ветер шумит в тополях о чем спектакль
Ветер шумит в тополях (2015)
Регистрация >>
В голосовании могут принимать участие только зарегистрированные посетители сайта.
Вы хотите зарегистрироваться?
информация о фильме-спектакле
Академический театр им. Евг. Вахтангова.
Лирическая комедия о ветеранах Первой мировой войны, доживающих свой век в богадельне.
Глава Вахтанговского театра Римас Туминас поставил комедию современного французского драматурга Жеральда Сиблейраса, удостоенную премии Оливье. Три старика живут в Доме для военных ветеранов. Они — ветераны еще Первой мировой, что придает пьесе налет некоего абсурда, театральной условности. У Фернана осколок в голове, и он постоянно падает в обморок, у Рене — больная нога, Густав почти недвижен и никуда не выходит. И в жизни они мало что видели, как будто и не были никогда молодыми. Но ни они над собой, ни автор над ними не плачут. Напротив, смех — стихия пьесы, и нежность, и любовь к человеку. По крайней мере, так должно быть в идеале. С мрачной режиссерской стилистикой Туминаса комедийное начало все же не очень вяжется. Но если истовых театралов это может и не устроить, поклонники Максима Суханова, Владимира Вдовиченкова и Владимира Симонова должны быть в восторге. Бравых стариканов играют именно они. И арсенал своих возможностей демонстрируют от и до.
Спектакль «Ветер шумит в тополях»
Описание
Продолжительность: 2 часа 40 минут
COVID-free. На все спектакли с 28 октября 2021 года допускаются зрители с паспортом и соответствующим QR-кодом (свидетельствующем либо о прививке от коронавируса, либо переболевшим им в последние 6 месяцев, либо отрицательным ПЦР-тестом, сданным не ранее, чем за 72 часа до начала мероприятия).
Совместный проект Театра имени Евгения Вахтангова и Международного театрального агентства «Арт-Партнер ХХI»
Три старика живут в Доме для военных ветеранов. Они – ветераны еще Первой мировой, что придает пьесе налет некоего абсурда, театральной условности. Двое Рене и Фернан – живут здесь уже по 25 лет, уйдя сюда, как в монастырь еще до войны в Индокитае, третий – Густав – только что поступил. У Фернана осколок в голове, и он постоянно падает в обморок, у Рене – больная нога, Густав почти недвижен и никуда не выходит. И в жизни они мало что видели, как будто и не были никогда молодыми. Но ни они над собой, ни автор над ними не плачут. Напротив, смех – стихия пьесы, и нежность, и любовь к человеку.
Впервые за много лет появилась комедия без черноты, без жестокости, без цинизма, где старики вечно остаются молодыми не после смерти, а при жизни, где безрассудный их побег из действительности воспринимается как единственно правильное решение и подтверждается чудом ожившей статуи.
Организатор: ФГБУК «Государственный академический театр им. Евгения Вахтангова»
человек просматривали эту страницу за неделю.
В доживании Годо
«Ветер шумит в тополях» в Театре имени Вахтангова
Театр имени Вахтангова показал премьеру спектакля по пьесе современного французского драматурга Жеральда Сиблейраса «Ветер шумит в тополях» в постановке худрука театра Римаса Туминаса. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Тополя, вынесенные в заголовок пьесы Жеральда Сиблейраса, видны с террасы приюта, проще говоря — дома престарелых. Есть в этом грустном заведении и другая терраса, где собираются остальные обитатели дома, но та, на которой происходит все действие пьесы, «принадлежит» всего троим из них — Густаву, Фернану и Рене. Больше действующих лиц в пьесе нет. Каждый день старики выползают на свою террасу, обсуждают новости, спорят ни о чем, вспоминают прошлое, болтают, шутят друг над другом и оглядывают окрестности. В конце концов ветер в тополях навевает на них мысль о бегстве из приюта. Надо ли объяснять, что этим мечтам не суждено сбыться, потому что на самом деле ничего, кроме смерти, в жизни персонажей Сиблейраса уже случиться не может.
