Я обьебался так что забыл свое имя вновь
Единственному Мужчине. письмо из ниоткуда.
Она плакала. Сквозь ресницы,
Сквозь подушку, потекшую тушь,
Поцелуи. забытые лица
И Луну в отражении луж.
Отрицает сердце разбитое
Эту горькую правду и ложь,
Чашу бед, до конца не испитую.
Любишь? Нет? Не любишь? Ну что ж.
Что же делать девчонке обиженной?
Ведь еще далеко до утра.
Позабыта. Любовью унижена.
И на грани зла и добра.
. У меня было несколько дней, чтобы просто сесть и подумать, прийти к
чему-то. Мне придется переступить через себя. Я пытаюсь трезвым взглядом оценить все происходящее, и не витать в облаках. Рано или поздно все равно придется с этим столкнуться. И чем дальше, тем мучительнее. Я конечно давно смирилась, но меня гнетет это.
. У меня сейчас боль внутри, все комком сжалось, долго не отпустит. Но я сейчас не о себе думаю, о тебе. Я слишком люблю тебя, чтобы приносить тебе страдания, и поэтому я отступаю. Я думала, что смогу держать себя в рамках дозволенного, не переступая черту, но переоценила свои силы. Каждый раз даю себе слово не задевать тонкие струны твоей души, чтобы они не натягивались, но снова лезу с глупыми вопросами. Такова к сожалению природа женщины.
. Я чувствую, что это давит на тебя и мне от этого еще тяжелее. Ты запретил мне говорить о любви, о нас, о прошлом, о настоящем, о будущем. о чем я могу с тобой говорить? Избитыми фразами :как дела? все хорошо. Это мертвый разговор, и ты сам понимаешь это. Наши беседы всегда будут плавно переходить на нас с тобой, потому что мы нуждаемся друг в друге, что бы ты не говорил. Независимо, хотим мы того или нет, нас связывает какая-то прочная нить, я не знаю что. Иногда я думаю, что наша встреча в жизни была неизбежна, она фатальная какая-то. Я все знаю и понимаю, что впереди у нас нет ничего. Я сейчас плачу от своего понимания. Прости мне мое слишком горячее сердце, тебя оно обжигает. Я просто недолюбила тебя. поэтому такое ненасытное желание. Но просто переписываться, это еще больнее, это каждый раз напоминание о том, как ты далеко. Все сложно. Ты правильно назвал это тупиком. У нас так и будет всегда, тупик, тупик, тупик. пока мы не придем к какому-то решению, чтобы просто не мучить друг друга.
. Общаясь с людьми я поняла одно (многие делятся своими проблемами, я их выслушиваю), для того, кто любит нет времени и расстояния. Для них это не проблема. Не буду копаться в твоей душе, это бессмысленно, ты все равно закрыт для меня. Но если бы ты любил и если бы я была нужна тебе, ты бы хоть раз сказал мне об этом. Мне так мало надо. Слова, это всего лишь слова, но иногда так много значат. Значит тебе это не нужно, и это просто была моя упертая фантазия и надежда. Наши семьи, дети не страдали бы от этого, мы бы просто не позволили себе такое.
. Ты зря думаешь, что я не понимаю тебя, понимаю ВСЕ! Среди множества твоих проблем не хочу забивать твою голову еще и своей глупой любовью. Ненавидеть не хочу, не любить не могу. Значит надо что-то с этим делать. Быть просто друзьями нелегко, ты мой любимый человек и я женщина. Я всегда буду видеть в тебе мужчину, а не друга. Ты перекинул всю ответственность на мои плечи, может ты и прав. Ты и не отталкиваешь меня но и не даешь приблизиться. Я не понимаю почему ты это делаешь, поэтому мне так трудно. С тобой нет ясности.
. Любовь не умерла, умерла я. Мне просто сейчас не за что зацепиться, я как будто хватаю руками воздух. Тебе не понять, ты живешь разумом. Но ты, мой родной человек, не виноват, что я так болею тобой. Это моя и только моя вина. Значит мне и решать эту проблему. в себе. Даже самое сильное чувство когда нибудь сдается, просто от безысходности и от понимания того, что это дальше бессмысленно. Я не тороплю ход событий, как тебе кажется, я просто хотела ясности, понимания того, кто я для тебя. Ты же все понимаешь по своему. Слова ни к чему не обязывают.
