Я злой человек земфира о чем песня
Злой человек
Когда-то очень давно Артемий Троицкий назвал Земфиру главным панком в стране.
Речь, конечно, не о музыке и даже не о стиле поведения. Речь о настоящем, не имитированном (как в случае, например, Шнура) игнорировании всех правил — социальных, музыкальных, текстовых. Не о нарочитом нарушении табу, не о выходе «за флажки» (и то, и то для нашей рок-культуры давно коммерческий тренд), а о создании правил собственных.
Не плыви против течения, не плыви по течению, плыви туда, куда хочется плыть.
У Земфиры вышел новый трек — «Злой человек». Я считаю, что, так или иначе, это — культурное событие, которое необходимо обсудить.
К Земфире можно относиться совершенно по-разному. Я знаю огромное количество даже профессиональных музыкантов, которые её не принимают.
С Земфирой вообще странный эффект — либо ты с первой песни навсегда «залипаешь», как бы застываешь в парадигме «Очень круто, ничего не понял», либо остаёшься совершенно равнодушен, а то и раздражён.
Я с 1999 года, с первого альбома, отношусь к первой группе, разумеется. И с огромными интересом слежу за происходящим.
Недавно сформулировала для себя своё отношение к этому удивительному музыканту.
Если первые альбомы были наполнены драйвом, рокерским надрывом и некоторой истерикой, то чем дальше, тем ближе Земфира к другому музыкальному полюсу.
Дело в том, что в моей родной стране нет ничего более востребованного в музыке, особенно в глубоко текстоцентричном роке, — чем надрыв и пафос. Весь русский рок «старой школы» (от «Ленинградского рок-клуба» до «Московской рок-лаборатории» и Екатеринбурга) — это своего рода калька с западных групп, но с большой оговоркой. Наша рок-музыкальная культура — в гораздо большей степени опирается на литературу, чем, собственно, на музыку.
Широкий слушатель любит протест, а также, повторюсь, надрыв и пафос. Хорошо продаётся социалочка (вспомним популярность «Машины времени» и «ДДТ»), посложнее всё с экзистенциальными вопросами — я, конечно, говорю о Летове, Янке и Башлачёве.
Но чего совсем почти нет в нашей культуре — это каких-либо аналогов условным Лу Риду с Томом Йорком. Из-за музыкальной и мировоззренческой сложности, в первую очередь.
Арбенина, разрывающая на себе тельняшку, русскому слушателю понятна. Но попробуй показать ему композицию Venus in Furs ансамбля Velvet Underground — абсолютное большинство впадёт в недоумение.
Где плач Ярославны, где чёрно-белая парадигма, ничего неясно, даёшь манифест! «Разбежавшись, прыгну со скалы» там или «Ты бросил меня». Ах, да, второе — это ансамбль «Стрелки», извините, тогда «Я свободен» — это уже «Ария».
Земфира со времён первого альбома совершила фантастический музыкальный кульбит. Из традиционно протестующего панка она выросла в Radiohead и Velvet одновременно. Я говорю о сложном, многоплановом музыкальном и эмоциональном устройстве её песен.
Но мы о новом треке.
Прочла одну бесконечно глупую рецензию, где автор утверждает, что в тексте используется фигура умолчания. Что должно быть «я злой человек, НО я твой человек».
Это, конечно, не так, здесь рефрен — «злой-твой» — не подразумевает никакого умолчания. А в предположении автора, очевидно далёкого от рок-культуры, видится совершеннейшая литературная и, главное, музыкальная глухота.
Я злой человек, я твой человек — явная, законченная мысль, каждый звук выверен. Это традиционный для нашего рок-н-ролла манифест, где одной строчкой описаны не только личные отношения между двумя людьми, но и отношение субъекта к миру.
Главная мысль выражена, конечно, музыкально — и это осознанное нагнетание тревоги, явное чувство приближающейся катастрофы, фатализм и неизбежность.
Я злой человек, я твой человек.
У меня в детстве была любимая книга. В ней один из главных героев (некая аллюзия к сатане) профессор Легион описывался так: он стоит у известных питерских сфинксов в метель, а на него не попадают снежинки. Инферно, магреалистический совершенно приём.