Не следует, впрочем, думать, что репертуар пополнился еще одной сентиментальной историей в стиле «и жизнь, и слезы, и любовь. «. Пьеса «Ветер шумит в тополях» устроена несколько хитрее, она не злоупотребляет чувствительностью публики. Сочинение Жеральда Сиблейраса относится к тому разряду пьес, которые принято называть «интеллектуальным бульваром»: с одной стороны, автор знает законы кассового драмосложения, он заботится о живости и остроте диалога и уважает потребности демократической, буржуазной публики, но с другой стороны, ни бездумно развлекать, ни искать банального «сопереживания» зрителей не желает, в «Тополях» нашлось место и саркастической иронии, и гротеску, некоторые находят в пьесе даже переклички с Беккетом, уподобляя стариков персонажам пьесы «В ожидании Годо» — хотя Сиблейрасу много чести, пьеса все-таки невысокого полета.
Римас Туминас ни обытовлять «Тополя», ни превращать их в банальную и цветистую комедию характеров, конечно, не хотел. И появляются его герои на сцене не как старики, а как бродячие люди ниоткуда, и есть ли вправду по соседству какие-то еще обитатели, неизвестно, и сцена не похожа ни на какую террасу дома престарелых — она почти пуста, а немногочисленные детали, придуманные художником Адомасом Яцовскисом, конкретного назначения не имеют — слабые лампочки ничего не освещают, груда кирпичей в углу по ходу дела складывается в некое подобие маленького надгробного памятника, а венские стулья с пюпитрами для нот так и стоят в глубине сцены пустыми весь спектакль. Скульптура собаки, стоящая на террасе, здесь изготовлена размером в два человеческих роста, и общую атмосферу суховатой, тревожной иррациональности происходящего она должна усиливать.
В столь малонаселенной пьесе решающее значение имеет распределение. Римас Туминас пригласил трех отличных актеров-вахтанговцев. Рене Владимира Симонова — красиво прихрамывающий аристократ с прямой спиной, не выпускающий из рук книжку и подающий каждую реплику точно чтец-декламатор. Густав Владимира Вдовиченкова — взъерошенный, озабоченный человечек с полубезумно-целеустремленным взглядом. Наконец, Фернан Максима Суханова — ветеран еще Первой мировой, с которой у него в голове застрял осколок, отчего он регулярно падает в обморок, а в остальное время говорит капризно-скрипучим голосом, косит лысую голову набок и смотрит остекленевшими глазами — в общем, в «Тополя» бережно перенесен образ, до блеска отшлифованный актером в спектаклях Владимира Мирзоева.
Парадокс в том, что сколько бы режиссер ни доказывал зрителю и самому себе, что «Ветер шумит в тополях» — не антрепризная продукция, пусть и приличной выделки, а серьезное произведение с уклоном в философию и грустный юмор, тем больше проявляется в спектакле (и в конце концов просто-таки выпирает из него) именно что непритязательная «пьеса на троих», легкая для восприятия и удобная для гастролей,— вряд ли случайно, что сопродюсером театра в данном случае выступил известный антрепренер Леонид Роберман. Кажется, и актеров начинает неудержимо тянуть просто в комедию — замечу, что винить в этом только их несправедливо, потому что потребность повеселиться любой ценой была буквально разлита в премьерном зрительном зале. Моя соседка просто выла от восторга на каждую реплику Максима Суханова — какой уж тут, извините, Беккет.
Как-то так занятно получается, что в «Тополях» Римас Туминас существует отдельно — со всеми его многозначительными режиссерскими акцентами вроде огромной планеты, проявляющейся пару раз на заднике-экране; самого этого задника, расширяющегося из небольшой щели в черноте; зловещего ветра вечности, сдувающего в финале листы с пюпитров под вой «ожившей» собаки; громовых раскатов, напоминающих о войне, и так далее, а актеры и почтеннейшая публика — отдельно. Никто никому не мешает, каждый в меру сил занят своими делами. Но вот сами усилия, одни в других отраженные, вдруг взаимно обнаруживают свою тщету. И получается как в анекдоте — ничья в пользу антрепризы. Такая уж у нас театральная реальность: попытки перемирия между высоким искусством и бульваром непременно заканчиваются победой второго.
НГ, 21 феврал я 2011 года
Григорий Заславский
Ветер, ветер, ты могуч
Премьера в Театре имени Вахтангова
Известия, 21 феврал я 2011 года
Марина Давыдова
Много шума для молодых стариков
Дело в том, что «Ветер шумит в тополях» является еще очень характерным примером интеллектуального фастфуда, который стал сейчас чрезвычайно популярен в европейском театре. Все изготовлено качественно, но явно по чужим рецептам. В пьесе Сиблейраса, скажем, ясно выписанные характеры соседствуют с расплывчатым сюжетом (точнее, с его отсутствием: три старика, собравшись на веранде, болтают ни о чем, подначивают друг друга и вспоминают прошлое, боязливо вглядываясь в будущее). В нужной пропорции перемешаны шутки юмора и глубокомысленные раздумья о жизни. Она отсылает нас разом и к сочинениям экзистенциалистов, и к образцам театра абсурда (особенно конечно же к Беккету).
