всему что возникает суждено исчезнуть процитировал старик
Всему что возникает суждено исчезнуть процитировал старик
Всему, что возникает, суждено исчезнуть.
Джон Грин «В поисках Аляски»
Я вернулся к себе, думая о том, что если сравнивать людей с дождём, то я — мелкая морось, а она — ураган.
Джон Грин «В поисках Аляски»
Терять надежду нельзя, потому что человека невозможно сломать так, чтобы его нельзя было восстановить.
Джон Грин «В поисках Аляски»
Мне было мало того, что я оказался последним человеком, с которым она поцеловалась. Я хотел быть последним, кого она любила.
Джон Грин «В поисках Аляски»
Глупо, конечно, скучать по человеку, с которым ты ни фига не ладишь. Но не знаю. все же хорошо, когда у тебя есть кто-то, с кем в любой момент можно поругаться.
Джон Грин «В поисках Аляски»
Но я лучше гадать буду, чем узнаю ответ, который не смогу пережить.
Д. Грин «В поисках Аляски»
Иногда люди не понимают, что за обещания они дают.
Ты так стараешься быть собой, что даже не догадываешься, насколько ты уникальна.
Я вернулся к себе, думая о том, что если сравнивать людей с дождём, то я — мелкая морось, а она — ураган.
Я вернулся к себе, думая о том, что если сравнивать людей с дождём, то я — мелкая морось, а она — ураган.
Я очень горжусь своим незнанием того, что круто, а что нет.
Джон Грин «Виноваты звезды»
Расставание — это не то, что кто-то делает с тобой, а то, что происходит с вами обоими.
Джон Грин «Многочисленные Катерины»
Говорят, что друг не может уничтожить друга. Да что они об этом знают?
Джон Грин «Бумажные города»
Меня вообще всегда удивляло, что кто-то начинает с кем-то мутить только потому,что ему внешность нравится. Это все равно,что хлопья на завтрак не по вкусу выбирать, а по цвету упаковки.
Меня вообще всегда удивляло, что кто-то начинает с кем-то мутить только потому,что ему внешность нравится. Это все равно,что хлопья на завтрак не по вкусу выбирать, а по цвету упаковки.
Иногда люди не понимают, что за обещания они дают.
Джон Грин «Виноваты звезды»
Всему что возникает суждено исчезнуть процитировал старик
«Всему, что возникает, суждено исчезнуть», – процитировал Старик. – Всему. Вот кресло, на котором я сижу. Его кто-то сделал, а когда-нибудь его не станет. Меня самого не станет, может быть, даже раньше, чем кресла. И вас тоже не станет. Клетки и органы, составляющие ваш организм, некогда появились, и когда-нибудь им будет суждено исчезнуть. Будде было известно то, что ученые доказали только через тысячи лет после его смерти: уровень энтропии растет. Все рассыпается.
Человеческий мозг и психика меняются гораздо медленнее, чем развиваются технологические тренды и эволюционирует общество. Большинства рутинных занятий, из которых строится день обычного молодого человека сегодня, не существовало еще 100 лет назад, а некоторых – и 20, в то время как мозг человека и по строению, и по функциям остается таким, каким был 35 тыс. лет назад [13]. Поэтому все свободное время и энергию типичный миллениал или представитель поколения Z тратит на адаптацию к новым условиям и упорядочивание хаоса, который с каждым годом становится мощнее. Почему так происходит?
Вспомним второй закон термодинамики: «По мере продвижения во времени чистая энтропия (степень беспорядка) любой изолированной или закрытой системы всегда будет увеличиваться (или, по крайней мере, оставаться неизменной)». Проще говоря, мир склонен к беспорядку и никогда не возвращается к предыдущему состоянию, а мы за ним не поспеваем.
В физике энтропия – это закон; в жизни это всего лишь тенденция, правда, сильная.
Представьте, что вы капнули чернилами в стакан с водой. Что произойдет? Они распространятся по всему стакану, постепенно окрашивая воду в темно-синий цвет. Сможем ли мы вернуть чернила в исходное состояние без дополнительных усилий? Нет, это требует притока внешней энергии. То же самое происходит в повседневной жизни. Компьютеры ломаются, отношения рушатся, люди стареют. Если игнорировать эти процессы, беспорядок будет увеличиваться, но уделять все свое время на амортизацию каждой сферы трудно. В результате мир усложняется. И это главное отличие между прошлым и будущим. Поэтому не удивительно, что каждое новое поколение должно адаптировать свой стиль жизни и мышление под более сложные процессы.
