в чем смысл истории толстой

Смысл истории

В понимании истории Толстой выступил против широко распространенного в XIX в. субъективистского взгляда, стремившегося объяснить исторические события волей участвовавших в них людей.

Толстой показывает ложность утверждения, о том, что движущей силой исторического развития является воля выдающихся личностей, выявляя его фактическую беспомощность в объяснении великих исторических событий, связанных с движением армий и народов в Европе в начале XIX в. Отвергая как несостоятельные аргументы, будто выдающиеся личности выделяются из основной массы лишь благодаря своим интеллектуальным и нравственным качествам, он более подробно останавливается на соображении, согласно которому источником их силы является власть.

Обычно власть, подчеркивает Толстой, понимается как перенесение совокупности воль больших масс людей на одно лицо, благодаря чему оно может отдавать обязательные к исполнению приказы и двигать человеческими массами, творя исторически значимые события. Однако возникает вопрос, при каких условиях воля больших масс людей переносится на одно лицо? Как выясняется, условие такого перенесения состоит в том, что это лицо должно выражать волю всех тех, от имени которых и над которыми оно предводительствует.

Рассматривая отношение между волей лица, отдающего распоряжения, и исполнением этой воли другими людьми в исторически значимых масштабах, Толстой приходит к выводу, что это отношение никак не является отношением причины и следствия. Существующая между ними зависимость определяется тем, что властвующее лицо само участвует в событии и выполняет в нем совершенно особую роль. Для совершения совместных действий люди становятся в такие отношения между собой, когда чем прямее, непосредственнее они участвуют в самом действии, тем меньше они могут приказывать и тем больше они числом, и, наоборот, «чем меньше то прямое участие, которое они принимают в самом действии, тем они больше приказывают и тем число их меньше»2. Одни творят сами события, другие отдают распоряжения по поводу событий. Отношения между ними и составляют сущность власти. Известно, что в отдельном человеке наряду с реальными, часто глубоко упрятанными мотивами действий представлена еще определенная мотивировка, своего рода «идеология», призванная оправдать эти действия в своих глазах и глазах окружающих. Нечто подобное делают и большие человеческие объединения. В этом случаете, кто непосредственно не участвуют в совокупной деятельности, занимаются ее разъяснением, придумыванием различных предположений. Так называемые властвующие лица властвуют над событиями только в том особом смысле, что они олицетворяют их, берут на себя ответственность за них, снимая ее с тех, кто вызывает сами события. Получается, что не французская армия виновата в преступлениях войны 1812 г., а Наполеон.

На самом деле исторические события имеют свою логику и инерцию, свои законы; они так же мало зависят от воли лиц, оказавшихся во главе этих событий, как движение стада — от животного, которое идет впереди. Но коль скоро событие произошло, то из многообразия предшествовавших ему предположений, указаний, объяснений и т. п. непременно найдутся такие, которые могут выглядеть как их субъективная причина, и оно может быть интерпретировано как осуществление воли (приказания) выдающегося лица, т. е. того, кто шел впереди. Иными словами, дело заключается не в воле этого лица, а в том, насколько высказанная им воля соответствовала некоему естественному ходу событий.

Ко времени Толстого среди историков, в том числе русских, сложилось убеждение, будто успехи французов были достигнуты решающим образом благодаря гениальности Наполеона, а успехи русских — вопреки «бездарности» Кутузова. В пику этим расхожим представлениям Толстой создает свои образы Наполеона и Кутузова, которые независимо от того, насколько они правдивы, весьма ценны в контексте его общего взгляда на историю. Наполеон Толстого — натура лживая, самоуверенно ограниченная, самовлюбленная, преступная. И если даже такой ничтожный человек мог стоять во главе народов в критический период их исторического возбуждения, руководил великими событиями, то это лишь означает, что сами события от него не зависели. Кутузов Толстого мудр той особой, высшей мудростью, которая состоит как раз в понимании того, что ход и исход исторических событий, во главе которых он оказался, совершенно не зависят от его воли. И вся его деятельность была направлена на то, чтобы не мешать совершиться тому, чему суждено было совершиться.