Три старика, подобно трем сестрам, которые мечтают уехать в Москву, грезят о походе к неким тополям. Но мы ясно понимаем, что и там, среди тополей, их жизнь не станет светлее и прекраснее. Она все равно приведет к могиле пыльной.
Новые известия, 21 феврал я 2011 года
Ольга Егошина
Трое на веранде, не считая собаки
Театр Вахтангова показал пьесу из жизни ветеранов
Современная французская пьеса Жеральда Сиблейроса «Ветер шумит в тополях» рассказывает о буднях трех стариков-ветеранов, коротающих досуг на веранде дома для престарелых. В своей постановке художественный руководитель театра Римас Туминас занял отнюдь не старейшин театра, а несущих репертуар премьеров – Владимира Симонова, Владимира Вдовиченкова и Максима Суханова.
Альфонс Додэ в своих «Необычайных приключениях Тартарена из Тараскона» очень смешно описал, как нелепо смотрелось основательное альпинистское снаряжение его бессмертного героя (столь уместное где-нибудь на Монблане) на фоне обжитых и прирученных горок родного пейзажа, как мешали все крючья, кошки и веревки пассажирам поезда, на котором ехал Тартарен. И как они косились на всю дорогостоящую оснастку бессмертного фанфарона. Подобное же недоумение испытываешь, наблюдая всю великолепную режиссерскую оснастку Римаса Туминаса, использованную в постановке скромной, камерной и, прости Господи, ну, очень примитивной пьесы Жеральда Сиблейроса «Ветер шумит в тополях». Медитативные паузы, философская музыка Фаустаса Латенаса, неожиданные «выходы из образа» у актеров (которые то замирают статуями, то начинают изображать какие-то замысловатые действия), – весь постановочный арсенал, такой необходимый и прекрасно работающий в спектаклях по Шекспиру, Шиллеру или Чехову, – здесь кажется излишним и мешающим, как мешают альпинистские кошки при перемещении по железнодорожному вагону. И уж совсем лишними кажутся традиционные у Туминаса цитаты из его великого земляка – Эймунтаса Някрошюса. Пародийное размахивание тремя исполнителями палкой над головами первого ряда, – непонятная и неуместная отсылка к незабываемой сцене «разговора с морем» из «Отелло» Някрошюса, – лишний раз разрывает картонную основу пьесы из жизни «дома для престарелых».
Если непонятен выбор драматургического материала режиссером Римасом Туминасом, то выбор пьесы Сиблейроса художественным руководителем Вахтанговского театра Римасом Туминасом логичен и оправдан. Три бенефисные мужские роли – лакомый кусок для любого театра, не говоря уже о том, что именно пьесы, где любимые актеры с увлечением валяют дурака, пользуются испокон века стойкой зрительской любовью.
Полтора года назад пьесу «Ветер шумит в тополях» показал на сцене «Сатирикона» Константин Райкин. Трое премьеров театра: Денис Суханов, Григорий Сиятвинда, Максим Аверин с удовольствием нырнули в возрастные роли французских военных пенсионеров. Щедро воспользовавшись накладными париками, толщинками, бинтами, актеры «Сатирикона» обыгрывали все приметы разваливающейся старости…
Премьеры Вахтанговского театра – Владимир Вдовиченков (Густав), Максим Суханов (Фернан) и Владимир Симонов (Рене), – практически не прибегают к возрастному гриму, но акцентируют смешные психологические черточки своих чудаков. В пьесе Сиблейроса практически отсутствует развитие сюжета. Трое стариков, спрятавшись от окружающей жизни на пустой веранде дома для престарелых, болтают о последних новостях этой обители скорби, обсуждают своих родных и трудности с эрекцией (проклятый возраст!), а также свой планируемый поход на далекий холм, где растут тополя («я понимаю символ – ветер в тополях», – вздохнет Рене).
