бутылочкой побаловались что значит
Рынки рухнули из-за нового штамма COVID. Что происходит
В пятницу по мировым фондовым рынкам прокатилась волна распродаж. Падение котировок началось в Азии — индексы бирж Японии, Гонконга, Тайваня, Южной Кореи и Китая упали в диапазоне 0,3–2,7%. Затем мощным снижением начались торги на Московской бирже, индекс которой в первую минуту сессии потерял 3,7%. В течение дня падение главного индикатора российского рынка акций ускорялось до 3,85%.
Волна не обошла стороной и европейские рынки. К 16:40 мск немецкий индекс DAX упал на 3,05%, британский FTSE 100 — на 2,89%, а Euro Stoxx 50 — на 3,48%. В лидерах падения здесь оказались акции авиакомпаний и туристических холдингов. Так, котировки International Consolidated Airlines Group, в которую входит авиакомпания British Airways, упали в Лондоне на 20,9%, британского лоукостера EasyJet Airline Company — на 18,9%, бумаги немецкой Lufthansa потеряли около 10% стоимости.
Что привело к распродажам
По мнению аналитиков, главная причина столь мощного негатива — опасения по поводу нового штамма коронавируса COVID-19. 26 ноября Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) созвала чрезвычайную встречу из-за южноафриканского штамма коронавируса, который был обнаружен в Ботсване, ЮАР, Израиле и Гонконге. Предполагается, что он более заразен и отличается большим количеством мутаций. На этом фоне Великобритания, Сингапур, Израиль и ряд других стран прекратили авиасообщение с несколькими африканскими государствами.
До сих пор опасения инвесторов из-за очередного всплеска заболеваемости в Европе и США смягчали позитивные ожидания от прививочной кампании, а также данные исследований уже известных вирусологам штаммов COVID-19, отмечают в инвесткомпании «Фридом Финанс». С появлением новой модификации вируса неопределенность вновь усиливается, поэтому инвесторы предпочитают свести к минимуму покупки рисковых активов, сказано в обзоре компании.
«Очередную коррекционную волну, вызванную во многом сокращением маржинальных позиций по акциям, мы видим сегодня. Поводом для нее действительно послужили страхи распространения африканского штамма коронавируса и опасения, что имеющиеся сейчас в мире вакцины будут малоэффективны против него», — сказал Антонов «РБК Инвестициям».
На рынки также влияют кардинально изменившиеся ожидания инвесторов от действий мировых центральных банков, пишет Bloomberg. В последние месяцы регуляторы готовили рынки к ужесточению денежно-кредитной политики, поскольку пандемия коронавируса отступала, а инфляция на фоне низких ставок разгонялась. Однако теперь, отмечает агентство, перспектива очередного витка борьбы с COVID-19 и возможность введения новых социальных ограничений заставит центробанки дважды подумать, прежде чем сокращать экономическую поддержку.
Как долго продлится текущий обвал на рынках
Портфельный управляющий УК «Альфа-Капитал» Эдуард Харин полагает, что многое зависит от производителей вакцин — как быстро они смогут перенастроиться и сделать бустер для нового штамма. «Если это займет несколько недель, то есть до момента появления новых бустеров в мире пройдет немного времени, то, наверное, это будет короткоживущая история», — сказал эксперт.
К тому же у рынка есть защитные механизмы, которые могут стать «буфером для дальнейшего снижения котировок», добавил он. Харин полагает, что:
По мнению Алексея Антонова, просадка, скорее всего, будет выкуплена уже в первые дни следующей недели. «Мы видим резкое ослабление курса доллара. За первую половину пятницы индекс доллара (DXY) снизился на 0,6% (до 96,23 на 15:47 мск). Это говорит о том, что бегства инвесторов в защитный доллар нет, и дает надежды на скорый выкуп просадки».
На фоне обвала котировок директор по инвестициям управляющей компании «Открытие» Виталий Исаков советует осторожно покупать просевшие акции, однако избегать авиаперевозчиков и круизных компаний, большинство из которых не были хорошими бизнесами и в доковидную эру.