. Есть еще одна вещь, которую я пытаюсь сказать тебе все эти месяцы, но не могу набраться смелости. Я не знаю, правильно ли будет если я скажу об этом. Иногда я задумываюсь, стоит ли, но опять таки прихожу к выводу, что не имею права молчать, и ты должен знать об этом. Но сейчас нет моральных сил. Может быть когда- нибудь я решусь это сделать, но только когда придет время. Один Бог мне судья и ты не вправе будешь меня осуждать за это. Свое наказание я отработала сполна за все. Сейчас я никому ничего не должна. Это и так далось мне слишком огромной ценой. Боюсь одного, что ты никогда не простишь мне этого.
. Долгие годы я думала только об одном, что Господь подарит мне хотя бы одну встречу с тобой, чтобы я могла просто прижаться к твоему плечу и выплакаться до конца, обнять тебя и хотя бы еще один раз в жизни ощутить твой поцелуй. Это самое большое счастье. Тебе наверное это не понять, за тебя всегда говорит лишь рассудок. Я же живая! Я живу сердцем. Это безумие страсти, желание провести с тобой сумасшедшую ночь, где только ты и я. Я бы все на свете отдала за одну такую ночь! Мне никто не может этого дать кроме тебя. Я хочу только твое тело, твои руки, твои губы, я просто свихнулась на этом. Господи, я бредила этим, как больная. Вся моя жизнь семейная проходила мимо меня, не оставляя никаких следов в душе. В этом нет моей вины. Если бы я могла любить своего мужа так как тебя, я бы была благодарна Богу за такое счастье. Но Он дал мне другое. Он дал мне несчастье полюбить чужого мужа.
. Я не принимаю никаких решений сейчас, я не верю в них, Судьба иногда выкидывает такие фортели, что и не знаешь что думать. Даже то, что через столько лет мы нашли друг друга, это тоже нонсенс, такое не должно было быть. Но видно это было суждено. Поэтому я просто отдаюсь воле Его, и не сопротивляюсь. Один раз я уже попыталась обмануть судьбу но получилось то, что получилось. Хотя я ни минуты об этом не сожалела. Единственное чего я боялась это потерять тебя из-за моего проступка. Без прошлого нет будущего.
. Сейчас я хочу лишь покоя в твоей душе и чувствую себя виноватой, в том, что заставляю тебя душевно напрягаться. Я ведь для тебя чужой человек, посторонний, просто случайная попутчица в твоем трамвае под названием «жизнь», и мои душевные переживания не должны отражаться на тебе. Наши 8 месяцев любви ничто по сравнению с целой жизнью. В далекой юности ты принял важное для себя решение, ты выбрал то, что тебе нужно. Я же потеряла. Схожу с твоего трамвая по дороге. Я эгоистка. Прости меня за это.
. А теперь главное, к чему я готовлю себя давно. У меня к тебе просьба, огромная просьба. Ты причиняешь мне боль, тем, что молчишь. Этим ты провоцируешь меня на новые письма, а для меня это тяжело. Ты даешь мне надежду в то же время лишая ее. Мне трудно разобраться в тебе. в себе. Пусть это звучит жестоко и слишком реально, но это выбор, который я перед тобой ставлю. Поступи со мной как мужчина, хотя бы раз в жизни. возьми ответственность на себя. Я не прошу тебя об этом, я просто умоляю. Это твоя жизнь. Я просто должна понять наконец, что не нужна тебе. Докажи мне, ведь твое сердце ХОЛОДНОЕ. Покажи мне свой разум, которым ты живешь и на который ты ссылаешься каждый раз. Сделай так как нужно. Я сама прошу тебя об этом. Я хочу разрубить этот проклятый узел. Ведь все равно и так все кончено. За что ты так мучаешь меня? Это очень жестоко с твоей стороны. Ты прекрасно понимаешь, что я не могу это сделать.Зачем ты это делаешь? Тебе нравиться, что мне больно?! Если не любишь меня, за что так мучаешь? Отпусти, освободи меня из этого ада. Ты знаешь, прекрасно знаешь, что я слаба по сравнению с тобой, что я сама не смогу уйти, ТЕБЕ нужно уйти от меня. Только тогда я пойму, что свободна. За что ты так меня ненавидишь? За что?! Ты говорил, что ты справедливый человек, покажи мне эту свою пресловутую справедливость. Или она касается всех кроме меня?! Я хочу зайти в сайт и больше не увидеть тебя там, чтобы. Я буду плакать, да. мне будет плохо. я буду умирать. но все же это хоть какой-то выход. Я хотя бы буду ЗНАТЬ наконец, что это КОНЕЦ. Если же даже после этого письма я тебя там увижу. это значит что ты ЛЮБИШЬ МЕНЯ и Я НУЖНА ТЕБЕ. что бы ты ни говорил. и как бы долго ты не молчал. Это будет значит, что ты не хочешь разрывать эту последнюю ниточку между нами, и что тебя она тоже держит также как и меня. Я не давлю на тебя, ни в коем случае. Просто сделай один раз то, о чем я тебя прошу. если я для тебя что-то значу или значила. Ведь если любишь, то жалеешь и не делаешь больно.