И оптика Земфиры, эмоциональное ударение, конечно, на слове — человек. Я человек, на меня падает снег. Я злой человек, я твой человек.
Что дальше будет — крах, катастрофа, вместе со снегом упадёт небо.
Эту магию Земфира показывает ровно двумя строчками, и это тот уровень мастерства, который никто из отечественных музыкантов, на мой взгляд, до сих пор не продемонстрировал. Разве что «Аукцыон» приблизились, но именно музыкально они, конечно, слабее.
А дальше, наверное, стоило бы обсудить видеоряд и сказать пару слов о творчестве Ренаты Муратовны Литвиновой.
Я постараюсь сделать это максимально мягко. Не только на режиссёрских факультетах, но даже на журфаках, на первых, кажется, курсах внушают правило: картинка в кадре не должна дублировать закадровый текст.
Что сделала Рената Муратовна? В клипе к песне из двух строчек, одна из которых звучит как «Падает снег», она использовала, внимание, — падающий снег во весь кадр. А сзади села сама!
Я не буду критиковать Ренату Муратовну по одной причине — никакой критики её творчество, на мой взгляд, к сожалению, не выдерживает.
Что касается Земфиры — могу сказать напоследок только одно. Спасибо.
О бесконечной русской тоске
Земфира поет в своей новой песне, выпущенной на днях в качестве саундтрека к фильму Ренаты Литвиновой «Северный ветер»:
Я злой человек, злой человек,
Я твой человек, твой человек.
После первой строчки нет союза «но», и все-таки мне кажется: он там подразумевается. Я злой человек (так уж случилось, меняться поздно), но я твой человек.
Эллипсис, намеренный пропуск слов. Как будто это пропущенное «но» тут не нужно. Потому что неважно, что я злой к другим, что они меня все раздражают, неважно, что все вокруг гадко, стыдно и несправедливо, неважно, что мне все осточертело – я все равно не могу без тебя, и ты без меня не можешь. Я злой, но я твой.
Журналист Маша Слоним, перечитывая рукописный дневник своей матери Татьяны Литвиновой за 1969 год, нашла там недавно: «Самое большое впечатление года: вопрос, который мне задал, умирая, Чуковский: «А все-таки – кого больше на свете – добрых или злых людей?» Его глаза при этом: с детской мольбой».
Ксения Петербургская, чей день памяти празднуется 6 февраля, таким вопросом, кажется, не задавалась. Злым был человеком, добрым ли ее покойный муж, бывший военный (вроде в чине полковника вышел в отставку), мы не знаем. Но когда его не стало, да еще и без христианского покаяния (и как так могло случиться? Ведь пел в придворном церковном хоре – напился, что ли, пьяным и замерз?), Ксения Григорьевна явилась на похороны, одетая в камзол, штаны и картуз покойного мужа.
«Ксеньюшка моя скончалась и мирно почивает на кладбище, – сказал подложный Андрей Федорович Петров женским голосом, – аз же грешный весь тут».
Люди смотрели, наверное, удивленные, на двадцатишестилетнюю, не сильно молодую, по меркам восемнадцатого века, женщину в штанах и камзоле – и не знали, что ей сказать. О чем и спросить.
Чаще всего у блаженной Ксении ухватистые современные христианки просят квартиру, машину и мужа хорошего. Видимо, по закону кривой логики. Потому что мужа она как раз потеряла, квартиру свою оставила, а имущество всё раздала. Теперь у нее дело было одно – служить. Странным, позорным, почетным, чудесным, безумным образом – быть юродивой.
Ты злой человек или не злой человек? Неважно. Я тебе все равно помогу. То ли от злости твоей излечиться, то ли просто потому, что помогать даже такому бедолаге, как ты, надо.
