в чем курбский обвиняет царя
В чем Курбский обвинял Ивана Грозного
Беглых влиятельных особ на Руси было много во все времена. Они плели интриги против нашего государства, строили союзы, искали поддержки у западных правителей. Однако оппозиция, пребывающая за рубежом всегда привлекала внимание российских правителей. Не стал исключением и Иван Грозный.
Родственник царя
Первый русский царь Иван IV Васильевич Грозный широко известен современному обывателю своей опричниной. Борьба с недовольными и инакомыслящими привела к формированию политической эмиграции того периода. Её ярким представителем стал князь Андрей Курбский, позволявший себе не абы что, а вести переписку с самим Грозным царём.
Дело в том, что, во-первых, князь Андрей Михайлович Курбский был равнородным Ивану Грозному. Как и русский царь он являлся прямым (по мужской линии) потомком Рюрика. При определённом стечении обстоятельств Курбский мог рассматриваться как претендент на царский трон.
Заметим, что при пресечении династии Грозного, что мы видим в дальнейшем, трон займет Рюрикович князь Василий IV Шуйский. За ним права на трон вполне могли предъявить и другие Рюриковичи, но сначала власть узурпировал потомок татарского мурзы и шурин царя Федора Ивановича Борис Годунов.
А Смута, польская интервенция, появление Лжедмитриев привели на трон других царских родственников по линии жены Грозного Романовых. Заметим, что Иван III как и Романовы был потомком Андрея Кобылы, а сами Романовы состояли в родстве с серпуховскими и тверскими Рюриковичами. По линии боярина Ивана Тучко царица Анастасия приходилась родственницей и Андрею Курбскому.
Военный деятель
Во-вторых, Андрей Курбский был ярким военным деятелем, отличившимся в походе на Казанское царство, а также в Ливонской войне. Благодаря боевым заслугам и верной службе он вошёл в ближайшее окружение Ивана Грозного. Но он также обладал политическим чутьём, понимал слабость династии, невозможность продолжения рода сыновьями царя.
В виду этого Курбский в 1553 году отказался присягать на верность царевичу Дмитрию, а прознав про готовящуюся против него опалу в 1563 году, ушёл под власть польского короля Сигизмунда II, получив от него обильные дивиденды в виде поместий в Литве и на Волыни.
Уважение к его характеру, оценка военных заслуг, способность видеть иное развитие Руси вполне могли привлечь внимание Грозного, чтобы внешнюю критику в целях дальнейшего повышения эффективности проводимой царём внешней и внутренней политики.
Столкновение с Западом
В-третьих, Русь того периода только отходила от своего монголо-татарского прошлого, но ещё “не прорубила окно в Европу”. Царь Иван Грозный, уже тогда понимал, что столкновение с Западом несет не только военный, но и культурный и политический характер. Он видел в Курбском тот источник, который мог примерить “западные лекала” на русский лад.
Проблема ограниченной и неограниченной монархии, роль церкви в государстве: все это вопросы возможной либерализации системы управления на Руси. Да и примеры тому были: вече в Новгороде или казачий круг на Дону.
Династический кризис
В-четвертых, Иван Грозный в общении с Андреем Курбским осознавал надвигающийся династический кризис и пересматривал свои взгляды на проводимую политику в отношении князей и дворян.
Курбский неоднократно обвинял царя в том, что он уничтожает тех, кто помог ему расширить и укрепить свою власть. Так царь оставил себя в одиночестве, потому что все видные представители династии были уничтожены.
Иван IV Васильевич Грозный был известен своими “причудами”. Так на некоторое время вместо себя в качестве царя он ставил касимовского царевича Симеона Бекбулатовича, который во время Смуты стал одним из центров объединения аристократии.
Иван Грозный потерпел предательство воеводы Курбского
455 лет назад из России в Литву бежал воевода Андрей Курбский, сподвижник царя Ивана Грозного. Учёные называют Курбского одним из наиболее «высокопоставленных перебежчиков» в российской истории. Его личность до сих пор оценивают весьма противоречиво: с одной стороны, он был талантливым военачальником, видным мыслителем своей эпохи и защитником православия в Речи Посполитой, с другой, совершил предательство по отношению к царю и к России.
