тюрьма 4 в могилеве номер
г. Могилев, СТ-4
visibility
Адрес: 212011, г. Могилев, ул. Крупской, 99А
кадровый аппарат: тел. (8-0222) 242333, 242341
visibility
(Из писем политзаключенного Валерия Левоневского)
В тюрьме содержатся примерно 200 человек усиленного режима, в основном «первоходы». 28 камер и 8 «ройников» В камерах по 6-10 человек, 6 хат по 4 человека.
С 95 по 130 камеру, «тройники» №146-153. Три этажа. В подвале КИЧа. 132-резиновая камера.
С 1 по 94 камеру – СИЗО. После 130-145 КИЧа. 96,97,98 рабочие камеры, т.е. что-то шьют, работают.
В СИЗО содержаться примерно 1000 человек.
Смотрящий Дадок Андрей (за крытой) 29 лет. ЗА СИЗО смотрит «Комсомолец».
В крытой дают не более трех лет. Кабельное телевидение, 21 канал, санитарная аптека, телевизоры в каждой камере, кроме «тройников».
Тройники это своего рода «Карантин». Там стоят уже трехъярусные кровати, 2,5 на 3,5 метра комната в которой есть туалет, стол и лавка. Примерно размером как в хрущевке кухня.
Адрес тюрьмы: 212011 г.Могилев, ул.Крупской 99а.
Режим содержания – строгий. Лежать нельзя на шконарях. Самое злостное нарушение если лежишь на шконаре. Сидеть на шконаре можно.
Связи между СИЗО и «Крытниками» нет. Но между собой как обычно связь по мокрому, через унитазы.
Петухов нет, если бывают, то сидят отдельно.
Находиться тюрьма на окраине города.
Проблем особых с «курить» и «варить» нет.
Подписка на газеты свободная, но подписывается немного людей, т.к. экономят деньги.
Форум
212011, г. Могилев, ул. Крупской, 99А
кадровый аппарат: тел. (8-0222) 750231
дежурная служба: тел. (8-0222) 75026
Могилевская тюрьма Ст-4
(Из писем политзаключенного Валерия Левоневского)
В тюрьме содержаться примерно 200 человек усиленного режима, в основном «первоходы». 28 камер и 8 «ройников» В камерах по 6-10 человек, 6 хат по 4 человека.
С 95 по 130 камеру, «тройники» №146-153. Три этажа. В подвале КИЧа. 132-резиновая камера.
С 1 по 94 камеру – СИЗО. После 130-145 КИЧа. 96,97,98 рабочие камеры, т.е. что-то шьют, работают.
В СИЗО содержаться примерно 1000 человек.
Смотрящий Дадок Андрей (за крытой) 29 лет. ЗА СИЗО смотрит «Комсомолец».
В крытой дают не более трех лет. Кабельное телевидение, 21 канал, санитарная аптека, телевизоры в каждой камере, кроме «тройников».
Тройники это своего рода «Карантин». Там стоят уже трехъярусные кровати, 2,5 на 3,5 метра комната в которой есть туалет, стол и лавка. Примерно размером как в хрущевке кухня.
Адрес тюрьмы: 212011 г.Могилев, ул.Крупской 99а.
Режим содержания – строгий. Лежать нельзя на шконарях. Самое злостное нарушение если лежишь на шконаре. Сидеть на шконаре можно.
Связи между СИЗО и «Крытниками» нет. Но между собой как обычно связь по мокрому, через унитазы.
Петухов нет, если бывают, то сидят отдельно.
Находиться тюрьма на окраине города.
Проблем особых с «курить» и «варить» нет.
Подписка на газеты свободная, но подписывается немного людей, т.к. экономят деньги.
г. Могилев, СТ-4
Труженица тыла
Адрес: 212011, г. Могилев, ул. Крупской, 99А
кадровый аппарат: тел. (8-0222) 242333, 242341
Труженица тыла
(Из писем политзаключенного Валерия Левоневского)
В тюрьме содержатся примерно 200 человек усиленного режима, в основном «первоходы». 28 камер и 8 «ройников» В камерах по 6-10 человек, 6 хат по 4 человека.