Переодевшись уже из мужского костюма в зеленую кофточку и красную юбку или, как пишут другие источники, наоборот, в красную кофточку и зеленую юбку (это замечание особенно трогает: все двоится – то ли она Андрей Федорович, то ли Ксения Григорьевна, то ли кофточка красная, то ли юбка), бродит она по летнему, зимнему и весенне-осеннему Петербургу, и ее полная кротость дает некоторым злым людям, как нынешним ботам в современном фейсбуке, и уличным глупым мальчишкам право смеяться и глумиться над ней.
Но вот один мальчик, так весело над ней только что хохотавший и даже бросивший в нее небольшим камнем, вдруг остановился и плачет. Что-то перещелкнуло в нем: так бывает. «Ты злой человек, злой человек?» Может, быть. Но теперь ты ее человек, мальчик, ее человек – этой странной красно-зеленой Ксении Петербургской. И вот ей уже предлагают теплую одежду неярких цветов и деньги, но она не берет.
Кстати, об одежде. Перепутанные эти цвета (то ли красная юбка, то ли зеленая кофта, или наоборот) – это же цвета военного обмундирования ее мужа. Военный мужской мундир и панталоны сняла, но памятку в женском платье своем оставила.
И вот уже нет на свете Ксении Петербургской: сорок пять лет юродствовала на папертях и улицах Петербурга, а в семьдесят два померла. Но странные цветные легенды живут дольше, чем самый неопровержимый, но скучный документальный факт.
Говорят, даже после смерти – и в раннем девятнадцатом веке, и через много-много десятков лет, да какие там десятки, даже перепрыгнув еще через век, даже через разницу в мировоззрении, перепрыгнув уже через новые государственные границы, Ксения Петербургская людям всегда помогала.
Например, в Праге.
. Идут бои советских войск с отступающими немецко-фашистскими. В подвале одного из домов рядом с солдатами вдруг оказывается женщина в белом платке (смотрите, как уже истерлась легенда: совсем нет ничего ни про зеленую юбку, ни про красную кофту или наоборот). В руке у нее посох. Женщина говорит солдатам по-русски: «Уходите отсюда, миленькие. Скоро придет огонь». «Ты кто?» – спрашивают ее солдаты. (Наверное, они все-таки грубее спрашивают, но легенда стирает и это).
Смотри на меня, падает снег,
Смотри на меня, падает снег,
Я злой человек, злой человек,
[Но] я твой человек, твой человек.
Подобные чудеса случаются и в Ленинграде.
Одна певчая Смоленского храма рассказывала: во время блокады часовня была закрыта – мало у кого хватало сил приходить сюда, чтобы молиться. Но Ксения не врач из спецполиклиники – она помогает везде.
«Считаю, что меня она просто спасла. Было это в самый тяжелый период девятисотдневной блокады. Ксения явилась мне ночью в неизменном своем белом платочке, с посохом в руке. Молвила: «В следующую ночь не ночуй дома» — и исчезла так же внезапно, как появилась. Вечером я отправилась на ночлег к родственникам, в другой район. А мой дом фашисты в ту ночь разбомбили до основания. Даже убежище, в котором пытались укрыться люди, рухнуло под напором смертоносного огня».
И платочек опять – белый. Без всяких уже перепутанных юбок и кофт. Белый, видимо, теперь уже навсегда.
В России была еще одна блаженная Ксения. Советская поэтесса Ксения Некрасова. Ее дня нет в церковном православном календаре. Ее никто не славит. Но февраль тоже имеет к ней отношение: она в феврале умерла.
Стихи она сочиняла странные, как будто не для великого и громкого времени – но что со слегка помешанной взять? Иногда даже верлибры.
Мои стихи
иль я сама –
одно и то же, –
только форма разная.
Вдова Роберта Фалька, который Ксению Некрасову писал, Ангелина Щекин-Кротова вспоминала о ней (и там тоже, вот же совпадение, опять первым делом возникнет платье).
«. когда Фальк увидел ее в этом платье, она была похожа на матрешку. И Фальк в своем портрете посадил ее на стул, но – заметили? – там нет спинки стула, так что кажется, что она сидит как бы в воздухе. Будто матрешка. Несколько укороченная юбка так спадает, что видно только кончики ее черненьких башмачков, таких сапожков, тоже простецких, русских. Сидит, сложив на коленях свои прелестные ручки. И Фальк говорил, что ему бы хотелось, чтобы в этом портрете Ксана была очень-очень русская, и не только просто русская, но какая-то от русского искусства народного, как будто бы она вятская игрушка, сделанная из одного комка глины».
