большая психиатрия что входит
«Большая и малая психиатрия.
С медицинского на русский»
Психологи, встречаясь в своей практике с психиатрическими симптомами у своих клиентов, часто пугаются и не понимают, что им делать, чем помочь, боятся быть неэффективными или навредить.
В нашей культуре не очень принято сочувствовать тем, у кого есть психиатрический диагноз, поэтому в жизни мы сторонимся таких людей. Возможно из собственного страха заболеть или не справиться с тем, что могут заболеть наши близкие.
Программа ориентирована на людей, которые хотят понимать «большую и малую» психопатологию, с которой мы встречаемся в повседневной жизни и в профессиональной деятельности.
Этот курс для тех, кто хочет не просто видеть те или иные симптомы, но и научиться мыслить в логике симптома. Этот обучение для тех профессиональных психологов и психотерапевтов, кому интересно переводить симптомы с медицинского на русский.
Темы сессий:
1. Природа симптома
Понятие здоровья и болезни.
Субъективность нормы.
Формирование мышления специалистов в логике симптома.
«Бытовая» психиатрия.
Большая и малая психиатрия.
Эндогенные заболевания: шизофрения, биполярное расстройство, заболевания старческого возраста с психическими нарушениями.
Закон о психиатрии и правах граждан.
2. Невротические расстройства
3. Введение в динамическую концепцию
4. Первая задача развития или шизоидная стадия
Шизоидный способ организации жизни.
Теоретическая часть шизоидной фазы как этапа развития и, в дальнейшем, возможно, как личностного радикала клиента.
Шизоидные защиты.
Фигура матери и ее роль в формировании шизоидного радикала.
Высокофункциональные шизоиды.
Помощь терапевта клиенту с шизоидной организацией личности.
5-6. Вторая задача развития или невротическая стадия
Признаки невротической фазы.
Полярности.
Сила и слабость невротического радикала.
Обсессивно-компульсивные, депрессивные, истерические (театральные) личности.
Обсессивно-компульсивные личности.
История развития, структура и особенности устройства обсессивно-компульсивной личности.
Защитные механизмы.
Тактика терапевта.
Депрессивные личности.
Организация семейной структуры у личностей с депрессивным складом.
Особенности восприятия реальности депрессивных личностей.
Защиты у личностей депрессивного склада.
Возможности реализации личностного ресурса депрессивных личностей в зависимости от степени выраженности клинических проявлений.
Истерические(театральные) личности.
Роль фигуры матери и отца в формировании личности истерического склада.
Способы предъявления и самоощущения себя в мире – мир глазами театральной личности.
Динамика формирования личностей истерического склада.
Механизмы защиты.
Диапазон возможностей адаптации к реальности в зависимости от уровня организации истерической личности относительно доброкачественности личности.
Особенности работы терапевта с невротическими радикалами клиента – депрессивным и театральным.
7. Третья задача развития или нарциссическая стадия
Грандиозность и ничтожество нарциссической личности или нарциссические «качели».
Клинический нарциссизм.
Синдром эмоциональной недоступности.
Нарциссизм, «пригодный» для качественной жизни.
Ведущие чувства и защиты нарциссически-организованной личности.
Терапевтические подходы.
Возможности клиент-терапевтического альянса.
Успехи и поражения.
8. Детская и подростковая психопатология
Патохарактерологический и невротический пути развития личности.
Понятие об акцентуации.
Умственная отсталость.
Детский аутизм – Крепелина, Каннера, Аспергера, органического происхождения.
Детская шизофрения.
Нервная анорексия.
Неврозы детского возраста.
Расстройства поведения и эмоций, расстройства социального функционирования в детском возрасте.
Психопатии – ядерные и краевые.
9. Итоговая сессия.
Разбор сложных клинических случаев, защита эссе/кейса для тех профессионалов, которые получают свидетельство о повышении квалификации.
В программе используются следующие формы обучения:
Добро пожаловать в путешествие в безумие и обратно :)!
