на культуру и общественное сознание, предложив атеисту отношение к жизни, альтернативное как религиозному, так и научному.
Здесь мы касаемся антропологической проблемы — отношения между телом, душой и духом человека. Поскольку существует много ступеней интеграции — по крайней мере, телесная, душевная, душевно-духовная и чисто духовная — уже за пределами нашего земного мира. Эти ступени находятся в неразрывном единстве, каждая служит началом для последующей. Соотношение этих ступеней и выражает единство психологии и духовной жизни.
Существует в христианской традиции довольно мощное, но не единственное мнение, которое полагает непроходимую пропасть между душой и духом, видит в душевной жизни только источник греха и соблазнов, помеху для духовности. Но душа по своей природе (именно по природе, а не по благодати!) христианка, по выражению Тертуллиана. Не будь этого, она не могла бы и совершить этот «безумный» для эллинов скачок от пантеизма к вере в распятого Христа.
Против антипсихологизма в жизни Церкви протестовал замечательный богослов Г.П. Федотов. В своем «Ecce homo» он писал: «. борьба с душевностью выдвигается на первый план духовной жизни. Душевность — это не одни низшие страсти. Это прежде всего мечтательность и нежность, склонность к умилению и сердечной религиозности, к человеческим привязанностям. Любовь — так называемая естественная любовь, в противоположность духовной — объявляется подлежащей преодолению. Таким образом, на месте человеческого сердца образуется пустота. Создается образ жестокого себялюбца, самоистязания которого не скрывают, а скорее усиливают черты сатанизма, т.е. бездушной и бестелесной, злой духовности».
Что же предлагает человеку психология в отличие от религии, в чем различие и противоречие между ними?
Четко сформулированного ответа на этот вопрос не существует. Психология содержит в себе столько направлений, несет в себе столько идей, что выделение общих мировоззренческих оснований кажется задачей весьма непростой. В самом общем виде можно сказать, что религия показывает человеку особый путь, путь соблюдения заповедей, путь, ведущий к Богу, ведущий к спасению, в то время как психология помогает человеку найти согласие с самим собой.
Если взять плоскость отношения к себе, то психология дала возможность человеку почувствовать ценность собственных желаний и переживаний, какими бы они не были. Психология научила человека уважать собственные чувства и влечения, показав, что их отрицание или попытка борьбы с ними ведут к болезни. Наоборот, доверие к своим чувствам, принятие и следование за ними способствуют гармонии, самоактуализации и развитию. Психология способствует тому, чтобы человек взял на себя полную ответственность за все, что с ним происходит. Психологи показывают человеку, что его удачи и неудачи связаны с ним самим, с его «сценариями» и с его выбором. Причины событий жизни человека кроются в самом человеке, в особых внутренних психологических механизмах, и поэтому нет смысла кого-то винить или на кого-то надеяться, стоит обратиться к самому себе.
В плоскости отношений с другими людьми психология помогает человеку стать свободным от тех образов, которые ему навязывают родители, друзья, культура, и в то же время избежать навязывания своих образов.
Психология предложила человеку систему понятий, где он самодостаточен в соответствии со своим уровнем развития, вне зависимости от ощущения принадлежности к вечности. В психологии человек может ощущать себя частью материального мира и быть счастливым, в религии же человек постоянно пребывает в конфликте, в сложном союзе: Я — Мир — Бог.
Важнейшим понятием религии является понятие греха. Греховно преступать абсолютные нравственные законы, изложенные, например, в десяти заповедях. Грех не перестает быть грехом, даже если он позволяет реализовать подавленные желания и тем самым облегчает психическое состояние человека; точно также праведный путь остается праведным, даже если его ценой является психический дискомфорт. По большому же счету, философски и теологически, грех есть отпадение от духовного в материальное.
Психология не знает понятия греха. Согласно психологии, плохо только то, что мешает человеку жить (любить, работать); а все, что устраняет помехи для жизни (а ощущение собственной греховности — помеха) — хорошо.
Отсюда и разница в поведении психолога и священника. Священник может (более того — должен) указать человеку на грех, апеллируя к абсолютному нравственному закону, заповедям. Психолог же будет отсылать человека к ценности его внутренней согласованности и душевного благополучия в соответствии с индивидуальной системой координат.
И религия, и психология говорят о нецелостности, противоречивости натуры человека и пытаются помочь обрести целостность, но делают это по-разному.
Религия утверждает, что человек, с одной стороны, несет в себе Образ Божий, с другой — обладает слабой, греховной плотью. Целостность же может быть достигнута через преодоление греховного начала и преображение до Образа Божия. При примитивном понимании религиозного воззрения на человеческую природу порой кажется, что греховная плоть противопоставляется духовному. Это несколько не так, но все же борьба духовного с телесным обозначается довольно четко в христианской парадигме.