Такое прочтение ее внешности (быть одним комком глины) не очень сперва понравилось Некрасовой.
Огорченная поэтесса посетовала: «Геля, ну почему Фальк сделал такой портрет?! Словно я домработница какая или деревенская баба. А я же такая изысканная».
А ей ответили: «Знаешь, Ксаночка, Фальк исходил из стихов твоих. Ты же народная. Твои стихи тоже очень народные. И вот как твои стихи – такой же и твой портрет».
«Это мысль!» – подняла пальчик вверх Ксения Некрасова (она любила так дирижировать своими утверждениями). И успокоилась.
Я злой человек, злой человек,
Я твой человек, твой человек.
Фальк тоже злой (то есть верен только себе, своему взгляду художника), но Фальк прав.
«Смотри на меня, падает снег. Смотри на меня, падает снег», – поет Земфира.
Мы послушные, нам сказали – мы смотрим.
И видим фары, густую искусственную метель, летящую через их свет, потом видим женщину за рулем винтажного автомобиля, и эта женщина курит.
Женщина не производит впечатления счастливой.
Ну ничего, женщина, подожди.
Скоро придет Ксения Петербургская с какими-то почти детскими стихами в голове, сама в белом платочке, в штанах и камзоле, отберет у тебя сигарету, стянет с тебя толстые мужские кожаные перчатки, даст варежки, прижмет твою бедовую белокурую голову к своей материнской груди и всем нам поможет.
Филолог, психиатр и музыкальный критик — о новом альбоме Земфиры «бордерлайн»
Борис Барабанов, музыкальный критик
Мне, конечно, знаком тезис о том, что «бордерлайн» «не всем зашел». Но мне не нравится само слово «зашел», в нем заключено потребительское отношение к художнику. Считается, что артист должен услужить слушателю и обслужить его, а от того, мол, ничего не зависит. Иногда полезно вспомнить, что искусство требует усилий и знаний со стороны тех, для кого оно делается. Прежде всего, в этом альбоме важен текст — он отражает тематику, заявленную на обложке (бордерлайн — пограничное расстройство личности, ПРЛ. — «РБК Стиль»): психическую нестабильность, душевные метания, постоянное недовольство собой. В российской популярной музыке, кажется, никто так откровенно не рассказывал о себе и не поднимал эту проблему. Земфира обратила внимание общественности на расстройство, просто вынеся термин в заголовок. Но в альбоме присутствует и настроение «света в конце тоннеля»: человек с ПРЛ вместе с Земфирой может попытаться помочь себе. Если некто, не знающий о таком диагнозе, параллельно с прослушиванием альбома откроет перечень симптомов, то поймет, что «бордерлайн» — что-то вроде той самой таблетки из первой песни. В рецензии для издания «Коммерсантъ» я написал: «Вынося такое название на обложку, Земфира в какой-то степени совершила каминг-аут, объяснив миру причину своих срывов и острых реакций, которые так любят живописать СМИ».
Понятно, что любое художественное произведение и высказывание нельзя полностью отождествлять с автором. Но не мне вам рассказывать, что Земфира нередко появляется в скандальных контекстах, не сдерживает эмоции, может вести себя резко, ее оценки зачастую выходят за принятые рамки этикета. Вспомнить хотя бы высказывания про Гречку и Монеточку. С одной стороны, три года назад, когда артистка написала этот пост в ВК, был повод говорить о границах, за которые она вышла. С другой — сейчас мы получили «бордерлайн» и поняли, что резкие оценки внешности и таланта других связаны с недовольством самой собой. Человек настолько критичен к себе, что и недовольство другими не может сдерживать. Мне кажется, кому-то альбом объяснит многие вещи, раздражавшие в Земфире.