Князь Андрей Курбский родился в 1528 году в семье воеводы Михаила Курбского. Он принадлежал к знатному роду, восходившему к одной из ветвей Рюриковичей — князьям Ярославским. В начале XVI века Курбские, часто поддерживавшие оппозицию великим князьям московским, находились в опале и занимали достаточно низкое для своего происхождения положение в обществе. Впрочем, это не помешало Андрею Курбскому возвыситься при Иване Грозном.
Талантливый полководец
Молодой князь Курбский участвовал во втором походе Ивана IV против Казанского ханства в звании стольника. По возвращении он стал воеводой в Пронске и в 1551 году уже командовал полком правой руки, когда российское войско на Оке ожидало татарского вторжения. Примерно в то же время Курбский был приближен к Ивану IV и начал выполнять его личные поручения.
В 1552 году отряд под командованием Андрея Курбского и Петра Щенятева снял крымско-татарскую блокаду с Тулы, а затем разгромил ханское войско. Несмотря на несколько тяжёлых ранений, князь Курбский уже через восемь дней присоединился к новому походу на Казань. Во время взятия города силы Курбского перекрывали Елбугины ворота, чтобы не дать казанскому гарнизону отступить. Когда же несколько тысяч татар переправились через реку Казанку, Курбский с отрядом кавалерии численностью примерно в 200 человек настиг беглецов. Он снова был ранен, и его поначалу даже сочли мёртвым.
В то время Курбский был уже одним из ближайших сподвижников царя. В 1554 году он участвовал в подавлении восстания казанских татар, а два года спустя — в разгроме восставших черкесов и в охране южных рубежей царства от крымского войска. Вскоре после этого Иван IV сделал Курбского боярином.
В 1558 году началась Ливонская война. Курбский вместе с Петром Головиным командовал сторожевым полком. Затем он был назначен первым воеводой первого полка, возглавив авангард русской армии. Кампания оказалась успешной — было захвачено около 20 ливонских городов.
Воеводы князь Петр Иванович Шуйский и князь Андрей Михайлович Курбский. Взятие Новгородка, 1558 © Лицевой летописный свод XVI в.
После того как в 1560 году в Ливонии начались проблемы, Иван IV поставил Андрея Курбского во главе действовавшей там армии и одновременно назначил воеводой в Юрьев. Это стало пиком карьеры князя. Он нанёс ливонцам несколько жестоких поражений. В дальнейшем Курбский действовал как самостоятельно, так и в составе объединённого войска вместе с Петром Шуйским и Иваном Мстиславским.
Бегство в Литву
Историки до сих пор не могут ответить на вопрос, что именно подтолкнуло Курбского к предательству. После поражения под Невелем и ещё нескольких неудачных военных эпизодов он сохранил свой пост. И даже когда в Москве несколько приближённых князя попали в опалу, царь не предъявил Курбскому никаких претензий. Тем не менее воевода решился на бегство из России.
«В этой истории Курбский показал себя не с лучшей стороны. Он начал торговаться с польско-литовскими властями, добиваясь для себя определённых привилегий. А непосредственно в момент бегства бросил на произвол судьбы все вверенные ему войска и свою семью», — рассказал в интервью RT профессор факультета политологии МГУ им. М.В. Ломоносова, доктор исторических наук Сергей Перевезенцев.
В ходе переговоров Курбский, чтобы подтвердить твёрдость своих намерений, как считают некоторые историки, передавал врагу сведения о передвижении российских войск, из-за чего русские понесли серьёзные потери. 30 апреля 1564 года Курбский покинул Россию и перешёл литовскую границу. Семья Курбского в России подверглась гонениям, некоторых его родственников, по свидетельству самого Курбского, Иван Грозный якобы «поморил».
«В Литве Курбский сразу же столкнулся с порядками, кардинально отличавшимися от российских. С собой он прихватил три воза различного добра, но его ограбили польско-литовские военные, и перед королём Польши князь предстал без какого-либо дара», — добавил Перевезенцев.