«Мы бы посоветовали неискушенным инвесторам избегать ставок на отдельные компании или сектора, а формировать диверсифицированные портфели широкого рынка. По таким портфелям, мы убеждены, покупки на текущих уровнях дадут хороший результат на разумном горизонте инвестирования — три-пять лет и более», — заключил эксперт.
Текст книги «Вор (Журналист-2)»
Автор книги: Андрей Константинов
Жанр: Современные детективы, Детективы
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Жиртуев обиженно посопел – он очень не любил, когда его перебивали, – но потом все-таки сказал:
И дядя Саша пустился в долгие рассуждения о вреде пьянства и о том, как все родственники переживали за Андрея… Обнорский слышал все это уже не раз и не два и с тоской думал о том, что дядюшка завелся надолго: сел на своего любимого конька – начал читать проповеди о здоровом образе жизни. Лишь минут через пятнадцать Серегин смог наконец попрощаться, заверив Александра Васильевича в том, что с зеленым змием покончено…
Раздумывал Андрей недолго – и решил посоветоваться с Женькой Кондрашовым; тот, в конце концов, бывший опер, должен подсказать, куда сунуться… Андрей позвонил Кондрашову на радиотелефон – приятель был хмур и, судя по всему, очень занят чем-то, но после настойчивых просьб Серегина все же согласился пересечься в центре города минут на пятнадцать.
Они встретились в Катькином садике – было уже совсем темно, но Невский проспект еще вовсю шумел – на главной улице Питера жизнь затихала лишь глубоко за полночь. Учитывая, что Женька куда-то спешил, Андрей постарался предельно кратко изложить суть проблемы. Не вдаваясь в подробности, он хотел просто узнать, занимается ли кто-то в милиции изучением причин и мотивов самоубийств… Кондрашов только усмехнулся и выразительно посмотрел на приятеля:
– Андрюхин, я тебя умоляю… Если самоубийство было, то ты же понимаешь… Кто бы там стал что-то ковырять? От глухарей-то мокрых проблем хватает, а уж суицидники… А что там за «тема» была, почему ты спрашиваешь?
Обнорский пожал плечами:
– Как тебе сказать… Парень этот, Олег Варфоломеев, он художником-реставратором был… Я ему хотел несколько вопросов задать, а выяснилось, что он еще в восемьдесят восьмом умер… Может быть, там на самом деле все чисто было, но вот как-то уточнить бы все это хотелось… Я даже объяснить толком не могу – зачем, просто интуичу чего-то…
Кондрашов вдруг задумался, покусал губу, сморщил лоб и начал ерошить свой ежик на затылке, явно что-то вспоминая.
– Как, ты говоришь, фамилия этого художника?
– Угу… – Женька помолчал еще немного, потом неуверенно покачал головой и сказал: – Может, я путаю что-то… Но в восемьдесят восьмом была «тема» с одним Варфоломеевым… Только там не самоубийство было, а самая нормальная квартирная мокруха. И мужик этот был не художником, а коллекционером – его в квартире уделали и обнесли. Мы еще ориентировку получали насчет возможных каналов сбыта похищенного. Варфоломеев… Вроде действительно Варфоломеев того мужика фамилия была… Там в результате хороший такой глухарь нарисовался… А занимался этим…
Кондрашов понапрягал еще немного свою память и после некоторой паузы продолжил:
– Был такой оперок в районе – Степа Марков… Вроде его эта «тема» была… Он ее с кем-то из главковских «убойщиков» тянул… Этот Марков, кстати, толково работал, мы с ним несколько раз пересекались, пока он в ОРБ не ушел… Попробуй с ним поговорить, может, он тебе и сольет чего-нибудь… Только на меня не вздумай ссылаться – я теперь для оэрбэшников сам понимаешь кто… А Степа парень толковый и опер грамотный… Только он упертый немного и на шпиономании повернутый – там у них, в пятнадцатом отделе, все такие… Ты к нему прямиком не суйся, обставься как-нибудь… А то он не скажет тебе ничего… Все, Андрюхин, мне бежать надо. Если что – звони. Пока!