С 95 по 130 камеру, «тройники» №146-153. Три этажа. В подвале КИЧа. 132-резиновая камера.
С 1 по 94 камеру – СИЗО. После 130-145 КИЧа. 96,97,98 рабочие камеры, т.е. что-то шьют, работают.
В СИЗО содержаться примерно 1000 человек.
Смотрящий Дадок Андрей (за крытой) 29 лет. ЗА СИЗО смотрит «Комсомолец».
В крытой дают не более трех лет. Кабельное телевидение, 21 канал, санитарная аптека, телевизоры в каждой камере, кроме «тройников».
Тройники это своего рода «Карантин». Там стоят уже трехъярусные кровати, 2,5 на 3,5 метра комната в которой есть туалет, стол и лавка. Примерно размером как в хрущевке кухня.
Адрес тюрьмы: 212011 г.Могилев, ул.Крупской 99а.
Режим содержания – строгий. Лежать нельзя на шконарях. Самое злостное нарушение если лежишь на шконаре. Сидеть на шконаре можно.
Связи между СИЗО и «Крытниками» нет. Но между собой как обычно связь по мокрому, через унитазы.
Петухов нет, если бывают, то сидят отдельно.
Находиться тюрьма на окраине города.
Проблем особых с «курить» и «варить» нет.
Подписка на газеты свободная, но подписывается немного людей, т.к. экономят деньги.
Тюрьма 4 в могилеве номер
История учреждения в событиях
Алексеевич П. М. (Паштет Минский) освободился по отбытию срока из СТ-4 тюрьмы; Могилев.
Алексеевич П. М. (Паштет Минский) убыл из СТ-4 тюрьмы; Могилев в ИК-17 Шклов.
Герасимович О. Д. (Муму) убыл из СТ-4 тюрьмы; Могилев свободился по отбытию наказания.
В это время там находился Алексеевич П. М. (Паштет Минский).
Акимов С. Н. (Аким Волгоградский) освободился по отбытию срока из СТ-4 тюрьмы; Могилев.
В это время там находились: Алексеевич П. М. (Паштет Минский), Герасимович О. Д. (Муму).
Алексеевич П. М. (Паштет Минский) прибыл в СТ-4 тюрьму; Могилев из ИК-17 Шклов.
В это время там находились: Герасимович О. Д. (Муму), Акимов С. Н. (Аким Волгоградский).
Герасимович О. Д. (Муму) прибыл в СТ-4 тюрьму; Могилев.
В это время там находился Акимов С. Н. (Аким Волгоградский).
Список воров «в законе», отбывавших в учреждении
В Беларуси сейчас в лагерях каждый живет по течению либо своим кругом. Старых авторитетов либо в крытую, либо будь в лагере, но молчи как мышь. В крытых Гродно, Могилева и Жодино не лютуют мусора, там отрицалово с которым не хотят пока возиться, они сами пожирают себя потихоньку, а в зонах почти как в армии. Молодежь ломают со старта… бумаги, метла, запретка, хозработы. Приезжают в зону, а там срока за нарушения добавляют. Под крышей сидеть надо. Вот и думают зачем мне это надо. Буду я как все, а не такой как те три человека, которые сидят в бурах и изоляторах. В лагерях все красное в хлам.
Касаемо Медвежонка, достойно сидит, страдает. Вскрывался. В Беларуси есть 411 статья ук рб. По ней его могут вечно крутить на новые срока и добавлять по году-два.
Приветствую. Если касаемо на ст-4 то молноровские все норм себя чувствуют.за тюрьмой смотрела бобруйская братва.ни кого там с кушнеровских и нет. Молодеж вся поехала по лагерям.молнар и еще пару человек не скажу точно кто остались на тюрьме какие то еще дела всплыли.Ну а за бобруйского без пяти минут жулика )))и так знают кто он есть и думаю особо не кому он не подмутит.жида на ивацевичи распределили то там кушнеровская командировка и если он уехал то возможно и у. и.
арончик.час в радость.мир и благополучия всему людскому.воровскому процветать и крепнуть во все времена. серега аким жил в бобруйске.но недолго.после чего ушел на срок в могилев.освободился с крытой могилева.был экстрадирован в россию.