Статья по теме:
ОТЗЫВЫ КЛИЕНТОВ О ПРОГРАММЕ
«Я являюсь студенткой института на 2-ой ступени Гештальт-терапии. Мне нужно было выбрать специализацию. На этот курс меня потянула душа!
Лариса такая живая и открытая! Интересно, с примерами передающая такую сложную и многогранную информацию! На первой двухдневке меня поражало с какой нежностью и любовью Лариса отзывалась о своих пациентах! И как в описании написано: « Видеть человека за диагнозом», а для меня еще про то, что кому-то важен и необходим один способ жизни, и если у меня не так, то со мной все в порядке, я другая и мне подходит и нужно иначе!
Для меня бонусом явилось то, что я лучше узнала себя, свое устройство и структуру, познакомилась со своими различными частями, и отнеслась к ним с большим принятием и любовью. Я вижу свои личные изменения, взросление как человека, так и специалиста! Лариса, благодарю тебя за глубокое погружение в тему, в себя, в бережное изучение, выход в новую точку сбора!!
Я благодарю моих коллег, мою группу! Мне было тепло и уютно с вами жить этот период моей жизни. Спасибо, за возможность изучить, понять и увидеть другие устройства, отличные от моего))
Также я выражаю огромную благодарность директору Елене Шувариковой! Учась в Институте, я чувствовала себя студенткой, получающей знания и приносящей доход, но здесь я встретила другое, личное, человеческое отношение. В самый последний день курса неожиданно я получила дальнейшее направление и «благословление» в свою жизнь, в легализацию себя и выход в социум! Елена, вы даже не представляете, что Вы для меня сделали! Это очень важно для меня, в моей личной истории! ».
Ознакомьтесь с другими отзывами участников программы.
Видео
Аудитория: практикующие психологи, психотерапевты, гештальт-терапевты.
Формат: полуоткрытая группа.
Количество участников: 6-12 человек.
Расписание: двухдневные сессии проходят раз в полтора-два месяца.
Ближайшие даты проведения смотрите в разделе «Цены».
Стоимость:
По окончании обучения по программе курса выдается удостоверение о повышении квалификации
Института Супервизии и Групповой терапии.
Контакты Института Супервизии и Групповой терапии:
Нажмите и задайте свой вопрос об обучении у нас в WhatsApp
tel: +7 (965) 396-88-30
Позвоните сейчас
и получите консультацию бесплатно:
Хитровский переулок 3/1 стр. 4
м. Китай-город
© 2001-2019 Психологический Центр
«Здесь и Теперь»
Подпишитесь на рассылку
Будьте в курсе наших новостей
«У нас очень агрессивная система обращения с психпациентами»
Как выглядит мир глазами психического больного, почему он не доволен нынешней системой лечения?
Рассказывает создательница проекта «Психоактивно» Саша Старость.
Саша Старость (псевдоним, который использует Саша в своей деятельности) – профессиональный художник и музыкант, работает переводчиком-синхронистом в сфере психиатрии – переводит с английского выступления англоязычных специалистов, приезжающих в Россию с лекциями.
Психиатрия «большая» и «малая»
– Для человека, который не сталкивался с психиатрией, граница между больными и здоровыми проходит строго по ограде больницы. Как устроена жизнь человека с психиатрическим диагнозом на самом деле?
– Такое впечатление возникает потому, что в России и в Восточной Европе (бывших странах соцблока) людей с психиатрическими диагнозами строго изолировали, а диагнозы скрывали. Практически единственный вариант соприкосновения с психиатрией, который был у советского человека, – увидеть в быту кого-то с тяжёлым бредовым психотическим состоянием, какого-то «сумасшедшего дедушку с нашего двора».
Такой человек кричал на всех, вёл себя странно, но про него обычно никто ничего не объяснял, максимум, говорили детям: «Не общайся с ним, не дразни его!»
Эта система создаёт иллюзию, что все люди с психиатрическими расстройствами – те самые безумные дедушки, а их жизнь – только полное выпадение из социума.