– Пока-пока, – вздохнув, отозвался Обнорский, пожимая громадную Женькину клешню.
Андрей остался еще ненадолго в Катькином садике, наблюдая за игроками в шахматы и в нарды. У памятника Екатерине Великой в Питере издавна тусовались не только голубые, но и жертвы азарта – здесь играли на деньги, здесь же когда-то собирались профессиональные шулера и каталы, выискивавшие клиентов для катранов. Последние уже ушли в прошлое, с тех пор как появились в Петербурге легальные казино, а вот шахматисты и шишбешники[42] 42
Шишбешники – игроки в нарды (жарг.).
Серегин, задумавшись, курил, глядя на фанатиков черно-белых полей, подсвечивавших себе карманными фонариками, и думал о том, как ему найти подход к Маркову. Легко Женьке говорить – обставься… Если Марков работает в пятнадцатом отделе, которым руководит Никита Кудасов, то обставиться будет нелегко…
С Кудасовым Обнорский был знаком совсем немного, можно сказать, мельком… Хорошего контакта с Никитой Никитичем не получилось – с самого начала шеф пятнадцатого отдела как бы отгородился от Серегина стеной, стал прикидываться валенком и солдафоном… Ни на один вопрос, интересовавший Андрея, толком не ответил, зато сам начал пробивать Обнорского на предмет связей и контактов…
В результате оэрбэшник и журналист расстались холодно, явно не придя в восторг друг от друга… Позже Серегин не раз жалел, что так все вышло. Отдел Кудасова занимался разработками лидеров преступных группировок, следовательно, для Андрея именно это подразделение могло бы стать настоящим кладезем информации… Но контакта не получилось, и ход в пятнадцатый отдел был закрыт. Трудно сказать, почему так вышло: то ли у Кудасова было предубеждение против журналистов вообще, то ли контакты Серегина с бандитами ему не нравились… А может быть, Андрей просто неудачно, непродуманно тогда разговор построил. В общем, досадно получилось: Никита Кудасов, судя по всему, был мужиком интересным и стоящим…
Докурив сигарету до самого фильтра, Серегин понял, что ничего толкового ему в голову «вдруг и сразу» все равно не придет – слишком уж тяжелой после длинного дня была эта самая голова. Поэтому Андрей рассудил так – утро должно быть мудренее вечера, а стало быть, нечего больше отсвечивать в Катькином садике, пора ехать домой – там перекусить чего-нибудь наскоро и лечь спать. Глаза уже и так слипались… Андрей решительно затоптал окурок и, шуганув какого-то голубого, нерешительно кружившего вокруг него уже пару минут, зашагал к машине…
Всю дорогу до дома Серегина не покидало чувство усиливающейся тревоги, но он списывал все на усталость и нервы… Нервы и впрямь совсем расшалились – ночью Андрею вновь приснился Кука со своим двойным лицом, и вновь было мучительное выплывание из кошмара и две таблетки анальгина на кухне под утро…
– Нервы, – шептал Обнорский сам себе, пытаясь уснуть еще хотя бы на часок. – Это просто нервы… Все же нормально, ничего страшного не происходит. Это просто нервы…
К сожалению, он опять ошибался – вокруг Андрея начала сжиматься еще невидимая ему петля. Он многого не знал – а иначе, наверное, попытался бы еще с вечера связаться с Никитой Кудасовым. Или со Степой Марковым… Или хотя бы поподробнее поговорить с Женькой Кондрашовым… Но Андрей знал пока только то, что знал…
Разве мог он предположить, что его персона почти весь прошедший день занимала умы очень «серьезных» людей, редко думающих о разных пустяках по банальной причине тотальной нехватки времени?