Впрочем, великий князь литовский и король польский Сигизмунд Август не обидел Курбского и сопровождавшую его свиту. Он пожаловал перебежчику во временное пользование обширные владения в западнорусских землях: город Ковель с замком, а также несколько посёлков и поместий. Три года спустя имущество было оформлено в наследственную собственность семьи Курбских. Уже в 1564—1565 году беглый князь участвовал в боевых действиях с Россией на стороне польско-литовских войск, в частности в осаде Полоцка и в опустошении Великолуцкой области.
«Вскоре Курбский столкнулся с ещё одной особенностью жизни в польско-литовских землях. Местные магнаты создавали банды, которые грабили соседей и силой отнимали у них земли. Курбский становился жертвой подобных набегов, но потом создал свою банду и занялся тем же самым», — рассказал эксперт.
Церковь Святой Троицы в селе Вербки, близ города Ковеля, где находится гробница князя Андрея Михайловича Курбского (с гравюры 1848 года) © «Военная энциклопедия И. Д. Сытина».
При этом Курбский так преуспел в грабеже и притеснении соседей, что те пожаловались на него королю. Но Сигизмунд Август, считавший переход Курбского под его власть личным достижением, наказывать перебежчика не стал.
В 1571 году монарх содействовал женитьбе Курбского на богатой вдове Марии Козинской, но её отношения с Курбским не сложились, и супруги вскоре развелись. После этого князь заключил удачный брак с волынской дворянкой Александрой Семашко, у них родились двое детей. В 1583 году Курбский умер в одном из своих имений.
«Перешёл на сторону врага»
«В историю Речи Посполитой Андрей Курбский вошёл в первую очередь как активный защитник православия. В XVI веке там как раз начались гонения на православную церковь, а он оказывал единоверцам посильную поддержку: заступался за них, помогал с изданием религиозных текстов. Правда, когда был поднят вопрос о том, что на польский трон в результате выборов может сесть сын Ивана Грозного Фёдор, Курбский выступил против православной литовско-русской партии и поддержал католическую, чтобы этого не произошло. В будущем это привело к большим сложностям для православных Речи Посполитой», — рассказал в беседе с RT старший научный сотрудник Института славяноведения РАН Вадим Волобуев.
По его мнению, несмотря на громкий побег, Курбский не сыграл практической роли в польской истории.
«Он в какой-то мере ослабил фронт, но в Ливонской войне Речь Посполитая победила гораздо позже. А вот его литературное и идеологическое наследие было весьма значительным», — пояснил Волобуев.
Послания Андрея Курбского Ивану Грозному по списку Государственного исторического музея, собр. Уварова
Сразу после бегства Курбский отправил Ивану IV письмо, в котором попытался объяснить мотивы своего поступка политическими взглядами. Иван Грозный ответил бывшему подданному в язвительной манере, дав понять, что все его оправдания ничтожны. В дальнейшем переписка вылилась в широкую социально-политическую дискуссию. Как отметил Вадим Волобуев, ценность переписки заключается в том, что она даёт нам представление о живой речи той эпохи. Помимо письменного общения с русским царём, Курбский также оставил после себя ряд историко-литературных произведений.
«Андрей Курбский стал весьма противоречивой и драматической фигурой в истории. С одной стороны он был талантливым военачальником, защитником православия, выдающимся политическим мыслителем. С другой — предал государя и Родину, перешёл на сторону врага.
Кстати, он стал одним из самых высокопоставленных перебежчиков в истории России, а может быть, и самым высокопоставленным. Это всё равно что Кутузов в 1812 году бросил бы армию и перешёл на сторону Наполеона», — отметил Перевезенцев.
Борис Чориков «Взятие Нарвы Иваном Грозным», 1836 год
Однако, по мнению историка, Андрей Курбский руководствовался собственной логикой. Во-первых, он считал, что царь должен опираться на своих ближайших советников и без них не может принимать никаких важных решений. Исходя из этого, он делил правление Ивана IV на два периода: когда тот прислушивался к своему окружению и принимал «верные» решения и когда перестал это делать, превратившись в «деспота».