Ну, что с того. Юрий Левитанский
Ну что с того, что я там был.
Я был давно, я все забыл.
Не помню дней, не помню дат.
И тех форсированных рек.
Я неопознанный солдат.
Я рядовой, я имярек.
Я меткой пули недолет.
Я лед кровавый в январе.
Я крепко впаян в этот лед.
Я в нем как мушка в янтаре.
Ну что с того, что я там был.
Я все забыл. Я все избыл.
Не помню дат, не помню дней,
названий вспомнить не могу.
Я топот загнанных коней.
Я хриплый окрик на бегу.
Я миг непрожитого дня,
я бой на дальнем рубеже.
Я пламя вечного огня,
и пламя гильзы в блиндаже.
Ну что с того, что я там был.
В том грозном быть или не быть.
Я это все почти забыл,
я это все хочу забыть.
Я не участвую в войне,
война участвует во мне.
И пламя вечного огня
горит на скулах у меня.
Уже меня не исключить
из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить
от тех снегов, от той зимы.
И с той зимой, и с той землей,
уже меня не разлучить.
До тех снегов, где вам уже
моих следов не различить.
И не трубы, не марши, не речи, не почести пышные.
И не флаги расцвечиванья, не фейерверки вслед.
Пятидесяти орудий залпы неслышные.
Пятидесяти невидимых молний свет.
И три, навсегда растянувшиеся, минуты молчанья.
И вечным прощеньем пахнущая трава.
. Море Терпенья. Берег Забвенья. Бухта Отчаянья.
Последней Надежды туманные острова.
И снова нас треплет качка осатанелая.
И оста и веста попеременна прыть.
. В белом снегу, как в белом тумане, флотилия белая.
Неведомо, сколько кому остается плыть.
Белые хлопья вьются над нами, чайки летают.
След за кормою, тоненькая полоса.
В белом снегу, как в белом тумане, медленно тают
попутного ветра не ждущие паруса.
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
к списку
Белый снег
В ожидании дел невиданных
из чужой страны
в сапогах, под Берлином выданных,
я пришел с войны.
Огляделся.
Над белым бережком
бегут облака.
Горожанки проносят бережно
куски молока.
И скользят,
на глаза на самые
натянув платок.
И скрежещут полозья санные,
и звенит ледок.
Но шинелка на мне починена,
нигде ни пятна.
Ребятишки глядят почтительно
на мои ордена.
И пока я гремлю,
орудуя
кочергой в печи,
все им чудится:
бьют орудия,
трубят трубачи.
Ходят ходики полусонные,
и стоят у стены
сапоги мои, привезенные
из чужой страны.
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
Береза
За стеною голоса
и звон посуды.
Доводящие до умопомраченья
разговоры за стеною,
пересуды
и дебаты философского значенья.
Видно, за полночь.
Разбужен поневоле,
я выскакиваю из-под одеяла.
Что мне снилось?
Мне приснилось чисто поле,
где-то во поле березонька стояла.
Я кричу за эту стену:
— Погодите!
Ветер во поле березу пригибает.
Одевайтесь,- говорю,-
и выходите,
где-то во поле береза погибает.
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
В Оружейной палате
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
* * *
Вдали полыхнула зарница.
Качнулась за окнами мгла.
Менялась погода —
смениться
погода никак не могла.
И все-таки что-то менялось.
Чем дальше, тем резче и злей
менялась погода,
менялось
строенье ночных тополей.
И листьев бездомные тени,
в квартиру проникнув извне,
в каком-то безумном смятенье
качались на белой стене.
На этом случайном квадрате,
мятежной влекомы трубой,
сходились несметные рати
на братоубийственный бой.
На этой квадратной арене,
где ветер безумья сквозил,
извечное длилось боренье
издревле враждующих сил.
Там бились, казнили, свергали,
и в яростном вихре погонь
короткие сабли сверкали
и вспыхивал белый огонь.
Там, памятью лета томима,
томима всей памятью лет,
последняя шла пантомима,
последний в сезоне балет.
И в самом финале балета,
его безымянный солист,
участник прошедшего лета,
последний солировал лист.
Последний бездомный скиталец
шел по полю, ветром гоним,
и с саблями бешеный танец
бежал задыхаясь за ним.