Откуда журналист Серегин мог знать, что им активно интересуется сам Антибиотик – и не только интересуется, но и предпринимает вполне конкретные шаги для того, чтобы серьезно осложнить его, Серегина, жизнь… Андрей вообще тогда слабо представлял себе, кто такой Антибиотик… Про некоего загадочного сверхлидера Палыча он имел кое-какую обрывочную информацию, но при этом совершенно не подозревал, что этот полумифический Палыч, о котором говорили с оглядкой и шепотом, и Антибиотик, которого упомянул умирающий Барон, – одно и то же лицо, вполне реальное и крайне опасное. В настоящий момент – для самого Андрея…
А дело заключалось в следующем. Когда Виктор Палыч узнал, что Ирина Лебедева умерла, не выдав ни бита информации о злополучной «Эгине», он не то чтобы рассердился или разъярился, нет, он впал в самое страшное свое состояние – в холодное бешенство, которое внешне проявлялось лишь легким подергиванием левой щеки да тем, что его совсем не стариковские глаза переставали моргать…
С тем, что произошло в квартире на Рылеева, Антибиотик разобрался довольно быстро, ситуация там сложилась, к сожалению, достаточно типичная для тех структур, которые в России в начале девяностых годов начали величать организованной преступностью. Произошел так называемый эксцесс исполнителей: посланные к Лебедевой люди очень хотели качественно выполнить задание, но стараться принялись весьма по-советски, то есть с тяжким, звероподобным рвением. Впрочем, иначе они не умели… Им поручено было узнать у бабы, где находится картина, которую отдал ей Юрка Барон, причем быкам даже не сказали, о какой, собственно, картине идет речь…
Лебедева, когда к ней в квартиру ворвались четверо здоровенных парней, пыталась сначала кричать. Ей «легонько дали по жбану», но она ничего не поняла и «пошла в полную несознанку», чем невероятно раздражила быков. Она валяла дурочку и пыталась уверить бандитов в том, что ничего не знает ни про какого-то Барона, ни про его картину… На свою беду Ирина была женщиной весьма миловидной и сексапильной. Для того чтобы освежить память, ее затащили в спальню и поставили на хор, ну и бутылочкой побаловались немного… Кто ж знал, что у этой соски слабое сердце окажется – она взяла и ласты склеила… Быки это поняли не сразу, а когда до них дошло наконец, что перед ними труп, вот тогда они уже обезумели по-настоящему – от ужаса, ведь из покойницы, как известно, никакую информацию не вынешь… Именно от животного страха они и надругались над уже мертвой Лебедевой – выбили ей глаз и зубы, прижигали холодеющее тело сигаретами и прибили руки гвоздями к подлокотникам кресла… Потом они перевернули всю квартиру вверх дном, но ничего стоящего не нашли – ни тайников, ни картин, ничего… Правда, у них хватило мозгов прихватить с собой из квартиры все документы, ежедневники и письма Лебедевой…
Виктор Палыч тяжело задумался. С самого начала в этой истории с «Эгиной» все шло как-то наперекосяк, словно проклята была кем-то рембрандтовская картина… Когда Барона закрыли в «Кресты», Антибиотик еще пытался кое-как контролировать ситуацию независимо от Ващанова через своего человека в камере, но когда старого перевели в лазарет – тогда пришлось во всем верить Гене на слово… А не получилось ли так, что скурвился Генуля? Может, все его выкладки про эту Ирину и журналиста Серегина – сплошная зале́чка, может, Гена хотел в свою игру сыграть? Рембрандтовский холст кому хочешь голову закружит. И даже неглупый человек может, словно мотылек неразумный, полететь на пламя, считая, что вот он – шанс мгновенно разбогатеть, стать счастливым и свободным, не понимая, что такие мечты – пустая, глупая химера, что не даст им картина ничего, кроме очень больших проблем… Сам-то Антибиотик осознавал это очень хорошо и гонялся за «Эгиной» отнюдь не по причине ее баснословной рыночной цены, а совершенно по другим мотивам…
Кстати, Гена-то ведь не один работал – при нем оперок Колбасов над «темой» трудился, он же и к тайничку Юркиному ездил… И никто ведь ничего не контролировал, теперь одному Богу и этому Колбасову известно, что на самом деле там нашлось.