На перепалки героев с интересом смотрит каменная статуя собаки, ставшая самым запоминающимся элементом декорации Адомаса Яновскиса…
Вахтанговские актеры не скрывают «картонной природы» своих персонажей, над которыми так легко и приятно смеяться и которым трудно сострадать (не можешь же ты плакать над героями комикса). Поэтому мелодраматический надрыв финала кажется взятым напрокат из какой-то совсем другой пьесы и совсем другой истории… Можно не сомневаться в кассовом успехе постановки Театра Вахтангова, и хочется надеяться, что в дальнейшем Римас Туминас возьмется за штурм уже настоящих драматургических вершин.
РГ, 21 феврал я 2011 года
Алена Карась
Не считая собаки
В Театре им. Вахтангова сыграли мелодраму на троих
Трудно сказать, какие мотивы двигали Римасом Туминасом, когда, взявшись за пьесу Жеральда Сиблейраса «Ветер шумит в тополях», он вновь принялся возделывать вахтанговский репертуар с помощью мелодраматического сюжета.
Разыгранная тремя звездами театра и кино история французских ветеранов Первой мировой войны в доме для престарелых, накануне смерти собирающихся в свой последний поход-побег, наверняка гарантирует высокие сборы. Вопрос художественности здесь невольно отодвинулся на второй план.
Последнюю подножку себе и своему замыслу Римас Туминас делает в финале, когда наши герои, на самом краю смерти, утомленные планом побега, вдруг останавливаются, глядя в небеса, по которым летит гусиный клин. Этот вполне мелодраматический жест окончательно выбивает почву из-под всякой философской клоунады. Если таковая и могла состояться, то уж не теперь. Когда же каменное изваяние собаки тоже поднимает морду, исторгая слезы у простодушных зрительниц, серьезность режиссерских намерений и вовсе растворяется в сладкой мелодраматической патоке.
Культура, 3 марта 2011 года
Наталия Каминская
По ком воет пес?
“Ветер шумит в тополях”. Театр имени Евг.Вахтангова
Есть ли смысл ругать автора пьесы французского драматурга Жеральда Сиблейраса за то, что она, пьеса, – не уровня “Дяди Вани”, а он, автор, – не Чехов? Никакого смысла это занятие не имеет. Сочинения Сиблейраса весьма широко идут на сценах мира, и происходит это потому, что в них есть минимум три важных фактора успеха. Сиблейрас пишет человеческие истории, имеющие мелодраматический эффект. Делает он это по всем правилам хорошего коммерческого театра и с необходимой для современного сознания необременительной дозой интеллектуальной игры. В его пьесах есть бенефисные роли для хороших артистов.
Не столь давно эта пьеса была поставлена Константином Райкиным в “Сатириконе”, где роли стариков играют мужчины в полном расцвете сил: Денис Суханов, Григорий Сиятвинда и Максим Аверин. Нынче в Вахтанговском театре режиссер Римас Туминас в актерской части идет тем же маршрутом. У него в ролях ветеранов заняты Владимир Вдовиченков, Максим Суханов и Владимир Симонов. Но в “Сатириконе” история разворачивается в параметрах буффонады, что, с одной стороны, не мешает услышать человеческую драму, а с другой – не превращает происходящее в космическую трагедию.
У Туминаса, однако, пущены в ход такие усилия и умения (к собственно режиссерским добавлены сценографические – Адомаса Яцовскиса и музыкальные – Фаустаса Латенаса), какие обычно употреблялись по куда более серьезному драматургическому назначению. Пространство сцены менее всего напоминает веранду дома инвалидов, где происходит действие пьесы. Тут, скорее, врата на погост с серыми каменными плитами. Узкая белая полоска на заднике неуклонно расширяется в белый экран вечности. На него проецируется изображение туманной планеты, на его фоне “отлетают” в небытие мерцающие электрическим светом лампочки человеческих душ. Каменная статуя собаки тут мрачна и величественна, как сфинкс, и, пожалуй, страшна, как цербер. В финале истукан задирает в небо каменную морду и воет тоскливо и протяжно. А между тем собачий финал в пьесе Сиблейраса прописан даже специальной авторской ремаркой и имеет явно важное, не столько смысловое, сколько жанровое значение. Там сказано что-то вроде “собака оживает”.
Дело в том, что собравшиеся в поход на соседний холм старые, покалеченные и не совсем вменяемые вояки страшно разругались насчет этой самой собаки, изваяние которой украшает веранду. Один из них ее побаивается, полагая, что она шевелится. Другой же всерьез намерен тащить ее с собой в путешествие. А третий считает эту затею безумной. На самом-то деле и задуманный поход – столь же неосуществимая затея, ибо герои немощны и не в ладах с реальностью. Но когда даже собачья статуя в финале оживает, таким образом должен возникать мощный мелодраматический хеппи-энд, эдакие смех со слезой или слеза со смехом. А коль скоро она воет в смертной тоске, то дела совсем плохи. Так легкая, ловко скроенная трагикомедия окончательно превращается в трагедию бренности всего сущего.