Что касается того, что песни с «бордерлайна» не будут звучать в эфирах радиостанций (речь об обсуждении альбома в Clubhouse: в день выхода редакция «Афиши Daily» организовала комнату, в которой один из спикеров объяснил, что не поставил бы ни одну песню из «бордерлайна» в ротацию, поскольку это «слишком сложные конструкции». — «РБК Стиль»), то здесь стоит в очередной раз констатировать: люди привыкли реагировать на понятные сигналы, например, появление сингла. Самые выигрышные треки альбома не вышли в качестве синглов, но это ничуть не помешает им стать народными хитами. Например, «пальто» — традиционная поп-музыка, отлаженный по тексту и по ритму номер. «этим летом» и «абъюз» — абсолютно современные танцевальные формы (в мировом музыкальном контексте, конечно).
Говорят, что Земфира опередила отечественных коллег, но она вообще больше всей русской музыки вместе взятой. Ну кто еще из наших артистов способен записать четырех барабанщиков для одной песни и выбрать из четырех партий ударных самую подходящую? Настолько же скрупулезно работает разве что Борис Гребенщиков с его постоянно меняющимися международными командами.
У «бордерлайна» не было масштабного промо. И кстати, многие относят к нему еще и фильм «Северный ветер», и клип «Злой человек», что в корне неверно. Фильм Ренаты Литвиновой, как и музыка Земфиры к нему, должны были выйти в прошлом году, но, поскольку премьеру перенесли на февраль 2021-го, трек «Злой человек» вышел как бы на финишной прямой перед релизом альбома. Частью промокампании точно стал клип «остин» — абсолютно самостоятельное произведение. Очень жаль, что на него мало кто обратил внимание. Я имею в виду не факт выхода клипа, а то, как он сделан — технически, графически, драматургически. Земфира выпустила «бордерлайн» посреди ночи, без предупреждения, потому что знала, что и этого хватит для огромного количества прослушиваний и жарких обсуждений. Она знает себе цену.
Наталья Треушникова, президент Союза охраны психического здоровья, врач-психиатр, нарколог
Очень хорошо, что появилась идея привлечь внимание широкой аудитории к психическим расстройствам. В России редко диагностируют ПРЛ, не все психиатры его признают, но в мире оно довольно остро обсуждается. «бордерлайн» — повод для дискуссии и возможность для людей с психическими расстройствами выйти из тени.
Оценивать любое художественное произведение с точки зрения психологии и психиатрии — неправильно, это мешает естественному восприятию. Каждый слышит в «бордерлайне» то, что знает. Как минимум в четырех песнях я узнала повторяющуюся тему боли, злости, невозможности сдержаться, сохранить взаимоотношения, но это не значит, что я ставлю автору диагноз. Допускаю, что тема — фантазия Земфиры.
Нельзя воспринимать «бордерлайн» как брошюру с симптомами ПРЛ: уже в первом треке «таблетки» она поет: «Голоса внутри как сорвались с цепи, на «три» прыгаем вниз». Голоса в голове, особенно императивные, указывающие, что делать, никакого отношения не имеют к пограничному расстройству личности. Земфира точно не выстраивала трек-лист с точки зрения симптоматики. Более того, расслышали ли вы эти симптомы или нет, не имеет никакого значения. Кто-то, например, не услышал цитату Виктора Цоя «Дом стоит, свет горит», и что, песня «ок» стала от этого хуже? Искусство говорит за себя, надстраивать дополнительные смыслы не нужно. Искусство самодостаточно и не имеет диагноза.
Давно ведутся споры по поводу воздействия искусства на психику. Некоторые специалисты уверены, что люди с психическими расстройствами могут слушать далеко не всякую музыку и смотреть далеко не на любую картину. Однако направление музыкальной и театральной терапии процветает, подтверждая, что искусство само по себе не усугубляет диагноз.