«Самым ярким наследием Курбского стал созданный им для самооправдания миф о том ужасе и терроре, которым якобы была охвачена Россия при Иване Грозном. Он был подхвачен в воевавшей с Россией Речи Посполитой, а затем распространился по Европе», — отметил Перевезенцев.
Князь Андрей Курбский и царь Иван Грозный
Когда рассматривают значение исторических личностей, их деяния, в которых отражалась их личная жизненная позиция, выражалось мировоззрение, необходимо с максимальной тщательностью оценивать даже самые мельчайшие подробности, связанные с их жизнью. Особенно это касается тех личностей, оценка действий которых была различной в разные исторические периоды. А наипаче такой принцип применим к оценке тех, на ком в истории лежит клеймо предательства.
Конфликт двух сильных людей, немало сделавших для развития русской государственности в период ее начального развития, привел к тому, что один из них, наименее защищенный со стороны закона, закона светского, государственного, был вынужден перейти в стан противника. Такое деяние во все времена расценивалось как предательство с соответствующим отношением как со стороны современников, так и со стороны потомков. Однако случай, происшедший с «предательством» князя Андрея Курбского дает основание посмотреть на его действие через призму выражения его и преданного им государя, царя Ивана IV, мировоззренческих позиций, с тем, чтобы осознать глубинные причины, побудившие русского князя Курбского сделать личный выбор в пользу не русского царя Ивана Васильевича, а его противника, польского короля Сигизмунда Августа, выбор, который был расценен царем и, впоследствии историками, не иначе как предательство.
В основе конфликта мировоззренческих позиций князя Андрея Курбского и царя Ивана IV Грозного лежат два момента, в различии которых выражается по сути вся смысловая сторона таких знаковых событий русской истории, как, например, начатая дедом Ивана Грозного централизация Московской Руси, или построение в тот же период преподобным Иосифом Волоцким системы церковно-государственного администрирования, или Смута, следовавшая за эпохой правления Ивана Грозного, завершенная видимым «собиранием» и «единением» русского сознания, но на деле знаменовавшаяся возвратом к «догрозненским» принципам построения государственно-общественных отношений, или церковно-государственные реформы, проводимые патриархом Никоном с последующим его личным поражением, сопровождаемым усилением власти боярской аристократии, или тотальная государственная и церковная реформа, проведенная царем Петром I, обезглавившая Церковь и абсолютизировавшая царское властное начало. Все эти события имеют один общий корень, который сам в свою очередь имеет две собственные «ипостаси» духовно-исторического характера. Определение и раскрытие смысла этих «ипостасей» даст возможность осознать смысловую сторону событий, как предшествующих конфликту Курбского с Грозным, так и последовавших за ним, событий, ставших не просто знаковыми в русской истории, но всемерно повлиявших на ее развитие по тому пути, по которому оно совершается и доныне.
Двумя «ипостасями» корня, лежащего в основании конфликта между Курбским и Грозным, можно определить: 1) различное понимание этими двумя представителями рода Рюрика значения рационального и иррационального путей формирования властного начала в государстве; 2) различное понимание ими сущности православной жизни как государя, князя, правителя, так и любого представителя христианского государства, каковым являлось Царство Русское в XVI веке. Причем, если второй пункт можно считать более высоким по своему значению в процессе развития конфликта, так сказать, доминирующим, то первый пункт является фундаментом, основанием, на котором второй пункт получил свое развитие. Но необходимо подробно проанализировать сделанные утверждения.
Само происхождение понятия шляхта (szlachta) раскрывает смысловую сторону его отличия от понятия боярства в русском языковом и традиционном понимании. Понятие шляхта происходит от немецкого Geschlecht – «род», которое пришло в Польшу через Чехию (как szlechta) в начале XIII в, вместе с понятием Erbe – «наследство», которое в польском трансформировалось в herb – герб, символ «рода» шляхетского. То есть, понятием шляхта определяется принадлежность к рыцарскому, военно-служебному сословию, в обязанности которого, согласно традициям, сложившимся во всех странах средневековой Европы (Польша и Литва, в состав которой входили русские земли, т.н. Русь Литовская, не были исключением в этом процессе). Но, так как развитие Польско-Литовской государственности проходило гораздо позднее, чем в остальных европейских странах, то многие атрибуты рыцарского сословия (как, например, гербы) были созданы уже «искусственными регулами в XIV – XV вв.», а не прошли естественный процесс развития, и «шляхта, польское рыцарское сословие, называлось так, имея уже немного из рыцарства…».