Заметьте, как в наше время молодые люди пытаются выстроить четкую картину мира. Мы ужасно хотим получить или создать систему правил, которые работают в любых ситуациях, а значит, надежны и неизменны. Мы ищем опору. Если бы кто-то предложил мне загадать желание на мой 24-й день рождения, я бы попросила раскрыть секрет: какой на самом деле мир и как себя в нем вести, какие эмоции для меня – о’кей, а какие – нет, как организовывать свою жизнь и чего желать. Но фишка в том, что хаос превратился в новый порядок и однозначных ответов на эти вопросы нет. Множество данных, стечения обстоятельств, случайности – и вот любые правила, закономерности и причинно-следственные связи нарушены. По мере взросления я поняла, что самое важное – это подружиться с хаосом. Оставить попытки замедлить необратимые процессы, которые убивают порядок, и научиться жить в мире, который постоянно меняется.
Как это сделать? Будем разбираться в книге.
Болезни наших поколений
Не будет преувеличением сказать, что наши поколения находятся на грани кризиса психического здоровья [16]. Единого объяснения нет: проблемы и характер поколений определяются с помощью комплекса переменных. Мощные исторические события, например экономический кризис или пандемия, изменения в стиле воспитания, культурная революция или достижения прогресса, – каждая из этих причин могла повлиять на то, что у нас появились явные «болезни поколений».
Безалкогольное пиво и таблетка от одиночества
Мама родила меня в 27 лет. До моего рождения она успела завести себе много друзей, с которыми проводила все свободное время. Они ездили в Польшу, чтобы продавать мелкие вещи (не столько для заработка, сколько ради приключений), устраивали громкие вечеринки и ночевали на пляже в Одессе. Даже когда появилась я, наша входная дверь не закрывалась: мамины подруги и друзья приходили посменно, чтобы перекурить и заодно помочь со мной. Таким образом, наша семья сформировалась на основе не кровных связей, а дружбы. Некие «Друзья», только в реальности.
Моя молодость выглядит иначе: вечеринки все еще есть, но уже не такие громкие. Поездок мало. Я сосредоточена на обучении, карьере, жизненном пути (на нашем с вами языке – адаптации к хаосу). Если бы у меня родился ребенок, я бы вряд ли хотела видеть толпу друзей на кухне каждый день. Но в разнице между мной и мамой меня больше всего интересует культура курения.
Сигареты были неотъемлемой частью жизни поколения X и, несмотря на их вред, сплотили не одну компанию. Хотя сейчас люди курят меньше, я вижу, что́ «теряю» из-за здорового образа жизни. Когда я приехала в Польшу, две недели мне пришлось провести в одиночестве, потому что первыми в общежитии знакомились те, кто искал зажигалку, а в итоге – находил не только «огонек», но и компанию для 10-минутного перекура. Хорошо, что в наше время сигарету можно заменить никнеймом в Instagram, но 30 лет назад такой альтернативы не было.
Интересно, что сигареты – не единственная вредная привычка предыдущих поколений, которая начала исчезать после рождения миллениалов и поколения Z.
Через пятьдесят один день
ПОСКОЛЬКУ РАССЛЕДОВАНИЕ ЗАШЛО в тупик, я снова принялся читать литературу по религиоведению, что, похоже, радовало Старика, особенно на фоне того, что в последние полтора месяца я проваливал все его внезапные тесты. В ту среду нас ожидало следующее задание: «приведите пример буддистского коана». Коан — это такое подобие загадки, которое, по мнению дзен-буддистов, может подтолкнуть человека к просветлению. Я написал про Банзана. Однажды он шел по рынку и услышал, как кто-то попросил у мясника лучший кусок мяса. Тот ответил: «У меня в магазине только лучшее. Ни одного не лучшего куска нет». Услышав это, Банзан понял, что лучшего и худшего не существует, что такие оценки не имеют реального смысла, потому что есть только то, что есть, и бдыщ, он достиг просветления. Когда я читал об этом накануне, я думал, не может ли и со мной случиться то же самое — вдруг я в один прекрасный момент пойму Аляску, познаю ее, выясню, какую роль я сыграл в ее смерти. Но я не был уверен в том, что просветление может быть подобно удару молнии.
Когда мы сдали работы, старик взял свою палку и, не вставая, указал на цитату из Аляскиной курсовой, которая за это время уже значительно поблекла.
— Давайте-ка прочтем одно предложение на девяносто четвертой странице этого увлекательного введения в дзен-буддизм, которое я задал вам изучить на этой неделе. «Всему, что возникает, суждено исчезнуть», — процитировал Старик. — Всему. Вот кресло, на котором я сижу. Его кто-то сделал, а когда-нибудь его не станет. Меня самого не станет, может быть, даже раньше, чем кресла. И вас тоже не станет. Клетки и органы, составляющие ваш организм, некогда появились, и когда-нибудь им будет суждено исчезнуть. Будде было известно то, что ученые доказали только через тысячи лет после его смерти: уровень энтропии растет. Все рассыпается.
