вы перестали пить коньяк по утрам цитата откуда что означает
Парадокс Карлсона
Вопрос поставил домоправительницу в тупик. Предложенный Малышом ответ «да» она отклонила. Oтвет «нет», ей тоже чем-то смутно не нравился, но ничего другого не оставалось. «Нет!» — брякнула фрёкен Бок. «Жаль, жаль, алкоголизм до добра не доводит» — пустил парфянскую стрелу Карлсон и удалился, попутно поучая Малыша, что даже на простые вопросы бывает непросто ответить.
. сильнее бы не смог он возразить; хвалили все ответ замысловатый.
Однако, возникает серьёзная проблема. По сути, Карлсон делает подкоп под самые основания логики, утверждая, что не о всяком высказывании можно сказать истино оно или ложно. Так что, теперь в ряд с известными парадоксами «все критяне лжецы» и «кто бреет брадобрея» встанет ещё один — «перестала ли ты пить коньяк по утрам»?
Нет. Карлсон нам здесь демонстрирует не парадокс, а софизм. Дело в том, что простое словечко «перестать» имеет сложную семантику неявно подразумевая коньюнкцию с «начинать». То есть, если правильно формализовать вопрос Карлсона, он спрашивает истино или ложно сложносоставное высказывание (ты раньше пила коньяк по утрам)∧(ты сейчас не пьёшь коньяк по утрам). Это высказывание ложно, если ложен любой из его элементов, поэтому ответ «нет» может означать как «нет, и не начинала», так и «нет, продолжаю пить», или оба вместе — «нет, только сейчас начала».
Если в формальной логике это так, то в чём же проблема с неформальной? В том, что первый элемент конъюнкции в семантику упакован неявно. Поэтому ответом можно манипулировать, подавая его как значение истинности только второго элемента («ты сейчас не пьёшь?»). Что и было проделано.
Малыш и Карлсон, который живет на крыше
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Если бы люди знали, как приятно ходить по крышам, они давно бы перестали ходить по улицам.
Если бы люди знали, как приятно ходить по крышам, они давно бы перестали ходить по улицам.
— Я сказала, отвечай — да или нет! На простой вопрос всегда можно ответить «да» или «нет», по-моему, это не трудно! — завопила фрекен Бок.
— Представь себе, трудно, — вмешался Карлсон. — Я сейчас задам тебе простой вопрос, и ты сама в этом убедишься.
Вот, слушай! Ты перестала пить коньяк по утрам, отвечай — да или нет?
У фрекен Бок перехватило дыхание, казалось, она вот-вот упадет без чувств. Она хотела что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова.
— Ну вот вам, — сказал Карлсон с торжеством. — Повторяю свой вопрос: ты перестала пить коньяк по утрам?
— Я сказала, отвечай — да или нет! На простой вопрос всегда можно ответить «да» или «нет», по-моему, это не трудно! — завопила фрекен Бок.
— Представь себе, трудно, — вмешался Карлсон. — Я сейчас задам тебе простой вопрос, и ты сама в этом убедишься.
Вот, слушай! Ты перестала пить коньяк по утрам, отвечай — да или нет?
У фрекен Бок перехватило дыхание, казалось, она вот-вот упадет без чувств. Она хотела что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова.
— Ну вот вам, — сказал Карлсон с торжеством. — Повторяю свой вопрос: ты перестала пить коньяк по утрам?
С крыши, разумеется, звёзды видны лучше, чем из окон, и поэтому можно только удивляться, что так мало людей живёт на крышах.
С крыши, разумеется, звёзды видны лучше, чем из окон, и поэтому можно только удивляться, что так мало людей живёт на крышах.
— Нет, по-моему, ты не болен.
— Ух, какой ты гадкий! — закричал Карлсон и топнул ногой. — Что, я уж и захворать не могу, как все люди?
— Ты хочешь заболеть?! — изумился Малыш.
— Конечно. Все люди этого хотят! Я хочу лежать в постели с высокой-превысокой температурой. Ты придешь узнать, как я себя чувствую, и я тебе скажу, что я самый тяжелый больной в мире. И ты меня спросишь, не хочу ли я чего-нибудь, и я тебе отвечу, что мне ничего не нужно. Ничего, кроме огромного торта, нескольких коробок печенья, горы шоколада и большого-пребольшого куля конфет!
— Нет, по-моему, ты не болен.
— Ух, какой ты гадкий! — закричал Карлсон и топнул ногой. — Что, я уж и захворать не могу, как все люди?
— Ты хочешь заболеть?! — изумился Малыш.
— Конечно. Все люди этого хотят! Я хочу лежать в постели с высокой-превысокой температурой. Ты придешь узнать, как я себя чувствую, и я тебе скажу, что я самый тяжелый больной в мире. И ты меня спросишь, не хочу ли я чего-нибудь, и я тебе отвечу, что мне ничего не нужно. Ничего, кроме огромного торта, нескольких коробок печенья, горы шоколада и большого-пребольшого куля конфет!