Виктор Палыч бесился потому, что ощущал себя в тупике, а для него это было крайне непривычное и оттого совершенно некомфортное состояние…
Вдоволь потерзавшись сомнениями и подозрениями, Антибиотик выдернул к себе Ващанова, и у них состоялся долгий и очень неприятный разговор, в результате которого было все же решено сосредоточиться на фигуре журналиста Серегина. Как ни крути, а он был последней видимой ниточкой, тянувшейся от покойного Барона…
Геннадий Петрович ушел с рандеву на негнущихся ногах, в нервном ознобе и абсолютно липкий от пота. Он понял, что Антибиотик начал в нем сомневаться, а что это могло повлечь за собой – Ващанов представлял очень хорошо… Заместитель начальника ОРБ уже не раз проклял тот день, когда впервые услышал об украденной «Эгине», да что толку-то с этих проклятий… Ситуация все время норовила вырваться из-под контроля (а если честно, то она никогда полностью и не контролировалась) и с каждым днем делалась все более и более опасной лично для него, Ващанова… Теперь вот труп этой Лебедевой ко всем проблемам добавился… И дело было не только в том, что фактически Геннадий Петрович был как бы соучастником убийства, – хрен с ней, с бабой этой, совесть подполковника не особо мучила… Его мучил смертный страх, причем теперь лагеря Нижнего Тагила не казались ему такими ужасными, как раньше. Ващанов вдруг как-то очень отчетливо понял, что, если все вскроется, если его разоблачит Комитет, «особая инспекция» или еще кто-то, до суда и зоны он просто не доживет. И никто его не убережет и не спасет… А зачем же он тогда столько лет капитал копил? Впустую, значит, все мечты о богатой и беззаботной жизни? Страшно было Геннадию Петровичу, очень страшно, и ощущал он себя маленьким, слабым человечком, отчаянно бегущим в темном тоннеле перед безжалостным, набирающим скорость паровозом…
Собственно, Ващанову и раньше бывало страшно, но после этого разговора с Палычем ужас вошел в него навсегда, поселился, так сказать, с постоянной пропиской, и его накал Геннадий Петрович мог снижать уже только одним – водкой…
Но глаза боятся, а руки, как известно, делают. В голове подполковника родилась вполне сносная оперативная комбинация, которую надо было закрутить вокруг журналиста Серегина… В конце концов, он ведь на эту Лебедеву людей Палыча вывел? Он… Вот, стало быть, и надо попробовать его к ее трупу привязать… А что? Он же Лебедевой интересовался? Интересовался… Зачем? А дамочку потом, между прочим, замученной нашли… Можно на вполне законных основаниях Серегина этого в камеру засунуть, а там попрессовать немного – глядишь, из него что-нибудь и вылезет…
Проблема заключалась только в том, что сам Геннадий Петрович делать что-либо своими руками не только не хотел, но и попросту не мог – ранг и должность мешали… А следовательно, необходимо опять привлекать Вову Колбасова как исполнителя его, Ващанова, идей… И выхода другого не было, по крайней мере подполковник его не видел… Использовать Колбасова очень не хотелось, игрушки-то пошли совсем серьезные, а Вова, при всех его недостатках, был совсем не дурак. Использовать его втемную, как раньше, уже вряд ли получится, он же опер, считать и сращивать умеет, вычислит и ващановский интерес. А если не вычислит, то почувствует, догадается… И как тут себя поведет? Сдаст? Или не сдаст? Если не сдаст, то может стать… как бы это выразиться… нет, не подельником (слово какое-то нехорошее, тюрьмой от него пахнет) – напарником, даже, лучше сказать, компаньоном… Младшим компаньоном… Но ведь тогда с ним делиться придется? А с другой стороны – что делать.