Скрипели деревья неслышно.
Качалась за окнами мгла.
И музыки не было слышно,
но музыка все же была.
И некто
с рукою, воздетой
к невидимым нам небесам,
был автором музыки этой,
и он дирижировал сам.
И тень его палочки жесткой,
с мелодией той в унисон,
по воле руки дирижерской
собой завершала сезон.
А дальше
из сумерек дома,
из комнатной тьмы выплывал
рисунок лица молодого,
лица молодого овал.
А дальше,
виднеясь нечетко
сквозь комнаты морок и дым,
темнела короткая челка
над спящим лицом молодым.
Темнела, как венчик терновый,
плыла, словно лист по волнам.
Но это был замысел новый,
покуда неведомый нам.
1976
Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.
Поэтическая библиотека.
Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.
к списку
* * *
Вот приходит замысел рисунка.
Поединок сердца и рассудка.
Иногда рассудок побеждает:
он довольно трезво рассуждает,
Сердце бьется, сердце не сдается,
ибо сердце сердцем остается.
Пусть оно почаще побеждает!
Это как-то больше убеждает.
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
* * *
Всего и надо, что вглядеться,- боже мой,
Всего и дела, что внимательно вглядеться,-
И не уйдешь, и некуда уже не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины.
Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
За то, что суетно так жили, так спешили,
Что и не знаете, чего себя лишили,
И не узнаете, и в этом вся печаль.
А впрочем, я вам не судья. Я жил как все.
Вначале слово безраздельно мной владело.
А дело было после, после было дело,
И в этом дело все, и в этом вся печаль.
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
к списку
* * *
Вы помните песню про славное море?
О парус,
летящий под гул баргузина!
. Осенние звезды стояли над логом,
осенним туманом клубилась низина.
Потом начинало светать понемногу.
Пронзительно пахли цветы полевые.
Я с песнею тою
пускался в дорогу,
Байкал для себя открывая впервые.
Вернее, он сам открывал себя.
Медленно
машина взбиралась на грань перевала.
За петлями тракта,
за листьями медными
тянуло прохладой и синь проступала.
И вдруг он открылся.
Открылась граница
меж небом и морем.
Зарей освещенный,
казалось, он вышел, желая сравниться
с той самою песней, ему посвященной.
И враз пробежали мурашки по коже,
сжимало дыханье все туже и туже.
Он знал себе цену.
Он спрашивал:
— Что же,
похоже на песню?
А может, похуже?
Наполнен до края дыханьем соленым
горячей смолы, чешуи омулиной,
он был голубым,
синеватым,
зеленым,
горел ежевикой и дикой малиной.
Вскипала на гальке волна ветровая,
крикливые чайки к воде припадали,
и как ни старался я, рот открывая,
но в море,
но в море слова пропадали.
И думалось мне
под прямым его взглядом,
что, как ни была бы ты, песня, красива,
ты меркнешь,
когда открывается рядом
живая,
земная,
всесильная сила.
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
Годы
Годы двадцатые и тридцатые,
словно кольца пружины сжатые,
словно годичные кольца,
тихо теперь покоятся
где-то во мне,
в глубине.
Строгие годы сороковые,
годы,
воистину
роковые,
сороковые,
мной не забытые,
словно гвозди, в меня забитые,
тихо сегодня живут во мне,
в глубине.
Пятидесятые,
шестидесятые,
словно высоты, недавно взятые,
еще остывшие не вполне,
тихо сегодня живут во мне,
в глубине.
Семидесятые годы идущие,
годы прошедшие,
годы грядущие
больше покуда еще вовне,
но есть уже и во мне.
Дальше — словно в тумане судно,
восьмидесятые —
даль в снегу,
и девяностые —
хоть и смутно,
а все же представить еще могу,
Но годы двухтысячные
и дале —
не различимые мною дали —
произношу,
как названья планет,
где никого пока еще нет
и где со временем кто-то будет,
хотя меня уже там не будет.
Их мой век уже не захватывает —
произношу их едва дыша —
год две тысячи —
сердце падает
и замирает душа.
1976
Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.
Поэтическая библиотека.
Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.
к списку
* * *
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
* * *
День все быстрее на убыль
катится вниз по прямой.
Ветка сирени и Врубель.
Свет фиолетовый мой.
Та же как будто палитра,
сад, и ограда, и дом.
Тихие, словно молитва,
вербы над тихим прудом.
Только листы обгорели
в медленном этом огне.
Синий дымок акварели.
Ветка сирени в окне.
