в каморке что за актовым залом фанфик импровизация фикбук
Каморка, что за актовым залом
В каморке, что за актовым залом
Репетировал школьный ансамбль
Ансамбля у нас не случилось и в помине. Школе середины девяностых самодеятельность оказалась не нужна, из позволенного остались дискотеки. Для них требовалось куда меньше и с ними было куда спокойнее, чем с любителями погрохотать на электроинструментах. Да, требовался усилок, колонки, но это было и даже работало. Мафон и микшер пришлось купить, но оно того стоило.
Под названием «Молодость»
Чиграков выскочил на рок-сцену в сложные для нее времена. Ельцину поддержка Макара, Кинчева и Юрия Юлианыча вдруг стала обузой, и восхищения с продвижением да господдержкой отечественные рокеры стали получать в разы меньше. И даже перешли на самоокупаемость и всякий-разный «Смак» о правильной варке макарон с кетчупом «Балтимор».
И тут появился Чиж, певший простые легкие песни, отдающие недавним прошлым, певший их с душой, радостно и даже красиво. До выхода на сцену Мумий-Тролля оставалось всего ничего, брит-поп в отечественной музыке еще даже не начал формироваться, а Чичерина, не иначе, как училась в школе.
Ударник, ритм, соло и бас
Ну и конечно Ионика
На нашей собственной каморке все эти веяния рок-музыки никак не отражались. В отличие от веяний просто самой жизни. Понятное дело, молодежь любит веселиться, молодежь любит и подпить, но как в девяностых – вряд ли когда в каморке так жрали. Иногда вместо уроков, благо, что проверяли нас там только организаторы, а они, святые добрые женщины, нам доверяли.
— А давай не пойдем учиться в УПК? – сказал Бережков и задумался.
Я задумался в ответ и решил не идти. УПК давало нам профессию, но Берегу явно не стремилось стать водилой категории С, а мне было накласть на психолога. «Не учиться» означало ровно одно и одно можно было купить в любом ларьке, совесть продавцов позволяла.
Руководитель был учителем пения
Он умел играть на баяне
Баяны с самоварами, вгоняющие по венам ханку, нам были чужды как класс. Душа тянулась к любви со свободой, а у кого-то – только к водке, олицетворяющей все это вместе взятое. Выбор в киоске напротив школы был просто феноменальный, «Горилка» сейчас позавидует. Ну, а где еще ставить ларек с пивом и водярой, как не рядом сразу с двумя школами, что через дорогу, верно? И никакого контроля с ментами, на дворе же девяностые, все веселились как могли.
Жестяные банки были нашими друзьями на дискотеках, запрятанные среди бутылок и жестянок с лимонадом. Глушили их быстро и на троих, передавая по кругу. Водка в бутылках заходила куда медленнее, а лучше места для ее употребления, чем каморка, было не сыскать.
Свобода девяностых отдавала чем-то странным, смешанным с горечью недавнего простого житья в Союзе, не казавшегося, а бывшего куда более честным и справедливым. И никто в СССР не смог даже подумать, что в школе, в помещении для хранения музыкального инвентаря спокойно станет красоваться свастика, причем на стене. Кто из наших желал быть скином? Никто не подскажет, кроме совести.
А что Чиграков? Он тут точно не причем. И его «Фантом» в том девяносто шестом году был просто прекрасен.
каморка, что за актовым залом
каморка, что за актовым залом запись закреплена
каморка, что за актовым залом запись закреплена
каморка, что за актовым залом запись закреплена
каморка, что за актовым залом запись закреплена
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤд-5.
Показать полностью.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ заключительный этап.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ надеюсь я вас не сильно утомил и не стал каторгой и деспотом.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤВыбывает: на этот раз никто.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
в полночь уходит последний поезд.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ Clarissa
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ Chanineitnem
При взгляде на него сердце начинает биться так быстро. Оно, словно выучив азбуку Морзе, разделяет со своим хозяином эту одержимость и отчеканивает неровным ритмом одно единственное слово раз за разом.
Удивительно, как такое простое чувство может заставлять внутри распускаться прекрасные и нежные цветы даже самой суровой зимой.
Предмет моей любви — словно птица. Ведь птицы, просто существуя и проживая день за днем, тоже создают прекрасные сады, сами этого не замечая.
Я взращиваю этот сад с особым старанием, лелею каждый распустившийся бутон, строю самую высокую и самую устрашающую ограду.
Но птицы по-прежнему выше любых преград и барьеров.
Тогда я начинаю подбирать клетку. Витые прутья, теплые объятия и двойной замок. Я хочу, чтобы мой пернатый возлюбленный ощущал себя комфортно, находясь внутри. Я постараюсь стать его небом, даже если для этого придется лишить его возможности видеть и обманывать тем, что он все еще свободен.
Удивительно, насколько хрупкие у птиц крылья. Они способны поднять так высоко, сделать их владельца таким недоступным. Но с какой легкостью ломаются под самым незначительным нажимом перья. Когда оперение покрывается кровью — я отворачиваюсь, не сумев сдержать слез сожаления.
Сбегаю, ведь он не поймет, что я желаю ему лучшего.
Потерпи, скоро ты обязательно привыкнешь.
Вернувшись, я выкрашу клеть в голубой цвет, чтобы этот цвет напоминал ему о небе. Ведь я могу дать ему куда больше. Какой толк от неба, если когда крылья устанут — тебе некуда вернуться? Да и зачем вообще куда-то лететь?