Для добавления комментария авторизуйтесь на сайте.
15-дневный тур по тюрьмам Беларуси: личный опыт, условия и инструкция родственникам задержанных
Я сидела не за работу, в пятницу у меня вообще был выходной. На скамейке в парке возле дома я ждала подругу, втыкала в телефон и слушала музыку. Несколько девушек в 10 метрах от меня негромко о чем-то разговаривали. Подруга опаздывала, ОМОН приехал раньше. Парк возле дома почернел от униформы. Я встала со скамейки, достала наушники, и человек в балаклаве сказал мне пройти в бус.
Как и большинству белорусов, 2020 год подарил мне определенную прививку от страха. В момент, когда я зашла в бус, через административный арест прошло около 20 000 моих соотечественников, среди которых — многие друзья и знакомые. Я примерно понимала, что меня ждет. Поэтому в момент задержания мне было страшно на 7 баллов из 10. Если бы мне сказали, что домой я вернусь через полмесяца, уровень стресса мог бы подняться до восьмерки.
Возле РУВД нас построили лицом к стене, переписали имена, фамилии, места работы. Матерям читали нотации: зачем шла на пикет, если дома дети? Доводы о том, что пикета не было, здесь и далее не принимались.
Вместе с женщинами привезли парня, снимавшего задержания на смартфон. Он сказал, что в бусе его ударили по затылку. Через некоторое время поник, будто засыпая. Сотрудники РУВД вызвали ему скорую.
Нас опросили, описали вещи, забрали шнурки, откатали пальцы, рассказали, как выразить свое несогласие с протоколом. Напряжение понемногу рассасывалось: мои будущие сокамерницы сеяли безудержное веселье и взаимодействовали с представителями системы просто так, for fun. Мужчина в синем костюме, похожий на начальника отдела, пожаловал на огонек и начал с такой заходной:
— С августа работаю без выходных. Семью не вижу. Знаете, как достало?
— Может быть, пора сменить работу? — подкинула я мысль.
— А мне нравится моя работа! — парировал он. — Мы работаем в рамках правового поля, закон не нарушаем. А то вы привыкли всю милицию под одну гребенку: для вас что ОМОН, что участковый — без разницы. Видите, к парню скорая не едет? Так каждый раз, когда мы вызываем врачей в РУВД. Не хотят лечить милиционеров.
Скорая действительно ехала долго: по ощущениям — около часа. Осмотрев юношу, медики решили отвезти его в больницу. Эта новость не на шутку взволновала мужчину в синем костюме: он строго напутствовал конвоиров, чтобы в случае чего парня привезли обратно.
Когда скорая уехала, мужчина в синем костюме немного подобрел.
— Сегодня всех отпустят, — сказал он лично мне, будто по секрету.
Но я решила не радоваться раньше времени, ведь вместо того чтобы отпустить, нас продолжали мариновать в актовом зале. Где-то через час выяснилось, что мы все же поедем на Окрестина. Я знала, что родственники задержанных приезжают к РУВД с передачами, и попросила сотрудника спуститься за ними. Парень неожиданно согласился и через минуту принес нам три пакета. Мы понимали, что эти пакеты попали к нам скорее вопреки инструкции, нежели в соответствии с ней, и аккуратно спросили сотрудников, что они забыли в системе и почему не хотят ничего менять.
— Все, что мы можем изменить, — это свое местоположение, — грустно сказал один из них. — Из РУВД — в СИЗО на Володарке.
Вскоре в актовый зал вернулся мужчина в синем костюме и сменил тему нашей дискуссии.
— Вы просто молодые и не помните, как было в 90-е. А я помню! Пустые прилавки, разруха. — лечил он.
— Причем тут 90-е? — возразила я.
— В 1937-м было лучше?
— Ваша мама ела лебеду?
— Нищая была страна! Нищая! И я не хочу, чтобы это повторилось.