Леонид Клейн, филолог, журналист, радиоведущий, автор аудиолекции «Маршрут Земфиры»
Земфира не пишет для фанатов. Более того, она их не учитывает и не имеет в виду. Земфира — истинный художник в пушкинском смысле слова, когда «душе настало пробужденье». Когда это происходит, Земфира раскрывается для творческого высказывания. Земфира, конечно, не изменилась. Давно было написано «Плохие новости: герой погибнет в начале повести», «Любовь как случайная смерть», «Все, возможно, могло быть иначе, если б не эти ужасные пробки», давно она падает на Тауэрский мост. Главный ее мотив — жить вопреки боли, осознавая эту боль, смотреть в лицо смерти.
Первое, что я заметил в «бордерлайне», — забавную эволюцию марок автомобилей. Если раньше артистка пела «Шестера не выдержит — дернет первой», то теперь «Забери ключи от старого порше». Причем это сопряжено с потрясающей рифмой: «порше» — «кричи горше». Мало кто догадается поставить эти два слова рядом. Но это так, заметки на полях.
В «бордерлайне» социальная тема обозначена двумя широкими мазками: в первом треке «нефть качается», в последнем — «менты обнаглели». Слова об экономике и политике хорошо описывают то, что происходит в нашем обществе. Земфира как чуткий человек учитывает социальную повестку, хотя, кажется, она вне поля ее интересов.
Дальше — больше: Земфира развивает тему болезненных отношений. Так вышло, что серьезные музыканты практически не поют о родителях: маму с папой можно расслышать либо в шансоне, либо в жуткой попсе. И тут Земфира выдает песню о смерти мамы — можно сказать, сама для себя проводит сеанс психотерапии. Трек «крым» — эдакая цветаевская линия: песнь отрешенности, неразделенной любви, необратимости одиночества. Сначала Земфира поет: «Если ты будешь со мною жить, я однозначно брошу курить», а потом: «Если ты будешь со мной жить, ты устанешь меня любить» — стоическое понимание того, что близость невозможна. Одна из основных лирических линий Земфиры — стойкость в осознанном проживании жизни в одиночестве и боли.
Вообще, поэзия Земфиры — палимпсест: артистка пишет тексты на полях большой русской лирики, в ней проступают настоящие цитаты. Вот что я имею в виду. Несколько лет назад она пела знаменитую строчку Булата Окуджавы «Бери «Шанель», пошли домой» (именно «Шанель», не шинель), сейчас — обращается к стихотворению Константина Симонова «Жди меня» и стихотворению Бориса Пастернака «Снег идет», известным любому читающему человеку. Таким образом, первый слой ее поэзии составляют неуклонность и необратимость одиночества, а второй — стихотворения, которые полны не надежды (к Земфире это слово неприменимо), но жизни. Также замечу, что с годами лирика Земфиры требует все меньше слов и становится более камерной.
Еще хочется поподробнее рассмотреть песню «жди меня», поскольку она поражает количеством образов и выразительных средств. «Я пишу назло о том, как нам не повезло, но повезло», — поет артистка. Тут как палимпсест проступает слово «зло», как будто зло везет нас. Дальше возникает мощнейшая строчка: «Жди меня обреченно и, может быть, радостно». В «обреченно», конечно, проступает слово «обрученно», потому что следом поется: «Я протяну тебе ладонь, мы оба будем без колец». Вообще, строка «обреченно и, может быть, радостно» — как будто отсылка к православной иконе Всех Скорбящих Радость, то есть Земфира дотянулась до диалектики иконописи. Следом она поет: «Жди меня, в этом городе солнце, как станция, как бы не сгореть» — практически «Звездный войны» — и затем: «За меня там все молятся, жмурятся». Какую же надо иметь поэтическую силу, чтобы после «молятся» поставить «жмурятся». Жмурятся и от солнца, и в ожидании смерти. Почти как у Пастернака: «О боже, волнения слезы. Мешают мне видеть тебя». Следом Земфира сообщает о неминуемой катастрофе: «Как бы не сгореть мне, как бы не задеть их». А дальше — пишет сильную строфу: «Я протяну свою ладонь, / Мы оба будем без колец / По мне откроется огонь / Я твой билет в один конец». Она берет на себя ответственность, так же как раньше: «Моей огромной любви хватит нам двоим с головою». И опять в нее стреляют, как в треке «До свидания», только на этот раз не промахиваются.