Отличие в положении шляхты от положения боярства перед лицом государя хорошо видны в именовании шляхтича: в русском языковом варианте именование шляхтича было вельможный или ясновельможный, в зависимости от его положения; в польском же языке это звучало – oswi;nciony или ja;neoswi;nciony соответственно. Буквально это можно перевести как освященный или ясноосвященный, что подчеркивает значение родовой чести, родового благочестия, которое шляхтич, как представитель соответствующего рода, был обязан хранить и преумножать.
На Руси такой традиции не было, ибо традиции благочестия были несколько иными, в рамках которых не заострялось внимание на родовых началах княжения или боярского служения. И тем не менее, именно к принципу отстаивания родовой чести прибег князь Курбский, апеллируя в молитвах к своему «государю Федору Ростиславичу», смоленскому князю, канонизированному в 1463 году, основателю рода ярославских князей, из которого происходили князья Курбские. Этим Курбский подчеркивал не только святость отеческих традиций благочестия, но и пытался создать серьезный прецедент оценки достоинства правителя согласно состоянию его рода, несущему благочестие или нечестие. В своем Первом послании Курбский обличает нечестие рода Ивана IV, происшедшего от незаконного, с точки зрения церковных канонов, развода Великого князя Василия III, отца Ивана, с первой женой Соломонией Сабуровой, не имевшей от него детей, и незаконного же брака с русско-литовской княжной Еленой Глинской, матерью Ивана. В Первом послании Курбский об этом пишет: «Слышах от священный писаний, хотящая от дьявола пущена быти на род кристьанский прогубителя, от блуда зачатаго богоборнаго Антихриста и видех ныне сигклита, всем ведома, яко от преблуждения рожден есть…». Сравнение с апокалиптическим образом антихриста для Курбского не простая метафора – вся страна русская в тот период истории жила образами Священного Писания, воспринимая их живыми, находящимися рядом, и не присваивая им метафорического характера.
Позднее же Курбский писал в «Истории»: «тогда зачался нынешний Иоанн наш, и родилася, в законопреступлению и во сладострастию, лютость». Благочестие рода ставится князем Курбским во главу угла достоинства правителя, ибо государь, стоящий во главе православной державы должен во всем, начиная от своего рода, стремится к святости бытия, освящая своим благочестием не только свой род, но и всю страну, во главе которой он является себя пред Богом. И именно потому Курбский именует тех князей и бояр, представителей достойных и благочестивых русских родов, которые претерпели от Грозного казни и гонения в период опричнины, «сильными во Израили», «воеводами, от Бога данными» царю. Именно эти настоящие русские шляхтичи, которые сильны благочестивыми традициями своих родов, должны были составлять «синклит царский».
Преподобный Иосиф Волоцкий в конце XV – начала XVI вв. создавал систему, в которой возможно было реализовать нарастающие имперские амбиции молодого независимого русского государства. Церковь в системе государства начинает играть официальную роль идеологической силы в полном соответствии с принципами симфонии, которую создавал византийский император Юстиниан: с одной стороны Церковь в русском государстве играет роль духовного советника государя и его бояр, «неся ответственность нравственного порядка»; вместе с тем, начало существования независимого русского государства (в средневековый период) связано с «теорией о теократическом характере царской власти», выраженной краткой формулировкой, гласящей, что «цари и князья – наместники Бога на земле». Такая формулировка к середине XVI века дополняется положениями доктрины «Москва – третий Рим», созданной в период правления Василия III, отца Ивана Грозного. Сама идея видеть Москву как преемницу славы, утраченной первым Римом и отнятой у второго Рима – Константинополя – турками-османами, возникла как естественное завершение политического процесса собирания русских земель вокруг Москвы и становления независимого централизованного Русского государства. Но в этой идее заложено то основание духовного состояния государства, которое царем Иваном Грозным было проигнорировано, несмотря на прямое указание на него князем Курбским.