Первым в психологии противопоставил религиозному свое понимание двойственности З. Фрейд. Сила учения Фрейда заключается в прозрении относительно невозможности что-либо победить и подавить в себе. Чем больше человек стремится к подавлению той или иной своей части, своих чувств и желаний, тем в более уродливых формах они проявляются в его жизни.
Гуманистическая психология сделала следующий шаг: она показала, что нецелостность человека, наличие субличностей (в гештальттерапии) или «отторгаемого опыта» (по К. Роджерсу) не несет в себе коренного непреодолимого противоречия. Это не борьба Бога с дьяволом в душе человека, это не противоположность плотских влечений нравственности, а отгороженность друг от друга таких частей, которые, в принципе, могут договориться между собой и прийти к согласию, сделав человека внутренне богаче. Соответственно, в качестве идеала была выдвинута идея внутренней интеграции, достижения целостности не за счет победы одной части над другой, а за счет их союза, синтеза, когда человек принимает как данность, что он может быть и добрым, и злым, может испытывать привязанность и может не любить своих родителей. Может гневаться, раздражаться, быть агрессивным, иметь греховные желания. И все это нормально. Принятие и интеграция этих частей позволяет человеку стать целостной личностью с богатым внутренним миром.
Разные позиции психологии и религии определяют и разное отношение — священника к прихожанину и психолога к клиенту. Священник принимает любого человека, поскольку видит в нем искру Божью, но не принимает его грех, поселившегося в нем дьявола. Священник, зафиксировав внутреннюю борьбу в человеке, становится на сторону «светлых» сил, помогая победе духовного в человеке. Для психолога такой подход — признак непрофессионализма, поскольку он лишь усугубляет внутреннюю раздвоенность человека. Даже если психолог как человек не приемлет поступки клиента, то, входя в «рабочее состояние», он должен принять клиента целиком и помочь ему обрести внутренний мир, дав место всем его чувствам и желаниям.
Религия предлагает человеку особый путь — «путь спасения»; это путь добродетели, веры, смирения. Психология же помогает человеку идти его собственным путем, каким бы этот путь не был. Психология не указывает человеку направление его движения, она доверяет тому направлению, которое избирает сам человек, помогая ему как можно точнее почувствовать собственный индивидуальный путь и следовать ему. По сути дела, идеал психологии — освобождение человека от всех идеалов, предлагаемых ему извне, в том числе и религией.
Социальные, культурные, религиозные представления о том, что хорошо и что плохо, мнения родителей, супругов, общества способствуют раздвоенности, не дают человеку войти в контакт со своими собственными чувствами и прожить свою собственную жизнь.
В то же время, чем глубже человеческая мысль проникает в тайники психологии, тем ближе она к сфере теологического. Когда человек приводит нас к проблеме поиска смысла его жизни, то именно тогда психология и соприкасается с теологией, которая способна дать ответ на те фундаментальные вопросы, с которыми психология справиться не в состоянии.
В человеческой природе постоянно присутствует напряжение, обусловленное конфликтом между тем, что он есть, и тем, кем он должен быть; часто это противоречие между эгоцентризмом (эгоистическими мотивами человеческих решений) и бескорыстным откликом на потребности других. С теологической точки зрения это выглядит как противоречие между греховностью человеческой натуры и ответом перед универсальной структурой, или Богом.
Человек свободен жить собственной жизнью и совершать собственный нравственный выбор. Ему дарована независимость, посему он своеволен и во всех обстоятельствах склонен делать выбор, исходя из собственного эгоизма, нежели из желания соответствовать Образу Божьему в себе. Образ Божий — это неизменная цель, потенциальная возможность, но ни один человек не достигает ее. Это означает, что внутри человека всегда остается противоречие между Богом и эгоистическим желанием, которое усложняет ему жизнь и вызывает длительные нравственные конфликты, душевные муки и чувство вины. Но подобное противоречие необходимо, если человеку необходимо познать какой-то смысл, если свобода и нравственная независимость, ответственность и спасение имеют хоть какое-то значение. Награда за это напряжение — творческое начало личности.
Все вышесказанное — это попытка найти грани соприкосновения, взаимодействия психологии и религии, а также обозначить их различие. Ни в коем случае нельзя смешивать структуры с довольно разным понятийным аппаратом и направленностью: но как в психологии, так и в религии речь ведется о душе человеческой.