Завершая свой философско-исторический анализ власти, а вместе с тем и критику воззрений, усматривавших причину исторических событий в воле выдающихся лиц, Толстой приходит к следующим двум выводам:

Основная ошибка субъективистского взгляда на историю состояла в том, что историческое событие истолковывалось как дело части вовлеченных в него людей, к тому же той части, которая менее других участвовала в самом событии. На самом деле в событии принимают участие все втянутые в него люди, и историческим оно становится постольку, поскольку является делом всей массы людей, образующих историю. Масштаб истории — жизнь народов и человечества. Историческое развитие, согласно Толстому, — это своего рода равнодействующая разнообразно направленных сил; оно складывается как результат взаимодействия всей практически бесконечной массы человеческих воль. Именно потому, что бесконечное количество сил влияют на историческое событие, никогда нельзя наперед предсказать его направление и никогда это направление не будет совпадать с направлением какой-то одной силы.

Вопрос о соотношении необходимости и свободы человеческих поступков в историческом развитии Толстой решает таким образом, что речь идет о двух разных аспектах одного и того же явления. «Глядя на человека, как на предмет наблюдения. мы находим общий закон необходимости, которому он подлежит так же, как и все существующее. Глядя же на него из себя, как на то, что мы сознаем, мы чувствуем себя свободными»[268].

Соотношение между свободой и необходимостью в действии является, по Толстому, обратно пропорциональным: «И всегда, чем более в каком бы то ни было действии мы видим свободы, тем менее необходимости; и чем более необходимости, тем менее свободы»[269]. Чем больше человек погружен в окружающий мир, тем больше его действия предстают как необходимые. И наоборот, если рассматривать человека изолированно, то его действия представляются свободными. Так, «действия человека, связанного семьей, службой, предприятиями, представляются несомненно менее свободными и более подлежащими необходимости, чем действия человека одинокого и уединенного»4. Чем больше промежуток времени между поступком и суждением о нем, тем меньше он кажется свободным. И, напротив, чем меньше этот промежуток, тем больше поступок представляется свободным. Современное восприятие события мы связываем с волей участвующих в нем людей. Но события отдаленные, как, например, крестовые походы или переселения народов, мы воспринимаем по преимуществу в их неизбежности. «Чем дальше назад мы переносим в историю предмет наблюдения, тем сомнительнее становится свобода людей, производивших события, и тем очевиднее закон необходимости»5.

Как бы ни менялась конкретная мера свободы и необходимости в восприятии поступка, тем не менее они представляют собой два совершенно обязательных его компонента. Представление о человеческом действии, которое без остатка было бы подчинено закону необходимости, так же невозможно, как и представление о действии, которое было бы сплошь, исключительно свободным.

Тот факт, что человек воспринимает свои действия как свободные, сознает себя свободным существом, не отменяет того факта, что они могут быть предметом объективного анализа. «Свобода человека отличается от всякой другой силы тем, что сила эта сознаваема человеком; но для разума она ничем не отличается от всякой другой силы»7. Отсюда предметом исторического рассмотрения становятся поступки людей, взятые в аспекте не их внутреннего осознания, а внешне необходи-

мого проявления. Задача здесь состоит в том, чтобы «отыскивать законы, общие всем равным и неразрывно связанным между собою бесконечно-малым элементам свободы»1. Поступки человека, соотнесенные с его Я, выступают как свободные. Они же, включенные в общую жизнь человечества, предстают как объективные, предопределенные. Они свободны в личном значении и необходимы в историческом значении. Иначе говоря, чем менее деятельность индивида связана с деятельностью других людей, тем более она свободна и вменяема. И наоборот, чем более она связана с другими людьми, тем менее она свободна.

Развитая Толстым концепция философии истории особенно ценна тем, что, открывая перспективу объективного изучения жизни народов, она одновременно очерчивает пространство религиозных поисков и нравственно-ответственного существования. Место Бога оказывается по ту сторону законов, за пределами опытного и рационально аргументированного знания. Нравственно-ответственное существование совпадает с духовным ростом, самосовершенствованием личности.

Источник

В чем смысл истории

Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли

Эта и ещё 2 книги за 299 ₽

Отзывы 2

Лев Николаевич действительно поражает очень ярким жизнеописанием

Ни о чём не жалею, но как то Толстой прошёл мимо меня во времена моей юности и сейчас я искренне нацелен на то, чтобы устранить этот пробел в моей жизни )

Лев Николаевич действительно поражает очень ярким жизнеописанием

Ни о чём не жалею, но как то Толстой прошёл мимо меня во времена моей юности и сейчас я искренне нацелен на то, чтобы устранить этот пробел в моей жизни )

Толстой это наше всё. Лишь один он знал в чём смысл нашей истории. Сейчас так не пишут. Одни попаданцы и фантастика а у него всё из жизни всё от души.