Птица, скучающая по небу — душераздирающее зрелище. Она не может жить без свободы, даже если ее на самом деле никогда не существовало. Существовала лишь клетка, что была чуть побольше.
Сад, лишившись щебетания, начинает увядать.
Мне страшно. И с каждым днем становится все страшнее, ведь теперь сердце ровно и четко выколачивает новый ритм.
Глупые птицы всегда стремятся ввысь. Рискуя быть разорванными в клочья, истерзанными и съеденными, они не ценят своей красоты и губят ее в хищных лапах, слепо следуя за манящей свободой.
Птица, словно чуя неладное, начинает трепыхаться внутри клетки, снова и снова бьется о железные прутья. В приступе агонии рассекает свою пернатую грудь, обнажая отвратительные раны.
Цветы рассыпаются в пепел.
Теперь, запертую в мое собственное «небо», поймать пернатую предательницу куда проще. Несколько секунд просто наслаждаюсь тем, как она, затаившись, наполняется страхом в моих руках. Маленькое сердце бьется так быстро, лишь усиливая мою ненависть.
Неужели ты и правда готова умереть за возможность летать?
Я совершаю акт милосердия, свернув глупой птахе шею.
Пепел уносит ветер.
каморка, что за актовым залом запись закреплена
каморка, что за актовым залом запись закреплена
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤд-4.
Показать полностью.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ выживаем и проживам.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ думаю, сокращу ивент до пяти дней. так что, предпоследняя дверь.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤВыбывает: Анна Василиса
до полуночи по мск, все как раньше.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ Clarissa
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ Chanineitnem
«Есть точка, где он перестает быть шутом и превращается в помешанного».
Достигая этой точки, Вейлин останавливается. Смычок, еще секунду назад столь строптивый, вольно терзающий тонкие струны, опускается послушно, сжимаемый тонкими пальцами. Они дрожат практически беспрестанно, но контроля в них сейчас больше, чем когда-либо.
Партитура заканчивается, а ноты, выверенные и прописанные кем-то, канувшим в безызвестность, обрываются тихим скулением. Им на смену приходит новая кода — надрывная, полная невысказанных слов, несовершенных поступков. Пропитанная наивностью, страхом, отчаянием. Заполненная пустотой, которой, кажется, конца и края нет. Пустота эта не дает ему жить. и Вейлин плачет, чтобы доказать себе, что еще может чувствовать. Что может дышать. Может задыхаться.
Темнота вот-вот поглотит его. Хочется кричать, но спазм сжимает горло и импульс, подкинутый адреналином, вырывает его из этой пучины. В который раз.
Стоя посреди пустынной сцены, словно на собственноручно приготовленной Голгофе, он смотрит во тьму, которая окутывает крохотный кусочек его гаснущего мира — его собственную паперть, где он подарит невольным участникам столь страшного события свою последнюю мессу. Туда, где через полчаса зажгутся яркие светильники и зазвучит безобразное множество разных тембров и тональностей. Совершенно несовместимых с его музыкой. Совершенно чуждых его чувствам.
«Тот, кого ты любишь и тот, кто любит тебя, никогда не могут быть одним человеком».
Скрипка, взмахнув порванными струнами словно поседевшими волосами, падает с гулким стуком, и за мгновение теряет всю свою грациозность, превращаясь в жалкое подобие себя самой.
Инструменты — они как люди. Рождаются, живут ради пика своего сияния, а после приходят в негодность. Но как же так вышло, что верная скрипка Вейлина видит его кончину?
До Тайной Вечери осталось совсем немного. Только вот Иуд будет куда больше, а сам Вейлин — куда меньше, чем Бог.
«Я зажег лампу и посмотрел вокруг.
Все было по-прежнему.
Но ничего и не должно было измениться в моей комнате.
В каморке, что за актовым залом.
Помните школьные ансамбли, вокально-инструментальные? Те самые, про которые поет ЧиЖ? Те самые, с которых все начиналось?
Помните школьные ансамбли, вокально-инструментальные? Те самые, про которые поет ЧиЖ? Те самые, с которых все начиналось?
5 июля 1978 г. Тульский ВИА «Алые Паруса» репетировал в комнате
школьника на ул. Оборонной, а играл в парке на танцах.
Фото из архива Людмилы Зотовой. Прислала тулячка Галина Огнева (на фото вторая слева).
Пластинки «Битлз» появились в Туле в конце 60-х.
Тогда мало кто знал в лицо Маккартни и Леннона.
Первые записи «Веселых Ребят» разошлись
по стране на «костях» (пленках для рентгена).
Хит «Deep Purple» «Smoke on the water. »
туляки пели так:»Смог на воде, смогу и в небе».
Не орать и не кривляться
Ни о каких спецэффектах и подумать было нельзя: волосы (хайр) были чуть-чуть длиннее, чем у призывников, тела музыкантов не имели права на малейшее движение, девушки-вокалистки в платьицах «за колено» могли улыбаться, слегка переминаясь с ноги на ногу.
Подвижность на сцене осуждалась: это что за буржуазные выкрутасы? Никаких визгов, взгляд строго перед собой.
Английские тексты записывали на слух. Если совсем ничего не понимали, то просто копировали музыку. Тексты безбожно перевирались. Помню, танцевали под «Дом восходящего солнца», но без слов. Так безопаснее. Никакой иностранщины!
Ольга Кудряшова.
Фото из читательской почты.