Великолепное трио артистов в таких предлагаемых обстоятельствах обречено не в меру серьезничать. И тут Владимира Симонова – Рене не может выручить протезная нога, хотя артист и проделывает с ней ряд смешных эволюций. Максима Суханова – Фернана (его герой был ранен в голову и теперь периодически “отключается”) не спасают сомнамбулические состояния. А Владимира Вдовиченкова, чей Густав очень забиячлив и амбициозен, не в состоянии удержать поза маниакально гордой сосредоточенности. Материал дает повод для вкусной представленческой игры, но никак не тянет на мрачные философские обобщения, которыми грешит спектакль. Вероятно, поэтому артисты неизбежно скатываются в свои, привычные по другим спектаклям амплуа. Владимиру Симонову везет более других, он, в сущности, играет пародию на своего блистательного профессора Серебрякова в “Дяде Ване”, где специфический профессорский “артистизм” тоже был пародийного свойства. Максиму Суханову, наверное, легче всех, так как он предлагает еще один вариант зыбкого, лунатического состояния, а подобных состояний он много уже переиграл в спектаклях Владимира Мирзоева. Владимиру же Вдовиченкову, вероятно, сложнее всех. Поначалу его природная брутальность еще иронически работает на образ гордого и колючего Густава, но чем далее, тем труднее держать одну ноту, и артист скатывается в декламацию.
Беспроигрышная мелодраматическая канва пьесы Сиблейраса и ловкая дозировка комического, как ни крути, не требуют ни философских высот, ни психологических глубин, ни метафорических обобщений. Здесь бы вздохнуть неглубоко, но легко и пошутить с известной долей нежности и понимания. В крайнем случае, весело гавкнуть под занавес. И все это у талантливой постановочной команды с сильными вахтанговскими артистами вполне могло бы выйти. Но отчего-то захотелось повыть на луну.
ВМ, 3 марта 2011 года
Ольга Фукс
Свет в конце тоннеля
«Ветер шумит в тополях» Римаса Туминаса в Театре им. Вахтангова
О том, как сыграли бы стариков из богадельни в пьесе «Ветер шумит в тополях» великолепная вахтанговская троица – Ульянов, Этуш и Яковлев, – теперь можно только фантазировать. Вахтанговский спектакль по пьесе француза Жеральда Сиблейраса уступил пальму первенства «Сатирикону», где уже два года идут «Тополя и ветер» по тому же тексту.
Только сейчас Римас Туминас довел его до премьеры, повторив режиссерский ход Константина Райкина, – стариков играют относительно молодые актеры: старость здесь – тест на актерское мастерство, а не повод для исповедальных или прощальных нот.
В «Сатириконе» трех ветеранов Первой мировой войны играют Максим Аверин, Григорий Сиятвинда в пару с Антоном Кузнецовым и Суханов Денис. В Вахтанговском – Суханов Максим, Владимир Симонов и Владимир Вдовиченков. Константин Райкин посвятил свой спектакль великой энергии заблуждения, которая заставляет рваться вдаль даже тогда, когда нет сил выйти за ворота богадельни. И увенчал его совершенно не бытовым финалом, уподобив души ветеранов перелетным птицам, которые летят, помогая друг другу рассекать ветер: один – превозмогая головокружение, другой – страх открытого пространства, а третий, с перебитым крылом, – свою беспомощность.
Жизнь и ее витальный дух властно вторгались даже на территорию смерти.
Но оглянуться не успеешь, как тот самый нереальный свет зальет весь горизонт: выход открыт. Троица замрет на его фоне бесплотными тенями, а самым «живым», самым «плотским» существом окажется каменный истукан собаки, которую один из старых безумцев хотел взять с собой в поход и которая завоет от горя.
Этот свет – прописная истина, даже банальность, но к ее неотвратимому величию все равно невозможно привыкнуть. На фоне этой перспективы не столь важно, чем ты занимаешься: планируешь ли поход в компании с одноногим товарищем и каменной собакой, как Гюстав, или поливаешь из лейки нотные пульты, за которыми давно никто не сидит, как самый «здравомыслящий» из всей троицы Рене, или занимаешься иной «полезной» деятельностью. Главное, что ты опять зачем-то поднялся утром, чтобы сделать еще один шаг по направлению к выходу.