Толстой это наше всё. Лишь один он знал в чём смысл нашей истории. Сейчас так не пишут. Одни попаданцы и фантастика а у него всё из жизни всё от души.

Оставьте отзыв

Напишите отзыв и получите 25 бонусных рублей на ваш счёт ЛитРес

На что хотите пожаловаться?

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

Источник

В чем смысл истории

Самовывоз из Книжной лавки писателей, Невский пр., д.66

Доставка «Почтой России»

История и связанные с ней воззрения были настолько важны для великого русского писателя Льва Николаевича Толстого, что он посвятил им эпилог своего самого грандиозного произведения — романа «Война и мир». История, по его мнению, это не просто набор дат, фактов и событий — это процесс, бесконечный, меняющийся и сложно постижимый. «Рассматривая историю с общей точки зрения,— отмечал Лев Николаевич,— мы, несомненно, убеждены в предвечном законе, по которому совершаются события. Глядя с точки зрения личной, мы убеждены в противном». Предопределены ли действия исторических лиц? Что составляет сущность содержания и предмет истории? Что такое свобода и что такое несвобода? В чем заключается суть власти? Ответы на эти и многие другие вопросы вы найдете в этой книге. В издание также включены публицистические статьи Л. Н. Толстого, в том числе и философское завещание великого писателя — «Время пришло».

Серия «Великие личности» представляет собой библиотеку главных произведений самых легендарных и выдающихся представителей разных эпох. Это правители, философы, художники – ключевые фигуры своего времени, мысли и идеи которых и по сей день интересуют человечество. В каждой книге серии подобраны своего рода «саммари»: по каждой личности представлены выдержки из ключевых произведений, афоризмы, мысли и высказывания. Эти крайне практичные издания станут незаменимы как для студентов, только знакомящихся с мировой культурой и историей, так и для тех, кто хочет восполнить некоторые пробелы в знаниях. Удобный карманный формат, мягкая обложка позволят знакомиться с культурным наследием великих по пути в институт или на работу.

Источник

В чем смысл истории

Описание книги

История и связанные с ней воззрения были настолько важны для великого русского писателя Льва Николаевича Толстого, что он посвятил им эпилог своего самого грандиозного произведения — романа «Война и мир». История, по его мнению, это не просто набор дат, фактов и событий — это процесс, бесконечный, меняющийся и сложно постижимый. «Рассматривая историю с общей точки зрения,— отмечал Лев Николаевич,— мы, несомненно, убеждены в предвечном законе, по которому совершаются события. Глядя с точки зрения.

История и связанные с ней воззрения были настолько важны для великого русского писателя Льва Николаевича Толстого, что он посвятил им эпилог своего самого грандиозного произведения — романа «Война и мир». История, по его мнению, это не просто набор дат, фактов и событий — это процесс, бесконечный, меняющийся и сложно постижимый. «Рассматривая историю с общей точки зрения,— отмечал Лев Николаевич,— мы, несомненно, убеждены в предвечном законе, по которому совершаются события. Глядя с точки зрения личной, мы убеждены в противном». Предопределены ли действия исторических лиц? Что составляет сущность содержания и предмет истории? Что такое свобода и что такое несвобода? В чем заключается суть власти? Ответы на эти и многие другие вопросы вы найдете в этой книге. В издание также включены публицистические статьи Л. Н. Толстого, в том числе и философское завещание великого писателя — «Время пришло». Книга «В чем смысл истории» автора Лев Толстой оценена посетителями КнигоГид, и её читательский рейтинг составил 8.60 из 10.
Для бесплатного просмотра предоставляются: аннотация, публикация, отзывы, а также файлы для скачивания.

Источник

Расшифровка Лев Толстой и история

Может показаться странным, что автор самого знаменитого в истории челове­чества исторического романа не любил историю. Он всю жизнь отрицательно относился и к истории как к науке, находя ее ненужной и бессмысленной, и про­сто к истории как к прошлому, в котором видел непрекращающееся тор­жество зла, жестокости и насилия. Его внутренней задачей всегда было осво­бодиться от истории, выйти в сферу, где можно жить в настоящем. Толсто­го интересовало настоящее, текущий момент. Его главной моральной макси­мой в конце жизни было «Делай что должно, и будь что будет», то есть не ду­май ни о прошлом, ни о будущем, освободись от давления, которое имеют над то­бой память о прошлом и ожидание. В поздние годы жизни он с огромным удо­влетворением отмечал в дневнике ослабление памяти. Он переставал пом­нить собственную жизнь, и это его бесконечно радовало. Тяжесть прошлого пере­ставала над ним висеть, он чувствовал себя освобожденным, он восприни­мал уход памяти о прошлом (в данном случае — о личном прошлом) как осво­бож­де­ние от тяжкой ноши. Он писал:

«Как же не радоваться потере памяти? Все, что я в прошедшем вырабо­тал (хотя бы моя внутренняя работа в писаниях), всем этим я живу, поль­зуюсь, но самую работу — не помню. Удивительно. А между тем думаю, что эта радостная перемена у всех стариков: жизнь вся сосредо­тачивается в настоящем. Как хорошо!»