Все стороны были охочи до разговоров, но диалог совершенно не клеился. Однако по мере общения с милиционерами, а позже — с надзирателями, я все четче осознавала, что нахожусь с правильной стороны решетки. Что мне чертовски повезло оказаться здесь, а не там.
С этим ощущением невероятного везения и двумя пакетами передач от друзей, родных и коллег я села в милицейский «бобик» и, абсолютно счастливая, отправилась на Окрестина.
Окрестина
На Окрестина мы приехали затемно. В здании было тихо, будто кроме нас там вовсе никого не было. Всех обыскали, выдали постельные принадлежности и завели в камеру.
Камера выглядела прилично: четыре койки, просторная, достаточно чистая, запах от туалета некритичный. Через 10 минут к нам подселили пятую девушку, а через 15 раздался крик: «Собирайтесь, сейчас поведем вас в нормальную хату». Самое тревожное в тюрьме — вот такие моменты.
Камера на пятерых была хуже: душная, грязная, туалет ощутимо вонял, а слив едва работал. Но мы понимали, что это просто вонь, просто грязь, просто духота и дискомфорт, который легко пережить. Уровень ожиданий от Окрестина был настолько низок, что реальность показалась настоящим подарком судьбы.
— Это же просто хреновый пионерский лагерь! — обрадовались мы и долго не могли уснуть от счастья и своего поразительного открытия.
Дискомфорт
Горячая вода в камерах на Окрестина чертовски облегчала жизнь: верхнюю часть тела мы мыли над раковиной, нижнюю — из бутылки над унитазом. В Жодино, где горячая вода технически не предусмотрена, мылись холодной или клали бутылки на ночь на батарею. Ко всему этому было довольно легко привыкнуть.
Но к чему я так и не привыкла за 15 суток, так это к туалету открытого типа. Если на Окрестина туалет был отгорожен невысокими простенками, то в Жодино одна из перегородок отсутствовала, а другая заслоняла человека едва выше пояса. Чтобы создать иллюзию приватности, мы завешивали туалет простыней. А еще отворачивали вентиль слива, чтобы замаскировать неподобающие звуки. Но сложнее всего было в Могилеве, где слив в нашей камере вообще не работал и смывать приходилось из пластиковой бутылки.
Все это, впрочем, не так страшно. Моя сокамерница Яна (имя изменено), фотомодель по роду занятий, не жаловалась ни на что, кроме отсутствия зеркала. Лишь слегка взгрустнула, когда в передаче не оказалось ни патчей для глаз, ни масок для лица.
В общем, вам понравится на «сутках», если вы:
Новенькие
В субботу вечером, готовясь к воскресному маршу, камеры ИВС начали освобождать от маргиналов.
— Синяк, собирай вещи и на выход, — донеслось из коридора уже после отбоя. Синяк скорее растерялся, чем обрадовался: судя по всему, ему было некуда идти на ночь глядя.
В воскресенье в камеру напротив привезли парней. Мы решили написать в тетрадке несколько лозунгов крупными буквами и показать их через кормушку. Потом перешли к вопросам, на которые можно ответить жестами. Так мы узнали, что парням досталось при задержании.
В ночь и наутро перед судом мы не находили себе места: на репите обсуждали, что, скорее всего, нам дадут штраф.
— Зачем нас сажать, если пикет не состоялся? И куда они посадят настоящих протестующих, если займут камеры такими, как мы? — сказала я вслух семь или десять раз.
Первую на суд повели Яну. Вернулась она с конфетой в руках и с очень хреновыми новостями.
— Только не паникуйте: мне дали 15 суток. Но свидетель, участковый по фамилии Хомич, сказал, что это из-за неуважения к суду. Я просто очень громко смеялась.
— А над чем ты смеялась?
— Над показаниями свидетеля. Он меня, кстати, угостил конфеткой перед судом. Хотите?
Следом на суд повели остальных. Стоя у стены, я слышала, как по скайпу судили сокамерницу. Она прилежно отвечала на вопросы и старалась ничем не оскорбить священность судебного действа. Процесс занял, кажется, минут семь. Сокамернице дали 15 суток и поставили к стенке.