«бордерлайн» — очень мужественный альбом. Он написан не для того, чтобы орать его за рулем, и не для того, чтобы растягивать эмоциональную гармошку до размеров романса. Он предназначен тем, кто читал Марину Цветаеву и Бориса Пастернака. Да, лирическая героиня, возможно, больна, но это самая здоровая реакция на то, что происходит вокруг.
Игорь Цалер, журналист, музыкальный критик, основатель канала «Музыка. История, открытия, мифы» на «Яндекс.Дзен»
Моя лента в соцсетях процентов на 80 заполнена одной темой — новым альбомом артистки Z. Оценок, ясное дело, только две: гениально! / ужасно! Земфира восемь лет не выпускала альбомы, но реакция на нее — по-прежнему феерическая. Чтобы заставить публику неистово слушать пластинку в день выхода и получить гарантированный альбом года во всех будущих рейтингах, нужно действительно быть незаурядной личностью.
Первый (за восемь лет!) альбом Земфиры — чудо случилось в один момент. Без бесконечных намеков, тизеров и подмигиваний. Черная глыба под нарочито небрежной обложкой с царапками упала на головы населения в полночь. Как монолит, который явился приматам в «Космической одиссее». Идеальный способ презентации творчества от объекта сентиментального культа, который поколение само для себя придумало.
Альбом записывался долго и без спешки, под гнетом самоизоляции и перфекционизма. Название «бордерлайн» откликается богатым символизмом: это и граница, водораздел, переход на ту сторону, и раздвоенное состояние мятущейся личности. Хотите боли, депрессии, раздвоенности, беспощадной к себе и близким исповедальности? Переходите через «бордерлайн».
Уже первая песня — угрюмо-грязные «таблетки» — доказывает, что певица не считает нужным оправдывать чьи-то ожидания. И правильно делает. А дальше — качели от распевности «пальто» до нервной чесотки «тома», от фортепианного роскошества «жди меня» до «остина», который бесит, и оголенных проводов в мясе в песне «мама». Не сказать, чтобы тоска-тоска. Скорее, эмоциональный маятник. Движение от нервного срыва, аранжированного грязной гитарой и электронной тревогой, к успокоению нежных клавишных текстур. А потом — опять к взвинченному состоянию на краю пропасти.
На первый взгляд «бордерлайн» — вопиюще ретроградный альбом. Он мог легко выйти и десять лет назад. Из актуальной повестки дня 2021 года — разве что слово «абъюз», гениально переплавленное в «забью». Характерны отсылки к творчеству Виктора Цоя и записям Radiohead двадцатилетней давности. Между тем мир изменился. Девочки, которые зрели вместе с «Ариведерчи» и «стрелками в Польше», выросли и давно родили своих девочек. Вокруг — зима, пандемия и новая этика.
Земфира же осталась где-то там, где гордятся «фирменным» звуком и записью с иностранными музыкантами, тоскуют по звездам и океанам, играют в видеоигры. Собственно, и что такого? В этой неуютной, неустроенной позиции есть что-то трогательное, очень человеческое, близкое каждому. Это позиция большого артиста, который не стремится следовать трендам и всем понравиться, а делает то, от чего его торкает. Это не «новая искренность», а та самая, старая. Быть может, более волнующая и плодоносная.
Слушателю требуется такт, чтобы принять такую музыку — откровенную, личную, некоммерческую. Для одних альбом наполовину пуст, для других — наполовину полон. Пока один сетует на беспробудную безнадегу, другой парадоксальным образом находит под черной обложкой пищу для оптимизма. Работает личный опыт, личная оптика. Земфира подбросила топлива в печку фанатской рефлексии, ударила прямо в сердечко, оставив после себя выжженную накалом страстей землю.
И только «снег идет» под самый финал заливает эмоциональный пожар пеной созерцательной медитативности, убаюкивающей повседневности, состоящей из ненужных мелочей. И напоминает, что это просто поп-музыка, люди. В конце концов, иногда альбом Земфиры — это просто альбом Земфиры.