Господи, ветка сирени,
все-таки ты не спеши
речь заводить о старенье
этой заблудшей глуши,
этого бедного края,
этих старинных лесов,
где, вдалеке замирая,
сдавленный катится зов,
звук пасторальной свирели
в этой округе немой.
Врубель и ветка сирени.
Свет фиолетовый мой.
Это как бы постаренье,
в сущности, может, всего
только и есть повторенье
темы заглавной его.
И за разводами снега
вдруг обнаружится след
синих предгорий Казбека,
тень золотых эполет,
и за стеной глухомани,
словно рисунок в альбом,
парус проступит в тумане,
в том же, еще голубом,
и стародавняя тема
примет иной оборот.
Лермонтов1. Облако. Демон.
Крыльев упругий полет.
И, словно судно к причалу
в день возвращенья домой,
вновь устремится к началу
свет фиолетовый мой.
1991
Примечания:
1. См. раздел М.Лермонтова на этом сайте. Обратно
Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.
Поэтическая библиотека.
Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.
к списку
Диалог у новогодней елки
— Что происходит на свете?— А просто зима.
— Просто зима, полагаете вы?— Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
в ваши уснувшие ранней порою дома.
— Что же за всем этим будет?— А будет январь.
— Будет январь, вы считаете?— Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
этот, с картинками вьюги, старинный букварь.
— Чем же все это окончится?— Будет апрель.
— Будет апрель, вы уверены?— Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
будто бы в роще сегодня звенела свирель.
— Что же из этого следует?— Следует жить,
шить сарафаны и легкие платья из ситца.
— Вы полагаете, все это будет носиться?
— Я полагаю,что все это следует шить.
— Следует шить, ибо сколько вьюге ни кружить,
недолговечны ее кабала и опала.
— Так разрешите же в честь новогоднего бала
руку на танец, сударыня, вам предложить!
— Месяц — серебряный шар со свечою внутри,
и карнавальные маски — по кругу, по кругу!
— Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,
и — раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три.
Сергей Никитин. Времена не выбирают.
Москва, «Аргус», 1994.
к списку
* * *
Замирая, следил, как огонь подступает к дровам.
Подбирал тебя так, как мотив подбирают к словам.
Было жарко поленьям, и пламя гудело в печи.
Было жарко рукам и коленям сплетаться в ночи.
Ветка вереска, черная трубочка, синий дымок.
Было жаркое пламя, хотел удержать, да не мог.
Ах, мотивчик, шарманка, воробышек, желтый скворец —
упорхнул за окошко, и песенке нашей конец.
Доиграла шарманка, в печи догорели дрова.
Как трава на пожаре, остались от песни слова.
Ни огня, ни пожара, молчит колокольная медь.
А словам еще больно, словам еще хочется петь.
Но у Рижского взморья все тише стучат поезда.
В заметенном окне полуночная стынет звезда.
Возле Рижского взморья, у кромки его берегов,
опускается занавес белых январских снегов.
Опускается занавес белый над сценой пустой.
И уходят волхвы за неверной своею звездой.
Остывает залив, засыпает в заливе вода.
И стоят холода, и стоят над землей холода.
1976
Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.
Поэтическая библиотека.
Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.
к списку
* * *
Если кто и есть еще,
быть может,
что шаги заслыша у ворот,
на задвижку дверь свою заложит,
ковшика воды не поднесет,
Сколько раз
меня в крестьянской хате
приглашали к скромному столу!
Клали на ночь
только на кровати,
сами ночевали на полу.
Провожая утром до ограды,
говорили,
раскурив табак,-
дескать, чем богаты,
тем и рады.
Извиняйте, если что не так.
В дом к себе распахивая двери,
не тая ни помыслов,
ни чувств,
быть достойным,
хоть в какой-то мере,
этой высшей щедрости
учусь.
Чтоб делить
в сочувственной тревоге
все, что за душой имею сам,
с человеком,
сбившимся с дороги,
путником,
плутавшим по лесам.
Чтобы, с ним прощаясь у ограды,
раскурив по-дружески табак,
молвить:
— Чем богаты, тем и рады.
Извиняйте, если что не так!
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
* * *
. И уже мои волосы — ах, мои бедные кудри! —
опадать начинают,
как осенние первые листья
в тишине опадают.
Дух увяданья, звук опаданья неразличимый
исподтишка подступает,
подкрадывается незаметно.
Лист опадает, лес опадает, звук опаданья неразличимый
в ушах моих отдается подобно грому,
подобно обвалу и камнепаду,
подобно набату.