И это же был идеал жизни человека в истории — человечество, которое не пом­нит о том бесконечном зле, которое оно само над собой совершило, забыло его и не может думать о возмездии.

При таком отношении к прошлому чрезвычайно интересно, каким образом и как Толстой оказался на территории исторической прозы. Кроме «Войны и ми­ра» у него было еще несколько исторических замыслов, которые остались незавершенными и нереализованными. Первые отрицательные отзывы об ис­то­рии как науке появляются у него уже с университетских лет, в Казан­ском университете, который он, как известно, не окончил. Толстой всегда там бле­стяще успевал в языках, а история ему не давалась. И его дневники фикси­руют непонимание, зачем его заставляют сдавать эти странные дисциплины: у него не получалось, он не мог запомнить цифры и даты и тому подобное.

Толстой родился в 1828 году, через 16 лет после войны 1812 года, через 23 года после начала романа, через 8 лет после того, как происходит действие в эпило­ге. Между тем люди, которые читают «Войну и мир», все время говорят об эф­фекте погружения в историческую реальность. Какими художественными сред­­­ствами достигался этот эффект? Здесь есть несколько существенных мо­ментов, на которые я хотел бы обратить внимание, очень важных для отно­шения Толстого к истории вообще. Одно из этих обстоятельств — это превра­щение истории страны, национальной истории в семейную. Болконские и Вол­конские: переделывается одна буква — и мы получаем род Толстого со стороны матери. Фамилия Ростовы отличается от семейной чуть больше, но если мы по­­­роемся в черновиках, первоначально эти герои носили фамилию Толсто­вы, потом — Простовы, но фамилия Простов, вероятно, слишком напоминала моралистические комедии XVIII века, в результате буква «п» отпала — появи­лись Ростовы. Да, простой гусар Николай Ростов мало похож на либерального аристократа — отца Толстого, а образованная, светская и знавшая много языков Мария Николаевна Волконская — на набожную, погруженную в религиозную проблематику княжну Марью. Но дело в читательском ощущении того, что перед нами — семейная хроника.

Но линия Николая Ростова и княжны Марьи побочная в романе. Интереснее то, как достигается этот эффект на магистральной линии. Мы зна­ем, что оба знаменитых романа Толстого — и «Война и мир», и «Анна Карени­на» — построены на противопоставлении грубоватого, искреннего, очень доб­рого, некрасивого, закомплексованного, невротичного человека и идеального образа прекрасного аристократа. Это то, как Толстой видел себя, и его идеали­зированное представление о том, каким он должен был быть. Он дает два своих альтер эго, расщепляя его между героями. Это личная исто­рия автора, кото­рую он только проецирует в историческое прошлое. Каждый из персонажей и «Войны и мира», и «Анны Карениной» (и Вронский, и Левин, и князь Андрей, и Пьер) — это душевная история Толстого, и в обоих случаях это история со­пер­ничества за женщину, это история любви. И первоначально героиня влюб­ляется в аристократа, а потом находит свое подлинное «я», себя и свое будущее в любви к тому человеку, который является в данном случае проекцией биогра­фического Толстого.