«Все мы уходим», — вспомнил я, и это касается и быков и бычков, Аляски-девчонки и Аляски-штата, поскольку ничто не вечно, даже сама Земля. Будда говорил, что страдают люди из-за своих желаний, и когда мы избавимся от желаний, мы избавимся и от страданий. То есть, когда перестанешь хотеть, чтобы всё навсегда оставалось, как есть, перестанешь страдать из-за того, что всё меняется.
«Когда-нибудь никто и не вспомнит, что она вообще когда-то жила на этом свете», — записал я в тетради. И добавил: «И про меня не вспомнят». Память же тоже не вечна. И тогда, получается, от тебя не остается ничего, ни призрака, ни даже его тени. Поначалу Аляска не оставляла меня ни на минуту, даже во сне, а теперь, по прошествии всего нескольких недель, ее образ уже начал ускользать, распадаться в сознании, и не только в моем — она как будто бы умирала повторно.
Полковник, который с самого начала руководил Расследованием, и которому было крайне важно понять, что же случилось в ту ночь, в то время как я сам думал лишь о том, любила ли она меня, сдался, так и не найдя ответов. А мне имевшиеся у меня ответы не нравились: Аляска, похоже, мало значения придала тому, что случилось между нами, раз уж даже Джейку об этом не рассказала; наоборот, она с ним любезничала, не дав ему никакого повода заподозрить, что всего за несколько минут до этого я целовал ее пьяные губы. А потом в ней что-то щелкнуло, и то, что некогда возникло, начало распадаться.
Может быть, другого ответа мы уже не получим. Ее не стало, потому что так бывает со всем. Полковник, похоже, смирился с этой мыслью, но Расследование, которое он начал, стало теперь тем единственным, что не давало пропасть мне, и я еще надеялся на озарение.
Через пятьдесят один день. ПОСКОЛЬКУ РАССЛЕДОВАНИЕ ЗАШЛО в тупик, я снова принялся читать литературу по религиоведению, что, похоже
ПОСКОЛЬКУ РАССЛЕДОВАНИЕ ЗАШЛО в тупик, я снова принялся читать литературу по религиоведению, что, похоже, радовало Старика, особенно на фоне того, что в последние полтора месяца я проваливал все его внезапные тесты. В ту среду нас ожидало следующее задание: «Приведите пример буддистского коана». Коан — это такое подобие загадки, которое, по мнению дзен-буддистов, может подтолкнуть человека к просветлению. Я написал про Банзана. Однажды он шел по рынку и услышал, как кто-то попросил у мясника лучший кусок мяса. Тот ответил: «У меня в магазине только лучшее. Ни одного не лучшего куска нет». Услышав это, Банзан понял, что лучшего и худшего не существует, что такие оценки не имеют реального смысла, потому что есть только то, что есть, — и бдыщ, он достиг просветления. Когда я читал об этом накануне, я думал, не может ли и со мной случиться то же самое — вдруг я в один прекрасный момент пойму Аляску, познаю ее, выясню, какую роль я сыграл в ее смерти? Но я не был уверен в том, что просветление может быть подобно удару молнии.
Когда мы сдали работы, Старик взял свою палку и, не вставая, указал на цитату из Аляскиной курсовой, которая за это время уже значительно поблекла.
— Давайте-ка прочтем одно предложение на девяносто четвертой странице этого увлекательного введения в дзен-буддизм, которое я задал вам изучить на этой неделе. «Всему, что возникает, суждено исчезнуть», — процитировал Старик. — Всему. Вот кресло, на котором я сижу. Его кто-то сделал, а когда-нибудь его не станет. Меня самого не станет, может быть, даже раньше, чем кресла. И вас тоже не станет. Клетки и органы, составляющие ваш организм, некогда появились, и когда-нибудь им будет суждено исчезнуть. Будде было известно то, что ученые доказали только через тысячи лет после его смерти: уровень энтропии растет. Все рассыпается.
Все мы уходим, вспомнил я, и это касается и быков и бычков, Аляски-девчонки и Аляски-штата, поскольку ничто не вечно, даже сама Земля. Будда говорил, что страдают люди из-за своих желаний, и когда мы избавимся от желаний — мы избавимся и от страданий. То есть когда перестанешь хотеть, чтобы все навсегда оставалось как есть, перестанешь страдать из-за того, что все меняется.
«Когда-нибудь никто и не вспомнит, что она вообще когда-то жила на этом свете», — записал я в тетради. И добавил: «И про меня не вспомнят». Память же тоже не вечна. И тогда, получается, от тебя не остается ничего, ни призрака, ни даже его тени. Поначалу Аляска не оставляла меня ни на минуту, даже во сне, а теперь, по прошествии всего нескольких недель, ее образ уже начал ускользать, распадаться в сознании, и не только в моем, — она как будто бы умирала повторно.