Весь коридор был заполнен людьми с воскресного марша, и вскоре мы узнали, что в этот день задержали больше 1200 человек. Сокамерницы плакали у стены, свидетель Хомич лез к ним не то с утешениями, не то с назиданиями. Друг Хомича буравил меня взглядом, а я буравила его в ответ. Судья Дедкова отклоняла ходатайство за ходатайством.
Затем свидетель рассказал суду, как я в составе организованной группы лиц выкрикивала провокационные лозунги. Правда, срезался на дополнительных вопросах.
— Я точно не помню, в какой куртке она была. Это было два дня назад, а я участковый, у меня много таких. Я успел забыть, во что она была одета.
— Какие лозунги она выкрикивала? — задал вопрос мой адвокат.
— Может, она выкрикивала «За Батьку»?
— Нет, точно не «За Батьку».
Кажется, суду этого было достаточно.
Странно, но по возвращении в камеру мы снова были абсолютно счастливы. Три моих сокамерницы, получившие по 15 суток, громко праздновали это на всю тюрьму. Четвертая получила 10 суток и была чуть-чуть сдержанней на эмоции.
Этап в Жодино
Путь до Жодино был неблизкий. Мне повезло: я ехала с сокамерницей в двойном «стакане», а две наши соседки ютились в одинарном. Когда «стакан» открылся, на улице уже смеркалось. С руками за спиной мы вошли в помещение без окон и выстроились вдоль стены. Тюремщик ходил мимо и покрикивал, будто погружая нас в новую реальность:
— Смотреть в пол! Молчать! Руки за спину!
Во время переклички я услышала имя своей коллеги с Onliner и поразилась невозможности даже повернуть голову в ее сторону. Страшно не было, но было странно, словно на меня надели шлем виртуальной реальности и запустили аттракцион «Тюрьма. Полное погружение».
Часа через два нам наконец нашли камеру. В ней было 8 коек, а нас — 16 человек. Измерив плитку на полу с помощью тетрадных листов в клеточку, мы насчитали в камере 18 с половиной квадратных метров. Койки стояли по бокам, а в центре — длинный стол с лавками. Стены обшарпаны, окно забрано решеткой, потолок весь в желтых разводах от сигаретного дыма, туалет, по сути, открыт, если не считать низкой перегородки, которая заслоняет человека несколько выше пояса.
Со временем мы увидели плюсы: в камере было гораздо чище, чем на Окрестина. По наследству от предыдущих сидельцев нам достался рулон туалетной бумаги, ⅔ бутылки жидкого мыла, губки для мытья посуды, тряпка для мытья пола, пара журналов со сканвордами, миска с тушеной капустой, а позже в тайнике мы обнаружили конверт первого класса и поняли, что жизнь удалась.
В первую ночь нам выдали восемь матрасов и схожее количество одеял. Я и три моих сокамерницы легли на пол, остальные распределились по шконкам.
Следующие четыре дня я в прямом смысле не могла найти себе места. Но это была довольно скромная плата за такой жизненный опыт. Меня одолевало смешанное чувство дискомфорта и абсолютного счастья от значимости момента, от того, какие поразительные люди меня окружают и как много нас набито в тесной камере. Среди всех мест, куда я попала за эти 15 суток, условия в Жодино были наименее выносимые. Но именно там арест напоминал вечеринку, где тусят 17 часов в сутки, а оставшиеся 7 спят вповалку друг на друге.
Правда, многим из нас пришлось расплатиться здоровьем за это безудержное веселье: у четырех, включая меня, подтвердилась «корона», другие даже тест не делали — и так все было ясно. Впрочем, все переболели достаточно легко и, кажется, без последствий.
«Поймите, от нас ничего не зависит»
В системе очень мало злодеев. Я это знала и до тюрьмы, но не представляла себе масштабы. Создается впечатление, что одни хорошие люди взяли других хороших людей в заложники, потому что от них ничего не зависит.
«От меня ничего не зависит» — это мантра, которую в органах, кажется, читают по утрам вместо молитвы. Эту фразу говорил почти каждый из тех, кого мы встречали по ту сторону решетки. По другую сторону находились мы, убежденные в том, что от нас зависит вообще все на свете. Хирурги-онкологи считали больных, которые останутся без операций, директор фирмы сокрушалась о неоплаченных налогах, волонтерка «Фауны города» — о собаках и кошках, которых не удастся спасти, и все вместе они были уверены, что без них протест обречен.