Меланхолическому контексту – вольно или невольно – противопоставлен комизм, которого немало в диалогах Сиблейраса и который актеры старательно усиливают, то и дело срывая аплодисменты благодарной публики.
Владимир Симонов (Рене) точно продолжает роль своего гротескного Серебрякова из культового московского спектакля Туминаса «Дядя Ваня» – вечный томик в руках, вечно открытый посередине, протез вместо подагрической ноги, осознание своей непоколебимой нормальности. Максим Суханов (Фернан), впервые за последние годы играющий в театре не у Владимира Мирзоева, ни на минуту не дает забыть об инфернальном мощном существе («белой акуле», как охарактеризовал его Валентин Гафт), который был главным магнитом в спектаклях Мирзоева.
Что Хлестаков, что король Лир, что несостоявшийся пианист с раненой головой, а все непостижимая «белая акула»: и все уже давно знакомо, и снова глаз не оторвать. И лишь Владимир Вдовиченков в роли безумца Гюстава получился совершенно неожиданным: взгляд маньяка все время упирается в стену, но вместо тупика он видит далекие горизонты.
Но тщательно и самоотверженно воспроизведя рисунок роли от первой до последней минуты, актер так и не смог наполнить его своими красками.
Итоги, 28 февраля 2011 года
Мария Седых
Не заходите с тыла!
«Ветер шумит в тополях» Жеральда Сиблейраса в Театре им. Евг. Вахтангова
Когда полтора года назад эту пьесу поставил Константин Райкин в «Сатириконе», все в один голос возрадовались, что по хорошо сделанной пьесе появился хорошо сделанный спектакль. Никто не упрекал режиссера за включение в репертуар «бульварного» драматурга. Напротив, всячески подчеркивали — автор получил премию Мольера на родине и Оливье в Лондоне благодаря переводу самого Томаса Стоппарда, увидевшего в пьесе переклички с беккетовским «В ожидании Годо». Хвалили молодых артистов, играющих стариков, не пренебрегая ни острой характерностью, ни клоунадой.
Спектакль, который поставил Римас Туминас, как раз за все это упрекают. И за бульварного автора, и за клоунаду. И больше всего за Годо — мол, тех же щей да пожиже влей. Конечно, в хоре разочарованных критиков явно слышится нотка досады обманутых ожиданий. После «Дяди Вани» он стал кумиром, и от него ждут месседжей, а не театральных забав. Стратегию худрука (заботы о кассе, о занятости труппы и прочее) могут понять. Но не могут простить большому художнику. Мне же кажется, что режиссера на этот раз подвело как раз глубокомыслие.
Спектакль Райкина был соразмерен пьесе. Коктейль из абсурда, комедии дель арте, легкой иронии без натужного философствования в меру смешил, к финалу растрогал. История про трех неунывающих ветеранов Первой мировой войны, эпилептика, шизофреника и одноногого, замышляющих побег к тополям, что видны с веранды дома для престарелых, где они коротают остаток своей героической жизни, получилась и театральной, и человечной.
Парадоксально, но факт: классики — Шекспир или Чехов — выдерживают груз самых неожиданных прочтений. А «бульвар» мстит за измену его законам и хочет оказаться умнее и тоньше. Его с тыла не обойдешь.
Радио «Свобода», 3 марта 2011 года
Марина Тимашева
Две премьеры театра имени Вахтангова
Ивонна – сирота Бургундская
В театре имени Вахтангова – две премьеры подряд. »Ветер шумит в тополях» и «Ивонна, Принцесса Бургундская». Начнем с »Ивонны».
Автор спектакля Театра имени Вахтангова, режиссер Владимир Мирзоев видит в героине пьесы еще и посланницу небес. Недаром, когда она войдет в мрачный дворец, серые стены позолотит луч света, из окон проглянет солнце, а с потолка «прольется» золотистый дождь.
Владимир Мирзоев: Когда зло встречает зло, они друг друга узнают и бросаются друг другу в объятия. А когда зло встречает добро, невинное добро, встречает свет, зло начинает беситься.
Марина Тимашева: 20-й век и все то, о чем вы говорите, и то, что происходит в этой пьесе, а в финале спектакля на заднике появляется витраж собора. Но ведь эти витражи никого не спасли.