Старец Филофей, автор послания Великому князю Василию III, в котором была сформулирована идея статуса Москвы, как «третьего Рима и последнего», несмотря на чисто имперский, то есть материальный, земной характер политических стремлений возвеличивания роли Москвы как последнего оплота православия в мире, все же окончательным аргументом, который приводит в основание своей идеи, ставит духовное возвышение христианского народа, правда под властью Московского Великого князя. Он, обращаясь к Василию, пишет: «Да аще добро устроиши свое царство, будеши сын света и гражданин вышняго Иерусалима…». Но тут же прибавляет: «яко вся хрестианская царьства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти…». То есть, приобщение к Небесному Иерусалиму, получение нового духовного состояния, по Филофею, все же зависит от исхода земной политики царя или князя.
Несмотря на достаточно ясный аргумент духовного порядка, доминирующий в доктринальном документе, обращенном непосредственно к отцу, чье правление предшествовало настоящему воцарению Ивана, Грозный в своих посланиях Курбскому совершенно игнорирует этот аргумент, переводя свои претензии и властные амбиции в плоскость обычной политической жизни с присущими ей драматическими ситуациями, обращаясь, впрочем, к византийской модели державного строительства, предполагавшей определенный духовный фундамент для развития православной империи. Смешивая родовой, присущий более европейским (в том числе и славянским) государства, принцип восхождения к монаршей власти и поздневизантийский, основанный на видении Промысла Божия, осуществлявшего избрание на власть, Грозный, упрекая Курбского и свое бывшее окружение, пишет: «от юности моея благочестие бесподобно поколебасте, и еже от Бога державу, данную ми от прародителей наших, под свою власть отторгосте». Но при этом он стремится придать своему царству подобие Византии, определяя построение всей жизни по принципу душевного спасения, сопровождая по обыкновению свое изложение упреками в сторону «противников»: «Бесному подобляшеся, колеблетеся и Божий суд восхишаше, и прежде Божия суда своим злолукавым самохотным изложением, яко же с своими начальниками, с попом и Алексеем, изложили есте…».
Упрек Грозного в том, что Курбский вместе с попом Сильвестром и боярином Алексеем Адашевым восхищали у него власть (он писал, «Божий суд») «своим злолукавым самохотным изложением», необоснованны, ибо, как оценивал последствия правления Грозного русский историк Костомаров, «именно в тот период Иванова царствования, когда этот государь находился под влиянием Сильвестра, Адашева и других лиц их кружка», политика русского государства более всего могла отражать мудрость истинно христианского правителя (имеется в виду замыслы и планы «кружка» по освобождению Крыма и крымских христиан от татар и турок, которое должно было осуществить в союзе с Литвой и Польшей). Однако, вместо этого была развязана Ливонская война за выход в Балтийское море, сопровождавшаяся потерей потенциального союза с самыми сильными и развитыми христианскими государствами Восточной Европы того времени – Польшей и Литвой. Царь же Иван Грозный в послании Курбскому заявляет о том, что нет христиан в Германских и Литовских землях – то есть, христиане иного исповедания, католики и лютеране, которые преобладали в этих землях, Грозным за христиан не признаются.
Современник Курбского и Грозного, троицкий игумен Артемий, осужденный собором в 1554 году и бежавший в Литву, состоя в переписке с Курбским, исповедовал позицию сторонников духовного учения преподобного Нила Сорского, нестяжателей, по вопросу отношения к инославным и даже к тем «своим», которые были признаны «еретиками». Позиция его состояла в том, чтобы в инославных и «еретиках» видеть прежде всего заблудших братьев и, относясь к ним с подобающей христианской любовью, просвещать их души светом Христовым, обращая их в истинному исповеданию, но никак при этом не злобствовать в их адрес. Артемий переписывался с лютеранским пастором Симоном Будным, кальвинистом Евстафием Воловичем, поясняя ему в некоторых моментах позицию Будного, полемизировал с Феодосием Косым, известным лютеранским проповедником: во всех своих посланиях Артемий, разъясняя православную точку зрения, обращался к оппонентам, называя их «возлюбленными братьями», и при этом скорбел об их заблуждениях. Причем, находясь в Литве Артемий, по оценкам историков более позднего времени, «от ереси арианской и лютеранской многих отвернул и принес огромную помощь православию», именно тем, что даже в отношении к «еретикам» в основание полагал позицию заволжских старцев, последователей учения нестяжателей, которые говорили о преобладании правильного духовного делания над правильностью совершения обрядов и основанных на этом стройностях политических концепций, выраженных в политико-административных действиях государственной системы.