Короче говоря, почти сразу после разговора с Палычем Ващанов вызвал к себе Колбасова и предложил пообедать в кафешке неподалеку от здания ГУВД. И там, отчаянно потея, боясь и скрывая это свое состояние, начал обрабатывать Володю, для того чтобы направить его в нужное русло… Страхи Ващанова оказались напрасными – Колбасов понимал все с полунамека, с полуслова и даже не поинтересовался, откуда подполковнику стало известно про труп, который еще даже официально не был обнаружен… Впрочем, это и так было ясно – оперативная информация пришла от источника, откуда же еще… И ни один опер никогда и никому не раскроет самых ценных своих агентов, так что и спрашивать тут нечего…
В общем, согласился Володя Колбасов вписаться в новую «тему», вернее – в продолжение старой… И первое, что ему предстояло сделать, – это деликатно подбросить «убойщикам» версию, когда они займутся трупом Лебедевой…
А не получится Серегина в камеру сунуть – все равно пусть подергается, понервничает. Может, и сам к Ващанову за помощью прибежит… У Геннадия Петровича ведь отношения с журналистом очень даже неплохие, этот Серегин от заместителя начальника ОРБ ничего плохого никогда не видел…
Обнорский, естественно, был не в курсе этих раскладов, поэтому и не понимал, отчего наутро после разговора с Кондрашовым его обуяла такая нервозность, усугублявшаяся приступами головной боли… В редакцию Андрей приехал лишь часам к двенадцати, пошатался по кабинетам, покурил с коллегами, попил кофе в буфете, потом приземлился на свое рабочее место и начал думать о том, под какой легендой подкатить к Степе Маркову насчет Варфоломеева. В результате раздумий снова разболелась голова. Уняв боль таблетками, Серегин решил плюнуть на все и поехать домой – нужно было попытаться хоть немного отдохнуть, отлежаться, поспать, наконец… К тому же календарь показывал 7-е число ноября месяца. Когда-то этот день считался праздником – праздник ушел, а рефлекс остался…
По дороге домой Андрей заехал на Финляндский вокзал и, покопавшись там в книжных развалах, купил новую книжку Леонова про непобедимого московского сыщика Гурова. Он очень любил детективы, следил за выходившими новинками и покупал их не раздумывая – дома с хорошей книжкой на тахте он как-то расслаблялся.
Сунув новый глянцевый томик в карман куртки, Андрей сел в свой вездеход и, нарушая правила, вырулил прямо на Арсенальную набережную. Двигаясь в потоке машин, Обнорский нервно барабанил пальцами по рулю и мечтал только об одном – поскорее доехать до дома, отогнать машину на стоянку, перекусить и завалиться в постель с детективом… Ехать ему оставалось всего минут десять, но желанного расслабления от предвкушения спокойного вечера не наступало…
«Интересно, – подумал Андрей, закуривая, – сколько времени средний человек проводит за рулем? Сколько спит, работает и отдыхает – социологи знают, а вот сколько баранку крутит. »
Страха почему-то не было, были растерянность, злость и какая-то отстраненная ирония в свой адрес: вот тебе и «рейнджер» – взяли, мол, как котенка…
«Кто это? – думал Андрей, пытаясь развернуться на сиденье поудобнее. – Если бандиты – то, похоже, жопа… Неужели все, отпели донские соловушки. »
Впрочем, ситуация прояснилась довольно быстро.
– Куда его? – спросил чей-то голос, и ответ последовал незамедлительно:
– Меня б она так ждала, – засмеялся кто-то простуженно. – Я б даже в наручниках поваляться с ней согласился…
На Серегина обращали внимания не больше, чем на куль с мукой.
Минут через двадцать автомобиль остановился, Андрея извлекли из салона, поставили на ноги и стащили с головы свитер. Оглядеться толком ему не дали, но, проморгавшись, Обнорский успел заметить на обшарпанном здании, куда его ввели, вывеску прокуратуры Дзержинского района.