Катя, спаси меня! Аня, спаси меня! Оля, спаси меня!—
губы мои произносят неслышно —
да нет, это листья,
их шорох, их шелест,
а чудится мне,
будто я говорю,
будто криком кричу я.
Лес опадает, лист опадает, падает, кружится
лист одинокий,
мгновенье еще,
и уже он коснется земли.
Но — неожиданно, вдруг, восходящим потоком
внезапно подхватит его,
и несет,
и возносит все выше и выше
в бездонное небо,
и — ничего нет, наверно, прекрасней на свете,
чем эта горчащая радость
внезапного взлета
за миг до паденья.
1991
Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.
Поэтическая библиотека.
Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.
к списку
Иронический человек
Мне нравится иронический человек.
Он, в сущности,- героический человек.
Мне нравится иронический его взгляд
на вещи, которые вас, извините, злят.
И все-таки сквозь трагический этот век
проходит он, иронический человек.
И можно себе представить его с мечом,
качающимся над слабым его плечом.
И можно себе представить смиренный лик,
и можно себе представить огромный рост,
но он уходит, так же прост и велик,
как был за миг перед этим велик и прост.
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
к списку
* * *
Как зарок от суесловья, как залог
и попытка мою душу уберечь,
в эту книгу входит море — его слог,
его говор, его горечь, его речь.
Не спросившись, разрешенья не спросив,
вместе с солнцем, вместе в ветром на паях,
море входит в эту книгу, как курсив,
как случайные пометки на полях.
Как пометки — эти дюны, эта даль,
сонных сосен уходящий полукруг.
Море входит в эту книгу, как деталь,
всю картину изменяющая вдруг.
Всю картину своим гулом окатив,
незаметно проступая между строк,
море входит в эту книгу, как мотив
бесконечности и судеб и дорог.
Бесконечны эти дюны, этот бор,
эти волны, эта темная вода.
Где мы виделись когда-то? Невермор.
Где мы встретимся с тобою? Никогда.
Это значит, что бессрочен этот срок.
Это время не беречься, а беречь.
Это северное море между строк,
его говор, его горечь, его речь.
Это север, это северные льды,
сосен северных негромкий разговор.
Голос камня, голос ветра и воды,
голос птицы из породы Невермор.
1976
Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.
Поэтическая библиотека.
Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.
к списку
* * *
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
Кинематограф
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно.
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно.
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно.
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
к списку
* * *
Когда на экране,
в финальных кадрах,
вы видите человека,
уходящего по дороге вдаль,
к черте горизонта,—
в этом хотя и есть
щемящая некая нотка,
и все-таки это, по сути, еще не финал —
не замкнулся круг —
ибо шаг человека упруг,
а сам человек еще молод,
и недаром
где-то за кадром
поет труба,
и солнце
смотрит приветливо
с небосклона —
так что есть основанья надеяться,
что судьба
к человеку тому
пребудет еще благосклонна.
Но когда на экране,
в финальных кадрах,
вы видите человека,
уходящего по дороге вдаль,
к черте горизонта,
и человек этот стар,
и согбенна его спина,
и словно бы ноги его налиты свинцом,
так он шагает
устало и грузно,—
вот это уже
по-настоящему грустно,
и это уже
действительно
пахнет концом.
И все-таки,
это тоже
еще не конец,
ибо в следующей же из серий
этого
некончающегося сериала
снова
в финальных кадрах
вы видите человека,
уходящего по дороге вдаль,
к черте горизонта
(повторяется круг),
и шаг человека упруг,
и сам человек еще молод,
и недаром
где-то за кадром
поет труба,
и солнце
смотрит приветливо
с небосклона —
так что есть основанья надеяться,
что судьба
к человеку тому
пребудет еще благосклонна.
Так и устроен
этот нехитрый сюжет,
где за каждым финалом
следует продолженье —
и в этом, увы,
единственное утешенье,
а других вариантов
тут, к сожаленью,
нет.
1991
Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.
Поэтическая библиотека.
Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.
к списку
* * *
Люблю осеннюю Москву
в ее убранстве светлом,
когда утрами жгут листву,
опавшую под ветром.
Огромный медленный костер
над облетевшим садом
похож на стрельчатый костел
с обугленным фасадом.
А старый клен совсем поник,
стоит, печально горбясь.
Мне кажется, своя у них,
своя у листьев гордость.
Ну что с того, ну что с того,
что смяты и побиты!
В них есть немое торжество
предчувствия победы.
Они полягут в чернозем,
собой его удобрят,
но через много лет и зим
потомки их одобрят,
Слезу ненужную утрут,
и в юном трепетанье
вся неоправданность утрат
получит оправданье.