И никто не говорил о том, что «дворовые сумасшедшие» – это, скорее, люди недолеченные, либо плохо леченые, а сама психиатрия делится на две части – «большая» и «малая».
– В чём разница?
– «Большая психиатрия» – это различные эндогенные состояния, которые сопровождают человека с рождения и никак не связаны с влиянием внешней среды. Это шизофрения, расстройства биполярного спектра. В целом, «большая психиатрия» – это всё, что связано с бредом, психозом, «голосами», то, что обычный человек чаще всего представляет под названием «психически больной».
«Малая психиатрия» – это расстройства самого разного генеза – неврозы, фобии, депрессия, биполяр второго типа, в котором не бывает психоза, и колебания от депрессии в манию менее выражены. При этом фобии и депрессия, если их не лечить, так же могут приводить к десоциализации и даже инвалидизации человека.
Ведь проблема в том, что у нас очень много недиагностированных больных.
Я знаю людей, которые из-за представления о психических болезнях исключительно как о психозе, не понимают, что у них многолетняя хроническая депрессия.
В лучшем случае такие люди идут на исповедь, в худшем, поскольку в обществе, кроме прочего, существует ещё и культ успешности, на курсы тайм-менеджмента или личной эффективности. Увы, много наших людей старшего возраста на предложение сходить к психологу очень обидятся, поскольку есть убеждение, что туда ходят только сумасшедшие.
У меня самой 5 лет стоит диагноз «шизоаффективное расстройство». Я четыре раза лежала в психиатрических больницах, в том числе в острых отделениях, куда госпитализируют недобровольно, потому что, когда у вас психоз, сами вы ничего не соображаете.
При этом вне обострений я функционирую нормально – понимаю, что болею, что меня есть какие-то странные состояния, которые наступают периодически, пью таблетки.
Конечно, моя психика слабее, ухудшения у себя я могу спровоцировать алкоголем, перегревом, несоблюдением режима сна. Иногда из-за приступов я не могу ездить в метро – у меня возникает ощущение, будто я нахожусь во временной петле, я начинаю плохо себя вести – кричать и плакать. Но в целом я не отличаюсь от обычного человека.
Впервые к врачу Саша попала в четыре года. Девочка просыпалась среди ночи от приступов клаустрофобии, начинала бегать по квартире, биться об углы, кричать, что солнце никогда не взойдёт.
Анамнез был неясный, – Саша начала говорить очень рано, у неё было много автоматизмов – повторяющихся движений. А проблем с общением или других аутичных черт не было. На первом приёме врач выписал девочке тяжёлый препарат, но мама, почитав инструкцию, не стала давать его ребёнку.
Некоторое время все было хорошо, а в подростковом возрасте начались приступы дереализаций – особых состояний, при которых мир воспринимается как нереальный. Между приступами бывали периоды ремиссий, которые могли длиться по нескольку месяцев.
К студенческому возрасту в обострениях начались приступы агорафобии, в 25 во время очередного приступа появился бред. Сашу госпитализировали в частную клинику и поставили первый диагноз – «шизотипическое расстройство», который потом уточнили.
Неврозы и депрессии – «подарок» цивилизации
– Все чаще можно слышать, что «мир сходит с ума», что количество психиатрических диагнозов растет.
– Проводились исследования, в которых психическую заболеваемость в племенах с традиционным укладом сравнивали с жителями мегаполисов.
Выяснилось, что процент «большой психиатрии» в традиционных обществах и в мегаполисах примерно одинаков, а вот неврозов в племенных сообществах почти не встречается.
То есть, часть «малой психиатрии» – следствие жизни в урбанистическом обществе с большой скученностью, высоким темпом жизни, большим количеством информации и контактов, неэкологичностью пейзажа из окон домов.
В большом городе вы всё время живёте в ситуации непредсказуемости, стресса, давления.
В итоге среди жителей мегаполисов депрессия по частоте встречаемости начинает обгонять сердечно-сосудистые заболевания.