Полковник, который с самого начала руководил расследованием и которому было крайне важно понять, что же случилось в ту ночь, в то время как я сам думал лишь о том, любила ли она меня, сдался, так и не найдя ответов. А мне имевшиеся у меня ответы не нравились: Аляска, похоже, мало значения придала тому, что случилось между нами, раз уж даже Джейку об этом не рассказала; наоборот, она с ним любезничала, не дав ему никакого повода заподозрить, что всего за несколько минут до этого я целовал ее пьяные губы. А потом в ней что-то щелкнуло, и то, что некогда возникло, начало распадаться.
Может быть, другого ответа мы уже не получим. Ее не стало, потому что так бывает со всем. Полковник, похоже, смирился с этой мыслью, но расследование, которое он начал, стало теперь тем единственным, что не давало пропасть мне, и я еще надеялся на озарение.
Через пятьдесят один день
ПОСКОЛЬКУ РАССЛЕДОВАНИЕ ЗАШЛО в тупик, я снова принялся читать литературу по религиоведению, что, похоже, радовало Старика, особенно на фоне того, что в последние полтора месяца я проваливал все его внезапные тесты. В ту среду нас ожидало следующее задание: «приведите пример буддистского коана». Коан — это такое подобие загадки, которое, по мнению дзен-буддистов, может подтолкнуть человека к просветлению. Я написал про Банзана. Однажды он шел по рынку и услышал, как кто-то попросил у мясника лучший кусок мяса. Тот ответил: «У меня в магазине только лучшее. Ни одного не лучшего куска нет». Услышав это, Банзан понял, что лучшего и худшего не существует, что такие оценки не имеют реального смысла, потому что есть только то, что есть, и бдыщ, он достиг просветления. Когда я читал об этом накануне, я думал, не может ли и со мной случиться то же самое — вдруг я в один прекрасный момент пойму Аляску, познаю ее, выясню, какую роль я сыграл в ее смерти. Но я не был уверен в том, что просветление может быть подобно удару молнии.
Когда мы сдали работы, старик взял свою палку и, не вставая, указал на цитату из Аляскиной курсовой, которая за это время уже значительно поблекла.
— Давайте-ка прочтем одно предложение на девяносто четвертой странице этого увлекательного введения в дзен-буддизм, которое я задал вам изучить на этой неделе. «Всему, что возникает, суждено исчезнуть», — процитировал Старик. — Всему. Вот кресло, на котором я сижу. Его кто-то сделал, а когда-нибудь его не станет. Меня самого не станет, может быть, даже раньше, чем кресла. И вас тоже не станет. Клетки и органы, составляющие ваш организм, некогда появились, и когда-нибудь им будет суждено исчезнуть. Будде было известно то, что ученые доказали только через тысячи лет после его смерти: уровень энтропии растет. Все рассыпается.
«Все мы уходим», — вспомнил я, и это касается и быков и бычков, Аляски-девчонки и Аляски-штата, поскольку ничто не вечно, даже сама Земля. Будда говорил, что страдают люди из-за своих желаний, и когда мы избавимся от желаний, мы избавимся и от страданий. То есть, когда перестанешь хотеть, чтобы всё навсегда оставалось, как есть, перестанешь страдать из-за того, что всё меняется.
«Когда-нибудь никто и не вспомнит, что она вообще когда-то жила на этом свете», — записал я в тетради. И добавил: «И про меня не вспомнят». Память же тоже не вечна. И тогда, получается, от тебя не остается ничего, ни призрака, ни даже его тени. Поначалу Аляска не оставляла меня ни на минуту, даже во сне, а теперь, по прошествии всего нескольких недель, ее образ уже начал ускользать, распадаться в сознании, и не только в моем — она как будто бы умирала повторно.
Полковник, который с самого начала руководил Расследованием, и которому было крайне важно понять, что же случилось в ту ночь, в то время как я сам думал лишь о том, любила ли она меня, сдался, так и не найдя ответов. А мне имевшиеся у меня ответы не нравились: Аляска, похоже, мало значения придала тому, что случилось между нами, раз уж даже Джейку об этом не рассказала; наоборот, она с ним любезничала, не дав ему никакого повода заподозрить, что всего за несколько минут до этого я целовал ее пьяные губы. А потом в ней что-то щелкнуло, и то, что некогда возникло, начало распадаться.
Может быть, другого ответа мы уже не получим. Ее не стало, потому что так бывает со всем. Полковник, похоже, смирился с этой мыслью, но Расследование, которое он начал, стало теперь тем единственным, что не давало пропасть мне, и я еще надеялся на озарение.