в сумасшедшем доме художнику приснилось что кровавые туши
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Русское поле экспериментов
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Егор Летов, Янка Дягилева, Кузя Рябинов
Русское поле экспериментов
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЕГОР ЛЕТОВ
Как заброшенный листок
Как обрушенный песок
Через лужи, через крыши
Сквозь угольные дома
Сквозь балконы и афиши
Всё на север всё на север
Где гудит голодный месяц
в меховом вечернем небе
над застенчивой долиной
над горючими снегами
Где вздымаются рогами
В малахитовых шкатулках
Папиросы и другие табачные изделия.
Когда ты споткнулся
Засиделся за костром
Сгорели брови, ресницы, очки
Сгорела прозрачная грудь
Лишь руки тихо горят в бархатной темноте
Пальцы вспыхивают синим пламенем
Выступает масло весело сгорает
Плотно прижавшись лицом к ночному окну.
Сказанных днем, которые
Медленно оседают, кружась и покачиваясь,
Скрывается всё что угодно
Кому бы то ни было
Во что бы то ни стало
Вечером тени обильны и гулки
Солнечный свет словно в зеркале тянется вдоль и налево
Запах далекой воды
И шагов по скрипящей зубами листве
Во всем проявляется склонность
К терпеливому прозябанию
И пятнистым столбам на холме
Птицы терзают гнезда
Люди исходят шепотом
Интонации вопросительны и молчаливы
Карманы полны разноцветных бумажек
Если бы был я чуть чуть поконкретней
Я бы сурово и громко нагадил
На ваши мясные трагедии
На задорные раздражённости
И седые беспечности
Мне бы быть лишь чуть чуть поконкретней
Только вы всё равно не поверите
Только вы всё равно прикарманите
Вокруг ёлочки будете пьяненьки
И кидать в меня будете веником
Так что я лучше лягу посплю
В желудке плавает чай
В поле растет молочай
С новым годом вас, дорогие товарищи.
ЧЕЛОВЕКА УБИЛИ АВТОБУСОМ
В луже кровавого оптимизма
Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.
Данила Давыдов. Дадаизм внутри: смыслы Егора Летова
Знакомим вас с любопытной статьей Данилы Давыдова, опубликованной в четвертом за 2014 год номере литературного журнала «Арион» за 2014 год.
Безусловно, нечто подобное можно сказать о множестве художественных феноменов. Даже самые известные и значительные представители авторской песни (ну, может, за исключениями) на бумаге очень сильно проигрывают. Не говоря уже о том известном историкам культуры и филологам факте, что большинство древних и средневековых поэтических традиций не мыслили исполнения стихов без музыки, что, конечно же, делает наше восприятие подавляющего числа предшествующих культур неполным и даже недостоверным (чего мы, впрочем, по обыкновению не замечаем, как не замечаем белизны античных статуй, долженствующих быть раскрашенными).
При этом уникальность Летова — помимо важной для яркости, «драйва» — связана с многоуровневостью его творческой позиции, можно даже сказать — с ее парадоксальностью (не вовсе удивительной, впрочем, для отечественного андеграунда).
С другой стороны, стоит обратить внимание на очевидную культурную встроенность летовской дикости и спонтанности. Его тексты аллюзивны и реминисцентны, они, противясь контекстной интерпретации, одновременно задают множество тех самых контекстов. От Маяковского и Введенского до Габриэля Гарсиа Маркеса и Эрика Фрида (чье стихотворение в переводе Вячеслава Куприянова звучит в одном из альбомов наряду с собственными летовскими текстами) — перед нами не очень линейная, но убедительная модель культурного самосознания.