15 + 15?
В среду мы пели песни. Начали с безобидных — «Купалiнка», «Батарейка», «Мой рок-н-рол», продолжили песнями покрепче — «Грай», «Перемен», «Воины света», а в финале окончательно осмелели и перешли на репертуар «Вороваек». В какой-то момент на коридоре прозвучала фамилия одной из нас, будто надзиратели перепутали камеры. Мы ждали передач, поэтому радостно крикнули через дверь, что человек с такой фамилией находится у нас. Но вместо передачи девушку огорошили новостью:
— Ты сидишь 15 суток? Будешь 30 сидеть, — сказал самый неприятный надзиратель.
Яна была не единственной, кому на моих глазах принесли новое решение суда или новый протокол за старое фото в прессе. В такие моменты все начинали сомневаться в том, что когда-либо выйдут на свободу. Ведь уровень непритязательности наших судов по части доказывания вины позволял клепать протокол за протоколом, решение за решением.
К счастью, все девушки, с которыми я сидела, по истечении срока были освобождены. Правда, некоторым пришлось почти сразу покинуть страну.
Этап в Могилев
Через пять дней нам снова сказали собираться. Надзиратель рассказал, что мы едем в Могилев, что там специально для нас «разморозили» неэксплуатируемый корпус. Мы решили, раз такое дело, узнать у него последние новости. Он рассказал о смерти Романа Бондаренко.
В Могилев нас везли молодые «вэвэшники». Сначала вежливо попросили ехать в тишине. А потом сами стали расспрашивать. Завязался диалог на остросоциальные темы.
— Нас было 30 человек в камере на 10 коек, — рассказали мужчины, которых этапировали вместе с нами. — Спали мы по очереди. Первые два дня вообще ничего не ели. На третий нам дали хлеб.
Военные слушали и понимающе кивали. Один из них негромко поделился своими страхами.
— В прошлый раз мы везли девушку. Ее в автозаке поставили на колени. Сказали, что пальцы отрежут. Если бы так с моей женой поступили, я бы, конечно, молчать не стал. Я бы тогда. — здесь он крепко задумался. — Пошел бы судиться.
На мои возражения о правовом дефолте и о том, что суды сейчас борются исключительно с протестующими, а не за их права, парень ничего не ответил. Слушал и понимающе кивал.
В Могилеве нас встретили вежливо. Корпус был маленький, если не сказать камерный, в нем чувствовался какой-то уют. Мы попали в красивую светлую камеру с новыми веселыми девчонками. Камера на десять человек казалась пансионатом, пока мы не заметили черную плесень на стенах.
Из-за плесени нас перевели в другую камеру, с другими неприятными изъянами: неработающим сливом и клопами в матрасах. Когда мы жаловались надзирателям на клопов, они ловко парировали:
Сокамерницы говорили, что в помещении воняет мочой, но лично я уже ничего не чувствовала. Ни запаха мочи, ни аромата дезодоранта или спиртового антисептика, ни запахов хлорки и сигарет. В последнюю неделю меня накрыли «корона» и депрессия. Безудержное веселье сменилось томным ожиданием дня свободы. Но чем ближе к финалу, тем страшнее было выходить. Казалось, что проблемы, накопленные за полмесяца, выльются мне на голову как из ведра, стоит лишь выйти за периметр забора с колючей проволокой.
О «сутках» в целом
Это яркий опыт, о котором я буду долго вспоминать и рассказывать. Это риск подорвать здоровье и довольно высокий уровень дискомфорта. Но уровень стресса был даже ниже, чем на свободе в дни нашего отсутствия. Мы понимали это, когда по капле узнавали новости с воли. В отличие от людей на улицах, за решеткой мы чувствовали себя в безопасности, будто воплотилась в жизнь страшная шутка о милиции, которая сначала посадит, а потом стережет.
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш Telegram-бот. Это анонимно и быстро