Например, в Японии очень сильна иерархическая система, ценится многодесятилетняя работа в одной корпорации. Как итог: депрессии на фоне переработок и отсутствия неформального общения. Есть чисто японский феномен хикикомори, когда люди просто закрываются у себя дома. Это невротическая реакция на излишнюю иерархичность и зарегламентированность отношений, когда, окончив институт, ты встраиваешься в корпорацию, как винтик в машину.
«У нас нет языка, на котором можно говорить о психзаболевании»
– В последние годы вам заметны изменения в отношении к людям с психическими диагнозами?
– Здесь несколько проблем. Во-первых, у нас нет языка, на котором можно было бы рассказать о психической болезни. Такое состояние для людей – где-то рядом с хоррор-пугалками. И сумасшедшие – это всегда «другие», «они».
Соматические болезни можно примерить на себя и поэтому возникает сочувствие к больному. От психических болезней люди дистанцируются, особенно это касается «большой психиатрии».
С другой стороны, есть вещи, которые сейчас становятся даже популярны. То есть, невротики для обычных людей хотя бы понятны. Неприятие себя, ненависть к своему телу, навязчивые негативные мысли, перепады настроения, – это то, что обычный человек может испытывать, хотя и не в такой сильной степени, как больной.
Переживания же человека в психозе для обычного человека далеки. И идеи о том, что радио разговаривает с кем-то лично и отдаёт приказы, а инопланетяне посылают излучение через воду, у нас относят к категории «странного». Такой человек вызывает страх, он перестаёт восприниматься как человек. При этом очень редко говориться, что те же самые состояния способны испытывать нейротипические люди, просто эти состояния не так гипертрофированы и явно выражены, либо по-другому оцениваются.
«Атеист в психозе вряд ли вообразит себя пророком»
– У психиатров есть правило: «Бред нельзя анализировать». Человек в психозе совсем теряет связь с действительностью?
– То, что мы продуцируем в психозе, связано с нашим опытом, убеждениями и культурным окружением. Например, вероятность того, что атеист в психозе вообразит себя пророком или проповедником, крайне невелика.
Существует некоторое количество культурно обусловленных психотических синдромов.
Современная антропологическая психиатрия изучает, например, чем психоз коренного израильтянина отличается от психоза еврея из русской общины и иудейского эфиопа.
Ещё один миф: человек, который сходит с ума, не замечает, что с ним что-то не так.
Сложно отделить себя от своей бредовой системы, но в той же шизофрении, помимо бреда, есть много других проявлений. Я знаю людей, которые научились критически относиться к голосам. То, что человек отдаляется от общества, уплощение эмоций при шизофрении (бесчувственность), вполне возможно за собой заметить.
Есть представление, что у шизофреника всегда заметен его бред. Но, говоря о «бреде», люди всегда представляют парафренный бред – очевидно нелепую конструкцию, явно не связанную с реальностью.
Но бывает и паранойяльный бред – например, бред ревности. Возможно, жена, в реальности и повода к ревности не подававшая, если муж изводит её подозрениями, задумается, что с ним что-то не так. Но коллеги по работе, которым муж будет рассказывать про измены жены, не заметят бредовой основы его рассказов очень долго.
Как лечить недобровольно, но гуманно
– Но ведь пациент в остром психозе действительно неадекватен. И то, что ему нужно лечиться, он часто не понимает. Значит, действия врачей, против его воли увозящих его в больницу, – верны. А со стороны они кажутся нарушением свободы воли. Как здесь провести границу целесообразности?
– Я всё равно считаю, что у нас очень агрессивная, устаревшая система обращения с пациентами. Например, меня несколько раз возили в больницу в наручниках. У меня действительно был бред, и врачей вызвала моя мама, которая не понимала, что со мной происходит, но она не ожидала, что меня будут госпитализировать так.
Это была первая госпитализация в острое отделение государственной больницы.
Врач сказал маме: «Вы же понимаете, что сейчас будет происходить?» Повернулся к бригаде: «Берём!» Меня «взяли», надели эти наручники. А дальше мама ехала на машине за скорой и всю ночь стояла под окнами больницы.