Во многие направления психологии привнесены религиозные (трансцендентные) идеи, но психология от этого не становится религией. Религия также не исключает внутри себя психологического знания, но и она от этого не становится психологией. Сложен процесс взаимодействия между психологией и религией, и важно, чтобы это взаимодействие было взаимообогащающим и диалогичным.
Одной из попыток взаимного проникновения религии и психологии стало рождение святоотеческой психологии. Такое непривычное сочетание, как «святоотеческая психология», появилось не случайно. Наследие Святых Отцов Православной Церкви издавна служило верным путеводителем к здравию души, к восстановлению естественных законов развития и существования целостной личности. Тысячелетняя история самостоятельного развития святоотеческого учения указывает на невозможность полного слияния научных и святоотеческих подходов в изучении психики и личности человека. Если религия стоит у истоков бытия человека, то психология зародилась в глубинах философии как попытка объяснить природу психического в свете двух направлений — теистического и атеистического — в поисках человеком смысла.
В словаре В. Даля психология определяется как «душесловие, наука о душе, о духовной жизни человека во плоти. Психолог — душеслов (толкователь проявлений души)». Поэтому употребление термина «психология» в отношении святоотеческого наследия допустимо, хотя содержание самого наследия шире и включает знание не только о жизни человека во плоти, но и о его отношениях с Богом, а также учение о посмертной жизни человеческой души.
«Святоотеческая психология» не есть лишь переложение нравственного богословия или собрание афоризмов и поучений на этические темы. Она представляет собой нравственно-религиозное направление психологии — науки о душе, — и базируется на непреходящих духовных ценностях христианства, цементировавших многие века саму основу государства Российского с его самобытной культурой, науками, ремеслами, определяя всю общественную жизнь.
Предмет святоотеческой психологии можно определить «как Богоискание и Богопознание через постижение истинной природы человеческого духа, души и тела в их целостности и подобии Образу Божию».
Цель — «исцелить человека от нравственных и духовных недугов (страстей), которые являются причинами всех бед человеческих».
Психология — обширная область знаний, нередко малоопределенная и малоопределяемая, без единой мировоззренческой основы, разноликая, во многом опасная размытостью границ и понятий, но принимающая любого человека, страдающего в поисках себя и своего предназначения. Святоотеческое же направление при всей своей определенности и душеспасительности ограничено Православной парадигмой духовности. Вместе с тем, в святоотеческом учении содержатся настолько глубоко и убедительно раскрытые аспекты, касающиеся терапии души, что не обратиться к ним и не использовать их вместо сомнительного рода модных психотехник, где наряду с каплей истины море лжи, было бы неразумно. Следует подчеркнуть, что святоотеческая психология есть антипод всякого рода насилия над личностью извне, пошлости, лжи, мистики, чудомании, психических и психологических трюков, механических подходов к лечению душевных и телесных заболеваний вне связи с совестью и моралью.
Очевидно, что психология, наполненная духовным смыслом, крещенная святоотеческими и отечественными высоконравственными идеалами, не только имеет право на существование, но, возможно, рано или поздно займет решающее место в исцелении человеческой души, способствуя ее спасению. Так, например, работает известный во всем постсоветском пространстве психиатр-психотерапевт А. Алексейчик, который в своей врачебной практике объединяет психиатрические, психологические и религиозные (православные) основы и лечит не только на уровне знания, а, в первую очередь, на уровне своей личности, привнося понимание того, что психотерапия — это терапия душой.
Я же соглашусь с авторами, которые во взаимодействии психологии и религии видят зарождение новой науки, объединяющей все человеческое знание и веру, науки о телесном, душевном и духовном здоровье человека через переживание Красоты, Любви, Творчества.
С. Франк: «Невидимый внешнему взору прилив творческих религиозных сил оплодотворяет человеческую мысль и подготовляет рост новой науки, согласующейся с религиозным сознанием и способной на его основе утвердить новое, животворящее и осмысливающее целостное жизнепонимание».
Литература:
1. Занадворов М.С. Я и Иное // Московский психотерапевтический журнал. 1994. № 2.
2. Розин М.В. Религия и психотерапия: возможен ли кентавр? // Московский психотерапевтический журнал. 1994. №
3. Мэй Р. Искусство психологического консультирования. Как давать и обретать душевное здоровье / Пер. с англ. М. Будыниной, Г. Пимочкиной. М.: Апрель Пресс.; ЭКСМО-Пресс, 2002. (Серия «Искусство консультирования».)
4. Дворецкая М.Я. Программа и конспекты лекций по курсу «Святоотеческая психология». Новокузнецк, 1999.
5. Невярович В. Терапия души (Святоотеческая психотерапия). Воронеж: Изд‑во НПО «МОДЭК», 1997.