Совмещение этих на первый взгляд противоположных тенденций легко объяснить соотнесением поэзии и вообще творчества Летова с авангардной традицией в ее радикальных, апокалипсических формах. Между тем здесь все отнюдь не так просто. По словам филологов Алексея Чернякова и Татьяны Цвигун, «…в эстетике авангарда… деструктивный элемент подвергается онтологизации и, как следствие, наделяется глобальной способностью порождать смысловое пространство текста. В противоположность этому в эстетике Летова четко прослеживается обратная зависимость: как деструктивная оценивается прежде всего идеология текста… диктующая принципы языковой поэтической системе». Действительно, собственно языковой деконструкции у Летова немного, речь может идти о максимальной трансформации субъекта, но не языка. Отсюда — ряд совершенно прозрачных, кристальных стихотворений, которые производят впечатление «странных» именно за счет смещения функциональных смыслов этого мира, но не за счет зауми:
Когда я усну под спокойным деревом
Когда я усну мудро и далеко
Раскинув мозги и перышки
Не надо меня шевелить
Мокрыми красными руками
Даже если ваши руки
Не мокрые и не красные —
Все равно
Не надо меня шевелить.
Самое время
Самое самое время
Гулять по спокойной воде
Слегка ледовитого озера
Слышишь — горят камыши
Обитатели бешено спят
Самое самое время
Порушить скосившийся в воду забор
Смотри — вон уже бетонируют стены
Это уже не похоже на сад
Это бункер.
Самое самое время
Забраться в заброшенный домик
Постелить одеяла на раненный пол
И залечь в одиночестве, глядя за окна
Пока в них не звякнет луна.
В сумасшедшем доме
Художнику
Приснилось
Что кровавые туши убитых зверей
На мясокомбинате
Превратились в огромные сочные
Апельсины гранаты лимоны
И вот они
На крюках
Легонько покачиваются
Тихонько звенят.
Странно осознавать, что Летов не мог быть знаком с такими, например, стихами одного из немногих подлинных, реально участвовавших в движении, русских дадаистов Бориса Поплавского, которые были извлечены из архивов и опубликованы уже после гибели нашего героя:
Голубое солнце танцевало, но не восходило
Оно щелкало своими рачьими клешнями
Оно давало обратный ход
Полный оскорбления недействием
Полный увеселительных полетов
Полный скрежетом хрустальных зубов
Оно было в совершенной безопасности
— сравните с летовским, почти случайно выбранным стихотворением:
С миру по нитке
По горстке, по копеечке
Песочная сыпь
Аллергическая зыбь
Взятая взаймы задушевная повседневность
С дырявым сапогом, набитым черствыми снегами,
С абразивными колесами
Пестиками и тычинками.
Дадаизм среди своих практик подразумевал и обращение к наивному творчеству, примитиву. Этот модус художественного не чужд и Летову:
Вот небо.
Вот дерево.
Вот дорога.
Вот я.
Вот еще раз я, —
Зубастые колеса завертелись в башке
В промокшей башке под бронебойным дождем
Закипела ртуть, замахнулся кулак —
Да только если крест на грудь, то на последний глаз — пятак
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Моя мертвая мамка вчера ко мне пришла
Все грозила кулаком, называла дураком
Предрассветный комар опустился в мой пожар
И захлебнулся кровью из моего виска
Ходит дурачок по миру
Ищет дурачок глупее себя
А сегодня я воздушных шариков купил
Полечу на них над расчудесной страной
Буду пух глотать, буду в землю нырять
И на все вопросы отвечать: «ВСЕГДА ЖИВОЙ!»
Ходит дурачок по небу
Ищет дурачок глупее себя
Светило солнышко и ночью и днем
Не бывает атеистов в окопах под огнем
Добежит слепой, победит ничтожный
Такое вам и не снилось
Стихотворения и песни (грань здесь, обратите внимание, не всегда принципиальна) Егора Летова выходят за пределы любого субкультурного или контркультурного гетто, как бы сама фигура покойного ни была символичной для этих движений. Перечисленные параллели и подтексты летовского творчества — лишь малая часть того, что можно в этой ситуации сказать. Не случайно, что тексты Летова оказали явственное и нескрываемое влияние на множество пишущих ныне поэтов нескольких поколений и самых разных творческих стратегий, что само по себе говорит о многом.