Я считаю такие действия неадекватными. Эта госпитализация меня жутко напугала, особенно когда я попала в острое отделение и увидела, какие там порядки.
Тебе не дают попрощаться даже с мамой, тебя прилюдно раздевают и надевают какой-то жуткий халат, тебя моют при людях медсёстры.
У тебя отбирают всё, кладут в надзорную палату, где стоит десять кроватей, и оттуда не выпускают следующие семь дней. Выпускают только поесть, но ешь ты в коридоре. Сёстры с тобой разговаривают грубо, врач на другом этаже, и просто так к нему не попасть, на улицу, почитать нельзя, ты должен просто лежать.
Рядом с тобой женщина с алкогольным психозом, которая всё время кричит, перепуганная девочка с попыткой суицида, какая-то старушка – все свалены в кучу. Ты заходишь в туалет и видишь четыре унитаза, не огороженных ничем, и нужно испражняться при людях.
И ты чувствуешь, что ты – вещь, с которой можно сделать всё, что угодно. Разве это – а ты ведь все осознаешь – способствует выздоровлению?
Я думаю, что куча людей, попадая туда, находятся в такой же панике, в какой была я. В дополнение к этому унижают – например, медсестра может спекулировать предметами гигиены и говорить что-то вроде: «А откроешь рот – будешь ходить в памперсе для стариков».
Острое отделение государственной клиники – самое страшное место в моей жизни.
Так было в тринадцатой московской больнице, сейчас её объединили с двенадцатой. Я не говорю, что так везде, я стараюсь быть объективной, в Алексеевской, например, – лучше.
– Что, на ваш взгляд, нужно поменять в работе острого отделения?
– В частной клинике я лежала в отдельной палате. Да, там были камеры, потому что меня привезли в психозе, и врачам нужно было понимать, что я делаю в одиночестве. Да, комната не закрывалась, но у меня были мои книжки, я могла слушать плеер, выйти на улицу и погулять по территории.
При этом за мной всё время наблюдали. Как я потом узнала, медсестра, приставленная лично ко мне, всё время ходила посмотреть, куда я пошла на улице, но делала это так, чтобы я её не видела.
Понятно, что это – другие финансы, но и эффективность помощи, если бы она была устроена так, была бы несоизмерима выше.
Лечение – не только в таблетках
– На западе система психопомощи ориентирована на амбулаторное лечение, больница – для самых острых случаев. Что, на ваш взгляд, мешает России пойти по такому же пути?
– В основе амбулаторного лечения – не только принятие необходимых препаратов и контроль за этим психиатра, но и помощь психотерапевта, причем оба специалиста действуют скоординированно. Понимание важности альянса психиатра и психотерапевта постепенно начинает приходить и к нам.
В малой психиатрии тоже существуют очень тяжёлые состояния – например, агорафобия, боязнь открытых пространств – при которой человек не может выходить из дома. Раньше существовало представление, что в таких состояниях помогут только антипсихотики, антидепрессанты.
Сейчас, кроме самых тяжёлых психотических приступов, с пациентом сразу начинает работать психотерапевт. Популярная когнитивно-поведенческая терапия успешно работает даже с такими тяжёлыми болезнями, как шизофрения, с пограничным расстройством, с депрессиями – потому что во всех этих болезнях очень многое завязано на когнитивных искажениях.
Более того, сейчас мы постепенно возвращаемся к теории единого психоза, которая была популярна в XX веке. Она гласит, что психоз на самом деле един, но по-разному преломляется разными болезнями и факторами.
Потом эта теория была отброшена, но в последней МКБ 11 границы между различными болезнями опять размываются – исчезают подгруппы шизофрений, типы биполярных расстройств, и врач начинает больше работать с самой симптоматикой, нежели с названием и ярлыком.
Мне это кажется очень продуктивным подходом. Потому что раньше у некоторых врачей возникало искушение «подогнать пациента под диагноз».
Допустим, у тебя есть одни шизофренические черты, а других нет, но врач хочет поставить тебе какую-то разновидность шизофрении. И он будет задавать множество мелких наводящих на этот диагноз вопросов.