То, что Левин — автобиографический персонаж и проекция личности Толстого, общеизвестно, но и про Пьера это можно говорить с такой же степенью опреде­ленности. И интересно, что, хотя действие романа происходит в начале XIX ве­ка, собственно говоря, вся история Наташи Ростовой — это описание in real time разнообразных любовных переживаний свояченицы Толстого Татьяны Андреевны Берс, в замужестве Кузминской: ее история увлечения Анатолем Шостаком — Толстой даже не потрудился изменить его имя — и потом история ее романа с братом Толстого Сергеем. (Татьяна Берс умоляла Толстого не пи­сать об обстоятельствах ее личной жизни, говоря, что на ней никто не женится, если Толстой ее опишет, но на Льва Николаевича это не произвело ни малей­ше­го впечатления.) Причем роман был начат, когда многие описанные в нем события еще не произошли: Толстой описывал их «по мере поступления». По сви­детельству сына Толстого Ильи Львовича, Толстой был влюблен в свою свояченицу (платонически, конечно, но Софья Андреевна сильно ревновала мужа к сестре) и описывал историю их сложных отношений. История ста­но­вле­ния личности его и любимой героини, которая происходила прямо на гла­зах и в душе и воображении автора, выплескивалась на страницы исто­ри­че­ского романа. То есть время объединяется, прессуется, складывается, на­стоя­щее проеци­руется в прошлое, и они оказываются нераздельны. Это единый комп­лекс прямо переживаемого настоящего, поданный как реальность прошлого.

Но разница между Пьером и Николаем… В их споре, как всегда, прав неинтел­лектуал Николай (Толстой не любил интеллектуалов, хотя сам им был), а не ин­тел­лектуал Пьер. Но Пьер оказывается человеком историческим: он вхо­дит в историю через 1825 год, он становится действующим лицом боль­шой истории. Толстой как бы одновременно пишет исторический роман о 1812 го­де (сегодня мы знаем о войне 1812 года и представляем ее по образу, созданному Толстым; он навязал нам свою модель 1812 года, причем не только русскому, но и мировому читателю), но, с другой стороны, речь идет об описа­нии его собственной семьи, его собственных переживаний на текущий момент. И именно этого сочетания не хватало другим важным историческим замыслам Толстого.

На что еще следует обратить внимание: при всей уникальности опыта Толстого он был человеком своего времени. Время, когда начинается роман о декабри­стах, — это 1860 год. В 1859 году выходят две самые главные книги XIX века — «Происхождение видов путем естественного отбора» Дарвина и «К критике по­ли­тической экономии» Маркса. С точки зрения авторов этих двух книг, исто­рия движима колоссальными безличными силами. История биологическая, эволюция человечества или история экономических формаций — это процесс, в котором отдельный человек не имеет значения и роли. Как начинаются обе эти книги? Я приведу короткие цитаты из предисловия к «Политической эко­номии» и из предисловия к «Происхождению видов». Что пишет Маркс? «Моим специальным предметом была юриспруденция, которую, однако, я изу­чал лишь как подчиненную дисциплину наряду с философией и историей. В 1842–1843 годах мне как редактору Rheinische Zeitung пришлось впервые высказываться о так называемых материальных интересах…», «Первая работа, которую я предпринял для разрешения обуревавших меня сомнений, был кри­тический разбор гегелевской философии права…», «Начатое мною в Париже изучение этой последней я продолжал в Брюсселе…», «Фридрих Энгельс, с ко­то­рым я со времени появления его гениальных набросков к критике экономи­ческих категорий… поддерживал постоянный письменный обмен мнениями, пришел другим путем к тому же результату, что и я; и когда весной 1845 года он также поселился в Брюсселе, мы решили сообща разработать наши взгля­ды…» — и так далее.

Рассказ о смене экономических формаций начинается с того, что автор себя вписывает в историю, это его личная история, становление его мировоззрения есть часть истории. Как начинается «Происхождение видов» Дарвина? «Путе­шествуя на корабле Ее Величества «Бигль» в качестве натуралиста, я был по­ражен некоторыми фактами в области распространения органических существ в Южной Америке и геологических отношений между прежними и современ­ными обитателями этого континента», «По возвращении домой я в 1837 году пришел к мысли, что, может быть, можно сделать для разрешения этого вопроса путем терпеливого собирания и обдумывания всякого рода фак­тов…», «…Этот набросок я расширил в 1844 году в общий очерк…» — и так далее.

То есть авторы рассказывают историю видов или историю экономических фор­маций, вписывая туда свою собственную личную историю — как они пришли к пониманию своих тем, что с ними при этом происходило и так далее. Так же и Толстой в историю 1812 года вписывает свою собственную историю, потому что история общества, экономической формации, биологического вида — это и есть история человека. Мы познаем историю, двигаясь от себя в глубь време­ни, из современного положения мы идем обратно, разматывая этот клубок. Это и есть толстовская философия истории — как она изложена в «Войне и мире». Отсюда у него и доступ к прошлому: через себя Толстой узнаёт, как было на са­мом деле. Не из исторических документов, которые он, конечно, изучал в выс­шей степени внимательно, но они лишь пособие, важное для точности деталей и так далее. А главное он узнаёт, разматывая обратно текущий момент. Так про­исходит восстановление прошлого.