Парит, парит гусиный клин,
за тучей гуси стонут.
Горит, горит осенний клен,
золою листья станут.
Ветрами старый сад продут,
он расстается с летом..
А листья новые придут,
придут за теми следом.
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
Мое поколение
60 лет советской поэзии.
Собрание стихов в четырех томах.
Москва: Художественная литература, 1977.
к списку
* * *
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
Памяти ровесника
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
Пейзаж
Горящей осени упорство!
Сжигая рощи за собой,
она ведет единоборство,
хотя проигрывает бой.
Идет бесшумный поединок,
но в нем схлестнулись не шутя
тугие нити паутинок
с тугими каплями дождя.
И ветер, в этой потасовке
с утра осинник всполошив,
швыряет листья, как листовки,-
сдавайся, мол, покуда жив.
Но, как бы радуясь заминке,
пока я с вами говорю,
проходит женщина в косынке
по золотому сентябрю.
Она высматривает грузди,
она выслушивает тишь,
и отраженья этой грусти
в ее глазах не разглядишь.
Она в бору, как в заселенном
во всю длину и глубину
прозрачном озере зеленом,
где тропка стелется по дну,
где, издалёка залетая,
лучи скользят наискосок
и, словно рыбка золотая,
летит березовый листок.
Опять по листьям застучало,
но так же медленна, тиха,
она идет,
и здесь начало
картины, музыки, стиха.
А предыдущая страница,
где разноцветье по лесам,-
затем, чтоб было с чем сравниться
ее губам,
ее глазам.
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
* * *
Светлый праздник бездомности,
тихий свет без огня.
Ощущенье бездонности
августовского дня.
Ощущенье бессменности
пребыванья в тиши
и почти что бессмертности
своей грешной души.
Вот и кончено полностью,
вот и кончено с ней,
с этой маленькой повестью
наших судеб и дней,
наших дней, перемеченных
торопливой судьбой,
наших двух переменчивых,
наших судеб с тобой.
Полдень пахнет кружением
дальних рощ и лесов.
Пахнет вечным движением
привокзальных часов.
Ощущенье беспечности,
как скольженье на льду.
Запах ветра и вечности
от скамеек в саду.
От рассвета до полночи
тишина и покой.
Никакой будто горечи
и беды никакой.
Только полночь опустится,
как догадка о том,
что уже не отпустится
ни сейчас, ни потом,
что со счета не сбросится
ни потом, ни сейчас
и что с нас еще спросится,
еще спросится с нас.
1976
Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.
Поэтическая библиотека.
Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.
к списку
Сон о рояле
Он путал карты, перемешивал,
но, их мешая вразнобой,
реальности не перевешивал,
а дополнял ее собой.
В конце концов, с чертами вымысла
смешав реальности черты,
передо мной внезапно выросло
мерцанье этой черноты.
Как бы чертеж земли, погубленной
какой-то страшною виной,
огромной крышкою обугленной
мерцал рояль передо мной.
А берег был забытым кладбищем,
как бы окраиной его,
и там была под каждым клавишем
могила звука одного.
Они давно уже не помнили,
что были плотью и душой
какой-то праздничной симфонии,
какой-то музыки большой.
Они лежали здесь, покойники,
отвоевавшие свое,
ее солдаты и полковники,
и даже маршалы ее.
И лишь иной, сожженный заживо,
еще с трудом припоминал
ее последнее адажио,
ее трагический финал.
Но вот, едва лишь тризну справивший,
еще не веря в свой закат,
опять рукой коснулся клавишей
ее безумный музыкант.
И поддаваясь искушению,
они построились в полки,
опять послушные движению
его играющей руки.
Забыв, что были уже трупами,
под сенью нотного листа
они за флейтами и трубами
привычно заняли места.
Была безоблачной прелюдия.
Сперва трубы гремела медь.
Потом пошли греметь орудия,
пошли орудия греметь.
Потом пошли шеренги ротные,
шеренги плотные взводов,
линейки взламывая нотные,
как проволоку в пять рядов.
Потом прорыв они расширили,
и пел торжественно металл.
Но кое-где уже фальшивили,
и кто-то в такт не попадал.
Уже все чаще они падали.
Уже на всю вторую часть
распространился запах падали,
из первой части просочась.
И сладко пахло шерстью жженною,
когда, тревогой охватив,
сквозь часть последнюю, мажорную,
пошел трагический мотив.
Мотив предчувствия, предвестия
того, что двигалось сюда,
как тема смерти и возмездия
и тема Страшного суда.
Кончалась музыка и корчилась,
в конце едва уже звеня.