Но гораздо чаще в практике встречаются мозаичные, негомогенные состояния, в которых один приступ может отличаться от другого. Опыт людей с одним и тем же диагнозом может сильно различаться, а проявления болезни – варьироваться по степени тяжести.
Например, моё состояние сложнее диагнозов, прописанных в МКБ, у меня мозаика, в которой есть симптомы психотического круга и шизочерты, но сказать, что это однозначно шизофрения, не получается.
И это – действительно проблема, потому что «подгонка под диагноз» приводит к тому, что человека лечат не от того, что происходит у него в голове, а от картинки в учебнике психиатрии.
Но я читала много советских учебников по психиатрии и прекрасно понимаю, какая картинка меня складывается в голове у психиатра старой школы. Сымитировать ему какой-нибудь шизофренический дефект я могла бы свободно. Сложно разыграть бред, но более простые симптомы – уплощение эмоций, шизофренический дефект, нарушение когнитивной сферы – не так уж и сложно.
Твои таблетки зависят от твоего врача
– Качественная психотерапия возможна в большом городе, а для остальных получается – таблетки?
Но идея о том, что человека с психиатрическим диагнозом надо лечить так, чтобы он оставался в обществе, а не всё время валялся в больнице, есть у молодых врачей.
Наши психиатры – неоднородная среда.
Есть врачи старой школы, в принципе не рассматривающие пациентов, особенно с тяжёлыми диагнозами, как людей, способных социализироваться. К больным врачи относятся своеобразно, я это испытала на себе: однажды я пришла на приём с мамой, у меня была сильная депрессия, было трудно говорить, я неохотно отвечала на вопросы.
И при мне врач стал говорить моей маме, что «у девочки шизофренический дефект, и надо срочно получать инвалидность, потому что дальше будет ещё хуже».
Во-первых, это была гипердиагностика, во-вторых, это говорилось при мне в третьем лице так, как будто меня рядом нет. Мне сложно представить врача, который вёл бы себя так же, например, при раковом больном.
От старых врачей я слышала и то, что «новая МКБ – это ересь, сейчас делают по-новому, но мы делаем, как раньше, и мы правы», «сейчас мода на аутизм, но ведь всем понятно, что это – инфантильные психозы». Иногда людям пишут в карту диагнозы, которых сейчас уже нет!
По мнению врачей старой формации, основная цель лечения – купировать состояние больного. Поэтому они прописывают старые «тяжёлые» препараты. С другой стороны, в ПНИ старые препараты могут выписывать потому, что цены на новые и хорошие бывают астрономическими.
Например, однажды я пила нейролептик стоимостью 6000 рублей за упаковку. Конечно, это несравнимо с ценой препаратов при многих других диагнозах, но значительно. А параллельно с нейролептиком ещё назначают антидепрессант и нормотимик. Думаю, по инвалидности препараты выдают попроще, кроме того, выписывая таблетки, врач иногда пытается минимизировать расходы больного.
Лечение таблетками всегда имеет побочные эффекты. И здесь приходится оценивать, насколько эффект от лекарств перевешивает побочки. С другой стороны, масса людей в ПНИ имеет так называемый «нейролептический синдром». У них возникает состояние, очень похожее на шизофренический дефект, но на самом деле это накопившийся эффект от долгого – годами – приёма очень сильных таблеток.
Нейролептический синдром мало исследован. Но бывали случаи, когда снятые с препаратов люди в очень тяжёлом состоянии восстанавливались.
– А хорошие психиатры у нас сегодня есть?
– У нас много хороших молодых психиатров. Они работают и в ПНД, и в частных клиниках, многие сотрудничают с психоактивистами. Есть психиатры, которые одновременно сами – психоактивисты и пытаются реформировать систему ПНИ, понимая, что это – непродуктивный путь. Я думаю, если бы наша система психопомощи не была такой ригидной и коррумпированной, у нас бы давно всё было гораздо лучше.
Фото: Михаил Кончиц
Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.