Толстого чрезвычайно волновала проблема распадения русского народа на чуж­­дые друг другу европеизированное дворянство и крестьянскую массу. Он очень много об этом думал и, написав о проявлениях этого распадения в «Вой­не и мире», обращается к эпохе, когда это распадение происходит, — ко времени Петра I. Следующий его замысел — это роман о Петровской эпохе, когда начинается европеизация русской элиты, создающая непреодолимый раскол в обществе между образованным и необразованным сословиями. Через время он бросает этот замысел, он ему не дается.

Как написала Софья Андреевна Толстая свой сестре Татьяне Андреевне Кузмин­ской (она читала первые наброски), герои есть, они одеты, расставлены, но не ды­­шат. Она сказала: ну, может, еще задышат. Софья Андреевна хорошо раз­биралась в том, что пишет ее муж. Она чувствовала: не хватало дыхания. Толстой там тоже хотел вписать свою семью, только по отцовской линии: граф Толстой получил графство от Петра I и так далее, он должен был действовать в романе. Но первый кризис работы над романом был связан с тем, что Толстой так и не смог вообразить себя в этой эпохе. Ему трудно было Петровскую эпоху представить как свое собственное личное прошлое. Ему трудно было вжиться в переживания людей того времени. У него хватало художественного воображе­ния, но он не видел себя живущим среди людей того времени так, как он видел себя среди героев «Войны и мира». Другой замысел был — вывести, показать встречу ссыльных декабристов и крестьян в Сибири; вывести, так сказать, ге­роев и персонажей из истории в географию, но он тоже к этому времени поте­рял интерес к жизни высшего сословия.

Интересно, что, напряженно обдумывая два исторических романа, Толстой начинает писать и углубляется в роман, действие которого опять происходит прямо сейчас, в текущем времени. В 1873 году он начинает работу над «Анной Карениной», действие которой начинается в 1872 году. Писание идет медленно, и по ходу работы Толстой опять реагирует на события, происходящие на его гла­зах: гастроли иностранных театров, придворные интриги — и главное, ко­нечно, начало войны, которое определяет судьбы героев. В кон­­­це романа Вронский уезжает на войну, но она еще не началась, когда ро­ман был начат. То есть, развиваясь и двигаясь, роман всасывает текущую боль­шую историю в себя, меняясь под ее воздействием. Толстой работает в этом же диапазоне переключения режимов между любовным романом, исто­рией адюль­­тера, историей семьи и журналистской реакцией на текущие исто­риче­ские события. Застывая, они становятся историей; репортаж превращается в роман.

Уже после духовного кризиса Толстого конца годов у него окончательно вызревает уже ранее сформировавшееся представление о том, что история как таковая есть только документация зла и насилия, которое одни люди творят над другими. В 1870 году, еще между «Войной и миром» и «Анной Карениной», он читает, в частности, для своего романа о Петре историю допетровской Рос­сии как ее описывал Сергей Михайлович Соловьев, великий русский историк. И Толстой пишет:

«Кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (толь­ко об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал пар­чи, сукна, платья, камки, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дво­ры, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? Народ живет, и в числе отправлений народной жиз­ни есть необходимость людей разоряющих, грабящих, роскошествую­щих и куражащихся. И это правители несчастные, долженствующие отречься от всего человеческого».

Идея романа о Петре I на время преобразуется у Толстого в идею романа, кото­рый должен называться «Сто лет». Он хотел описать столетнюю историю Рос­сии от Петра I до Александра I на протяжении ста лет — то, что происходит в крестьянской избе, и то, что происходит во дворце. И параллельно он продол­жал обдумывать роман о декабристах в Сибири, что вместе с уже написанными «Войной и миром» и «Анной Карениной» складывалось в картину монумен­таль­­ной тетралогии, которая бы описывала всю историю России от петров­ско­го времени и до того момента, когда Толстой жил. Все царствования, два столетия русской истории. Тем не менее замысел «Ста лет» переживает кризис, потому что одно дело — писать национальную историю, а другое дело — писать исто­рию гангстерской шайки. К годам Толстой приходит к выводу, что лю­бое правительство и любой правящий класс есть просто банда, а народ, люди, реально создающие эти ценности, живут вне истории, там реальной истории не происходит, там нечего рассказывать вот в таком сложном нарративе. И эта связь между дворцом и крестьянской избой рассыпается, не держится.

Источник