Такова же была, по всей видимости и духовная позиция православного князя Курбского, радеющего за развитие византийской традиции на Руси, выраженная в духовном и культурном творчестве. Личность и стремления Курбского церковный историк и богослов XX века, протоиерей Георгий Флоровский характеризовал, называя его «искренним ревнителем православной культуры» и «византийским гуманистом»: в этой характеристике раскрывается смысл слов, написанных Курбским во втором послании царю, где он приоритетом ставит упование на волю Божию – «Лучще умыслих возложити упование мое на всемогущего Бога, … ибо Он есть свидетель на мою душу, иже не чюю ся пред тобою винен в ничесом же». Сам же по себе гуманизм в византийской традиции можно рассматривать как любовь к Богу, развитую до таких масштабов, что в их рамках реализация этой любви распространяется на весь процесс культурного творчества личности каждого человека, который приобретает характер сотворчества Богу. Такое сотворчество действительно приводит мир в состояние совершенства. И именно о таком состоянии «устроения царства» конкретно для правителя государства писал старец Филофей, опираясь на глубину восточной христианской, русско-византийской традиции. И такое состояние характеризуется благодатью, исходящей от Бога, способствующей возрастанию духовного совершенства. Иное же состояние подобно тому, как кто-то совершает на первый взгляд правильные действия, но эти действия не имеют под собой никакого духовного состояния – совершающий эти действия руководствуется лишь внешними правилами, законом, не имея при этом никакого внутреннего состояния побуждения к их совершению. В таком случае внешние действия, совершаемые «по закону», приводят в конечном своем итоге к разрушению всей создаваемой системы властвования в государстве; государство превращается в тюрьму для живущего в ней народа, а властитель – в тирана.
Чуть ранее времени полемики царя с «беглым» князем, в начале XIV в. в самой Византии «формируется представление о свободе как иерархическом состоянии. Свобода, согласно такому пониманию, имеет степени и может быть большей или меньшей». Но при этом, «формально-юридически в империи доминировало определение свободы римского права, как возможности действовать по своему желанию вне какого-либо подчинения…». Это означает то, что русское заимствование византийской традиции в своем развитии было однобоким (что подтверждает высказанную выше мысль), и на месте обширной византийской политической и духовной традиции в московской царстве начинает развиваться элементарный византизм, воплощающий в себе лишь материальные стремления государственного лидера (как писал Грозный – «все рабы, и никого больше, кроме рабов»: это и есть элементарный византизм, в рамках которого отдельная личность имеет значение только в формате реализации принципа свободы правителя – царя, императора).
Предательство Курбского было совершено в политической плоскости (да и то, его переход на сторону короля Сигизмунда нельзя рассматривать с таком смысле, ибо Курбский всего лишь реализовал древнее право бояр на выбор себе князя, согласно своему политическому желанию, «переезжая от одного двора к другому»). Но в области духовно-нравственной Курбский остался на стороне древних традиций русско-византийского христианства, которые формировались, начиная от крещения Киевской Руси. В этом смысле предателем стал Иван Грозный, подчинив интересы Вселенского Православия узким политическим интересам Московского Царства, которые поставил на абсолютную высоту, неверно истолковав доктринальную идею «Третьего Рима», переданную его отцу. Из двух мировоззренческих позиций победила более приземленная, но потому и более живучая. Возвышенная позиция в лице князя Андрея Курбского, как это бывало в истории неоднократно, обрела статус предательской.