Серегин абсолютно ничего не понимал, но от вопросов и выяснения причин своего задержания пока решил воздержаться – все равно ничего не скажут, зачем зря людей нервировать…
Его провели по коридору, вдоль стен которого стояли кресла, которые, казалось, перекочевали в прокуратуру откуда-то из кинотеатров лохматых семидесятых годов. Учитывая, что стены были выкрашены масляной краской омерзительного зеленого цвета, коридорчик нагонял тоску даже на самых больших оптимистов, попавших в него…
Перед дверью в чей-то кабинет с Обнорского сняли наручники, а потом подтолкнули в спину – мол, входи, чего уж там…
В кабинетике стояло три казенных стола (при каждом – обшарпанный сейф). За одним сидела довольно симпатичная молодая женщина в синей прокурорской форме, рядом на стуле пристроился мужик в костюме и при галстуке, с лицом типичного оперюги; оба курили и попеременно стряхивали пепел в забитую разномастными бычками банку из-под кофе. Из-за спины симпатичной прокурорши с календаря прошлого года демонстрировал свои мускулы непобедимый Ван Дамм.
– Здравствуйте, – сказала женщина, гася сигарету о стенку банки. – Я старший следователь прокуратуры Лидия Александровна Поспелова.
Голос у нее был глубокий, грудной, с неожиданной хрипотцой, но не вульгарной, а волнующей. Сексуальный такой голос. Да и сама она была очень даже ничего. Обнорскому совершенно некстати вдруг захотелось, чтобы она встала и вышла из-за стола, чтобы понятно стало, как у нее с фигурой и ногами дела обстоят. Андрей всегда считал, что по-настоящему красивой женщину делают фигура и походка… Поймав себя на этих абсолютно неуместных сейчас мыслях, Серегин нахмурился, покачал головой и, назвав самого себя мысленно мудаком, сказал нарочито грубовато:
– Здрасьте… Чем, собственно, обязан. В чем дело-то?
– Щас все узнаешь! – веско пробасил за спиной Андрея доставивший его в кабинет опер.
Обнорский оглянулся и окинул взглядом конвоира – он был маленьким и круглым, как мячик, видимо, немного комплексовал из-за такой негероической внешности и поэтому напялил на себя поверх джинсов камуфлированную куртку, а голову украсил малиновым беретом. Серегин еле сдержал улыбку – этот «коммандос» явно не участвовал непосредственно в его задержании, зато теперь щеки раздул – аж смотреть было больно…
Поспелова кивнула и сухо сказала, точнее – приказала:
– Спасибо, Зосимович. Подождите пока в коридоре, готовьте все к опознанию, я потом вас вызову…
– А у меня все уже готово! – откликнулся Зосимович.
– Хорошо, хорошо, – кивнула еще раз Лидия Александровна, и опер в малиновом берете с явной неохотой вышел из кабинета.
– Гоша, – повернулась Поспелова к мужику в костюме, – ты тоже покури там пока, я тут с Андреем Викторовичем переговорю…
Когда она назвала опера по имени, Обнорский узнал его. Когда-то в ГУВД ему показывали этого человека – его звали Гошей Субботиным, и он был одним из лучших оперативников второго, «убойного», отдела главка.
«Веселые дела, – подумал Серегин. – А „убойщики“-то тут при чем? Что происходит-то. »
Субботин ухмыльнулся, встал и вышел за дверь. Поспелова и Обнорский остались в кабинете одни.
– Садитесь, Андрей Викторович, – кивнула Лидия Александровна на стул перед своим столом.
– Спасибо, – шаркнул ногой Обнорский. Сев, он принялся растирать запястья, на которых остались выразительные следы от наручников. Подняв голову, Андрей взглянул симпатичной следовательше в глаза и улыбнулся: – Никогда не считал себя настолько важной птицей, чтобы меня доставляли в прокуратуру с такими почестями… Но я уже ни о чем не жалею… Впечатлений – масса. В том числе и приятных…
Поспелова выдержала нахальный взгляд Серегина спокойно, подвинула к нему поближе пачку «Родопи»:
Обнорский давно уже не курил болгарские сигареты, предпочитал «Кэмел», но поскольку при задержании у него изъяли все находившееся в карманах, выбирать не приходилось.