Пьеса Гомбровича написана в 1938 году, и многие толковали ее, как предчувствие Второй мировой войны. По ней словно бродят призраки тоталитаризма. В спектакле эта тема не акцентирована, если не считать военной выправки юного Принца и немецкой песенки, которую мы услышим единожды, но намек поймем.
Владимир Мирзоев: Пьеса была написана в атмосфере созревшего фашистского нарыва. Было понятно, что это прорвется в ближайшее время. И я думаю, что европейские интеллектуалы очень хорошо это ощущали. По-моему, атмосфера, в которой мы сейчас живем, отчасти с ней сходна, тут есть определенные рифмы. То напряжение, которое ощущается в нашем обществе, не только политическая ситуация, но прежде всего — духовная. То есть интеллектуальная ситуация человека очень похожа на то, что происходило в Европе перед Второй мировой. Это некая внутренняя потерянность, непонимание того, на что опереться, сбитые ценности, раздрызганное общество, расщепленное на разные социальные страты. Эти кланы, эти группы, которые ненавидят друг друга, все друг друга считают врагами, все считают, что путь к счастью лежит через то, чтобы уничтожить эту группу или выселить из страны ту группу, и так далее. То, что социологи называют «негативной идентичностью», то есть попытка человека и целых групп общества найти проблему не в себе, а в каких-то чужаках, иностранцах, евреях, цыганах, кавказцах, которые и виноваты во всех наших бедах. Понятно, что это не только социальная проблема, что это проблема травмированной психики общества. А у нас общество глубоко травмировано, это очевидно.
В спектакле Владимир Мирзоева легко обнаружить «литовский след». Дело не только в том, что пространство звучит и дышит так, как оно умеет «дышать» у композитора Фаустаса Латенаса, но и в самих постановочных приемах. Много пантомимы, много движений. Проблема состоит в том, что пластические этюды у Некрошюса или Туминаса всегда несут на себе образную и смысловую нагрузку, а здесь скорее отвлекают внимание от сути происходящего, содержание подменяется формой. К тому же, второй акт почти целиком составлен из отдельных, сочно сыгранных номеров, которые все же рвут ткань странной, символической пьесы Гомбровича.
Трое в театре, не считая собаки
Это очень понятное высказывание, но для него Чехов с Ивашкявичусом подходят, а Сиблейрас совершенно не годится. Интерпретации поддается текст, в котором есть объем, а в этой пьесе его нет. Режиссер сам ее досочинил, но не придумал, что со всем этим богатством должны делать актеры. Поэтому они делают, что умеют, каждый сам по себе и сам за себя.
Ситуация статична, декорация не меняется, внятного сюжета нет, значимых событий не происходит, а возможности сочувствовать героям, хотя бы просто потому, что они старенькие, нас лишили. Характерно, что те же самые слова в полной мере относятся и к веселенькому спектаклю театра «Сатирикон».
The New Times, 28 февраля 2011 года
Ксения Ларина
Старики-разбойники
Премьера в Театре имени Вахтангова
Попытка старости. Три старика из популярной французской трагикомедии «Ветер шумит в тополях» на сцене Театра им. Вахтангова резко помолодели. Но счастья это им не принесло
Пьеса Жеральда Сиблейраса «Ветер шумит в тополях» в Россию впервые попала в середине нулевых, именно в Театр им. Вахтангова, и явно предназначалась для патриархов прославленной сцены. Еще был жив Михаил Ульянов. Владимир Этуш и Юрий Яковлев вполне могли составить ему компанию. Но тогда спектакль не случился.
«Тополя» рванули по планете — интернет пестрит афишами и фотографиями из самых разных театров мира, на которых изображены улыбающиеся старики самых разных национальностей — французы, немцы, американцы, англичане, финны.
Почему-то в наших широтах «Тополя» разыгрывают молодые и здоровые артисты, ловко прикидываясь стариками. Спектакль в «Сатириконе» с участием энтэвэшного «Глухаря» Максима Аверина стал хитом прошлого сезона. Театр им. Вахтангова выпустил свою версию в постановке Римаса Туминаса, трех героев сыграли Максим Суханов, Владимир Симонов и Владимир Вдовиченков.