И вскоре там, где она кончилась,
лежала черная земля.
Как бы чертеж земли, погубленной
какой-то страшною виной,
огромной крышкою обугленной
мерцал рояль передо мной.
И я, в отчаянье поверженный,
с тоской и ужасом следил
за тем, как музыкант помешанный
опять к роялю подходил.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
к списку
Человек, строящий воздушные замки
Он лежит на траве
под сосной
на поляне лесной
и, прищурив глаза,
неотрывно глядит в небеса —
не мешайте ему,
он занят,
он строит,
он строит воздушные замки.
Галереи и арки,
балконы и башни,
плафоны,
колонны,
пилоны,
пилястры,
рококо и барокко,
ампир
и черты современного стиля,
и при всем
совершенство пропорций,
изящество линий —
и какое богатство фантазии,
выдумки, вкуса!
На лугу,
на речном берегу,
при луне,
в тишине,
на душистой копне,
он лежит на спине
и, прищурив глаза,
неотрывно глядит в небеса —
не мешайте,
он занят,
он строит,
он строит воздушные замки,
он весь в небесах,
в облаках,
в синеве,
еще масса идей у него в голове,
конструктивных решений
и планов,
он уже целый город воздвигнуть готов,
даже сто городов —
заходите, когда захотите,
берите,
живите!
Он лежит на спине,
на дощатом своем топчане,
и во сне,
закрывая глаза,
все равно продолжает глядеть в небеса,
потому что не может не строить
своих фантастических зданий.
Жаль, конечно,
что жить в этих зданьях воздушных,
увы, невозможно,
ни мне и ни вам,
ни ему самому,
никому,
ну, а все же,
а все же,
я думаю,
нам не хватало бы в жизни чего-то
и было бы нам неуютней на свете,
если б не эти
невидимые сооруженья
из податливой глины
воображенья,
из железобетонных конструкций
энтузиазма,
из огнем обожженных кирпичиков
бескорыстья
и песка,
золотого песка простодушья,—
когда бы не он,
человек,
строящий воздушные замки.
1976
Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.
Поэтическая библиотека.
Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.
к списку
* * *
Ты можешь отмерить семь раз и отвесить
и вновь перевесить
и можешь отрезать семь раз, отмеряя при этом едва.
Но ты уже знаешь как мало успеешь
за год или десять,
и ты понимаешь, как много ты можешь за день или два.
Он полон смиренья, хотя понимает, что суть не в смиренье.
Он пишет и пишет, себя же на слове поймать норовя.
И трепетно светится тонкая веточка майской сирени,
как вечный огонь над бессмертной и юной
душой соловья.
Юрий Левитанский. «День такой-то».
Москва, «Художественная литература», 1976.
к списку
* * *
Что я знаю про стороны света?
Вот опять, с наступлением дня,
недоступные стороны света,
как леса, обступают меня.
Нет, не те недоступные земли,
где дожди не такие, как тут,
где живут носороги и зебры
и тюльпаны зимою цветут,
где лежат на волнах кашалоты,
где на ветках сидят какаду.
Я сегодня иные широты
и долготы имею в виду.
Сколько есть неоткрытых сторон!
Все они обступают меня,
проступают во мне,
как узоры на зимнем окне,
очень медленно тают,
и вновь открываются
в раме рассвета
неоткрытые стороны света.
Юрий Левитанский. Стороны света.
Москва: Советский писатель, 1959.
к списку
* * *
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
к списку
Ялтинский домик
Вежливый доктор в старинном пенсне и с бородкой,
вежливый доктор с улыбкой застенчиво-кроткой,
как мне ни странно и как ни печально, увы —
старый мой доктор, я старше сегодня, чем вы.
Грустная желтая лампа в окне мезонина.
Чай на веранде, вечерних теней мешанина.
Белые бабочки вьются над желтым огнем.
Дом заколочен, и все позабыли о нем.
Дом заколочен, и нас в этом доме забыли.
Мы еще будем когда-то, но мы уже были.
Письма на полке пылятся — забыли прочесть.
Мы уже были когда-то, но мы еще есть.
Дышит в саду запустелом ночная прохлада.
Мы старомодны, как запах вишневого сада.
Нет ни гостей, ни хозяев, покинутый дом.
Мы уже были, но мы еще будем потом.
Старые ружья на выцветших старых обоях.
Двое идут по аллее — мне жаль их обоих.
Тихий, спросонья, гудок парохода в порту.
Зелень крыжовника, вкус кисловатый во рту.
1976
Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.
Поэтическая библиотека.
Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.