– Буду. – Андрей закурил, картинно выпустил колечко дыма и, с интересом оглядев кабинет, спросил: – Лидия Александровна, меня давно мучает вопрос: почему в наших правоохранительных органах так любят голливудских звезд? Это что – веяние времени? Раньше на стенах все больше портреты вождей висели – усопших и здравствующих, а теперь… У вас хоть Ван Дамм, а в других-то кабинетах – сплошное мини-бикини… Хотя все правильно, вы же женщина, с чего бы вам красоток развешивать? Нормальная женщина с нормальной ориентацией и должна иметь на стенке мускулистого мужика…
Обнорский намеренно говорил двусмысленности, граничившие с пошлостью, при этом он еще и смотрел на Поспелову масляными глазами. Впрочем, для того чтобы взгляд был таким, никаких усилий не требовалось. Андрей хотел вывести следовательшу из себя, чтобы отвоевать хоть немного психологическое преимущество. Отчасти это ему удалось – Лидия Александровна слегка смутилась, чуть наклонила к столу хорошенькую головку с аккуратно собранными на затылке в узел золотистыми волосами, кашлянула и быстро ответила:
– Это не мой кабинет. Мой напротив, там с утра бригада работает, и мне пришлось разместиться здесь…
– Да, – посочувствовал Обнорский, – в прокуратуре, как и в милиции, с помещениями просто беда…
– Андрей Викторович, – Поспелова строго посмотрела на Серегина, – давайте перейдем к делу. Будьте добры, сообщите дату и место своего рождения…
Лидия Александровна подвинула к себе бланк протокола допроса и начала быстро записывать ответы Обнорского на стандартные вопросы – домашний адрес, место работы, должность, телефоны… Покончив с этой процедурой, Поспелова подвинула бумагу к Серегину:
– Вот здесь распишитесь, пожалуйста, что вы предупреждены об ответственности за отказ от дачи показаний и за ложные показания…
Андрей поставил в протоколе автограф и спросил:
– Все-таки в чем дело? Может, объясните наконец?
Лидия Александровна посмотрела Обнорскому в глаза и спокойно ответила:
– Вы будете допрошены в рамках уголовного дела, возбужденного по факту убийства гражданки Лебедевой Ирины Сергеевны, старшего научного сотрудника Эрмитажа… Вы были с ней знакомы.
Серегину показалось, что его снова ударили ногой в живот, он оторопело заглотнул воздуха, помотал головой, потом сглотнул с усилием и лишь после этого смог выговорить враз охрипшим голосом:
– Убийство? Лебедевой. Когда ее убили? Кто?! Где.
Он не заметил, как привстал со стула и качнулся вперед, к Поспеловой, которая поморщилась и сухо бросила:
– Сядьте! Гражданка Лебедева была убита два дня назад в своей квартире…
Андрей опустился на стул и помотал отяжелевшей головой – ему наконец стало понятно, почему не открыли дверь, когда он приходил… Значит, Лебедева была уже мертва… А он-то думал… Господи, какой же он мудак…
– За что ее убили? – Обнорский услышал свой вопрос как бы со стороны, он лихорадочно пытался собраться и просчитать ситуацию, но получалось это у него пока плохо.
– В причинах убийства мы как раз сейчас и пытаемся разобраться.
Лидия Александровна закурила новую сигарету. Андрей поморщился – в кабинете было сильно накурено, и у него снова начала болеть голова.
– Разобраться? Замечательно… А я-то тут при чем?
Все эти мысли вихрем пронеслись в его мозгу, а Поспелова, продолжая пристально смотреть Андрею в лицо, спросила:
– Андрей Викторович, вы ведь не будете отрицать факт вашего знакомства с Лебедевой?
– Нет, конечно, – пожал плечами Обнорский. – Если это вообще можно знакомством назвать… Я говорил с ней минут пять, не более… Встретиться договорились…
Лидия Александровна кивнула поощрительно.
– Как и когда вы познакомились с Ириной Сергеевной? При каких обстоятельствах? И о чем говорили – поподробнее, пожалуйста…
Данное произведение размещено по согласованию с ООО «ЛитРес» (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.