Путь к этой премьере оказался каким-то мучительным. Долго не могли определиться с артистами. Планировались Сергей Гармаш и Виктор Сухоруков. Гармаш, видимо, не нашел времени, а Сухоруков, не избалованный театральными предложениями, с радостью согласился. А потом начались мучения. Туминас страдал, актеры сбегали с репетиций. Трио явно не строило. В итоге главный режиссер объявил о закрытии проекта. И вот через несколько месяцев премьера все же состоялась…
Старики-разбойники
Действие этой лирической мелодрамы происходит в 1959 году, в доме престарелых, расположенном где-то во французских горах. Три ветерана Первой мировой войны — контуженный Фернан (Максим Суханов), одноногий Рене (Владимир Симонов) и безумный Густав (Владимир Вдовиченков) — пребывают в сумеречном состоянии, их сознание плавает между настоящим и прошлым, их измученные ранениями тела отказываются выполнять простые команды, а неуспокоенная душа требует рывка к свободе. Готовясь к побегу, старики вспоминают героические эпизоды из своей фронтовой юности, тщательно сверяют план с картой, репетируют переход через горы и старательно гонят от себя мысль о возможной неудаче. Грядущий побег — их последняя попытка жизни, их лебединая песня. Мотивы, хорошо знакомые поклонникам легендарного романа Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки»: важна не свобода, а попытка освобождения. И даже если не хватит сил вырвать умывальник из пола, у тебя будет право воскликнуть: «Но я хотя бы попробовал это сделать, черт побери!» В качестве неподъемного умывальника в «Тополях» фигурирует огромная каменная собака, ставшая полноправным членом команды: неподвижная садовая скульптура, которую безумный вояка Густав готов тащить, как пушку, через горы. Попытка побега — главная сюжетная интрига пьесы, наполненной смешными и трогательными диалогами трех забытых в этом мире людей.
Люди и барельефы
Пронзительная нота ухода, так сильно звучащая в тексте пьесы, в спектакле Театра Вахтангова заглушается отстраненностью актерской игры и холодностью, если не сказать равнодушием режиссерского рисунка. Такое ощущение, что режиссер, что называется, перегорел этой историей, потерял к ней интерес, предоставив артистам самим искать необходимый для столь странной, почти абсурдистской пьесы кураж, который позволил бы им существовать чуть глубже или чуть выше сюжета.
Каждый по отдельности подробен и аккуратен в бытовых мелочах и внешних проявлениях, но чтобы сыграть роль в развитии, протянуть эту тонкую нить человеческой судьбы, бытовых характеристик явно недостаточно. И главная беда спектакля — в недостатке информации о персонажах, информации не столько биографической, сколько человеческой, без которой невозможно вызвать сочувствие.
Рене (Владимир Симонов) — вальяжный умиротворенный барин с тростью, не расстающийся с книгой, чем-то неуловимо напоминает патриарха отечественного театра Владимира Михайловича Зельдина с его певучими интонациями и прямой гордой спиной. Рене — ветеран ветеранов, живущий в богадельне четверть века и привыкший к этому образу жизни, к порядку, к размеренности. Как в этой спящей, сытой душе, привыкшей к трехразовому питанию, родилась стихийная тяга к бунту?
Густав (Владимир Вдовиченков) с всклокоченными седыми волосами и безумным остановившимся взглядом воспринимает мир как театр военных действий — между пленом и освобождением от плена. Римский профиль, горящий глаз, железная каска — не человек, а барельеф. Таким он и останется до конца, и даже странная привычка читать чужие письма и отвечать на них от своего имени не добавит к этому образу ни человечности, ни горечи. Пластичный и инфернальный Максим Суханов (Фернан) пытается играть парадоксальную личность, сотканную из разных музык и цветов. Но актер до такой степени увлечен собственной виртуозностью, что присутствие на сцене партнеров кажется ему досадной помехой.
В спектакле много холодной созерцательной красоты, много восхитительно надрывной музыки (неутомимый волшебник аранжировок Фаустас Латенас знакомые классические мелодии делает настоящими драматическими шедеврами), но каждый компонент, включая актеров и каменную собаку, существует отдельно, сам по себе, расцветая своей бесполезной красотой и совершенством без всяких посторонних вмешательств.
Запрятанная в каменную собаку, душа спектакля так и осталась непотревоженной, ничто не разбудило ее — ни пустота и бесконечность серого разлитого неба, ни курлыканье перелетных птиц, ни деревянный протез Рене, ни балетная пачка Фернана, ни поэтические экзерсисы Густава. Секрет столь любимой во всем мире вдохновенной песни «Тополей» пока остался для нас нераскрытым. Видимо, нужно на самом деле прожить свои семьдесят пять, а не пробовать играть в них.