— Послушай, папа, — сказал вдруг Малыш — если я действительно стою сто тысяч миллионов, то не могу ли я получить сейчас наличными пятьдесят крон, чтобы купить себе маленького щеночка?
— Послушай, папа, — сказал вдруг Малыш — если я действительно стою сто тысяч миллионов, то не могу ли я получить сейчас наличными пятьдесят крон, чтобы купить себе маленького щеночка?
Если человеку мешает жить только ореховая скорлупа, попавшая в ботинок, он может считать себя счастливым.
Если человеку мешает жить только ореховая скорлупа, попавшая в ботинок, он может считать себя счастливым.
Спокойствие, только спокойствие, сейчас я вас настигну! Вот тогда-то мы похохочем.
Спокойствие, только спокойствие, сейчас я вас настигну! Вот тогда-то мы похохочем.
— Ну, полетели? — спросил Карлсон.
Малыш ещё раз всё взвесил.
— А вдруг ты меня уронишь? — сказал он с тревогой.
Это предположение ничуть не смутило Карлсона.
— Велика беда! — воскликнул он. — Ведь на свете столько детей. Одним мальчиком больше, одним меньше — пустяки, дело житейское!
— Ну, полетели? — спросил Карлсон.
Малыш ещё раз всё взвесил.
— А вдруг ты меня уронишь? — сказал он с тревогой.
Это предположение ничуть не смутило Карлсона.
— Велика беда! — воскликнул он. — Ведь на свете столько детей. Одним мальчиком больше, одним меньше — пустяки, дело житейское!
Грустно, если некому крикнуть: «Привет, Карлсон!», когда ты пролетаешь мимо.
Грустно, если некому крикнуть: «Привет, Карлсон!», когда ты пролетаешь мимо.
Ты перестала пить коньяк по утрам?
. но фрекен Бок прервала Малыша, – Я сказала, отвечай – да или нет!
На простой вопрос всегда можно ответить «да» или «нет»,
по-моему, это не трудно.
– Представь себе, трудно, – вмешался Карлсон.
– Я сейчас задам тебе простой вопрос, и ты сама в этом убедишься.
Вот, слушай! Ты перестала пить коньяк по утрам?
Отвечай – да или нет?
У фрекен Бок перехватило дыхание, она хотела что-то сказать, но не могла
вымолвить ни слова.
– Вот видишь! – сказал Карлсон с торжеством.
– Да, да, конечно, – убежденно заверил Малыш, которому так хотелось помочь ей.
– Нет! – закричала фрекен Бок.
Малыш покраснел и подхватил, чтобы ее поддержать, – нет, нет, не перестала!
– Жаль, – сказал Карлсон, – пьянство к добру не приводит!
В тот год выдалась аномально теплая осень. Каждый вечер мы с мужем гуляли по нашему поселку и удрученно наблюдали одинаковую для всех участков картину.
Все еще цвели не только привычные для конца октября хризантемы и гелениум, но и неженки георгины, сентябрьские астры и красавицы розы. Цветы не могли не радовать, тем более, что георгины перед зимой обычно выкапывают, хризантемы срезают под корень, а розы накрывают лапником. За эти растения можно было не переживать.
Всех хозяев участков, в том числе и нас, беспокоили экзотические и плодовые деревья и кусты: миндаль, махровая сирень, каприфоль, – у них заметно набухли почки. А еще из земли показались остроконечные ростки тюльпанов, нарциссов и других луковичных. Растения собирались «пойти в цвет» в морозы. Это уже была катастрофа.
А еще удивили лягушки. Поддавшись очарованию теплой и влажной погоды, они где-то в сентябре по второму разу пропели свои брачные песни, и уже в конце октября наш поселок кишмя кишел маленькими лягушатами. Такого количества земноводных никто никогда не видел.
Совсем крохотные и немного подросшие, размерами от двух до четырех сантиметров, они стадами прыгали по газонам, вымощенным дорожкам и проезжей части. Мы с мужем, направляясь на прогулку, стали брать с собой пакет и перчатки. Обходя привычным путем поселок, подбирали с дороги лягушат, затем выпускали их в пруд.
Наступил ноябрь, на улице слегка похолодало, а вот нам стало не до забав. Потому что в один из дней мы обнаружили лягушек у себя в доме. Скорее всего, потянувшись к теплу, пластичные земноводные пробирались в дом через маленькое круглое отверстие в сетке окна на цокольном этаже. Обычно через это отверстие мы вытаскивали на участок поливочный шланг. Его за ненадобностью мы уже втащили внутрь, а вот окно пока не закрыли.
Поздно сообразив, чем это может грозить, мы перекрыли для земноводных, пресмыкающихся и мелких грызунов доступ в свое жилище.
Теперь, спускаясь на цокольный этаж, я внимательно смотрела под ноги и оглядывала пеструю напольную плитку, чтобы на кого-нибудь не наступить. Меня пугали не лягушки и не мыши. Больше всего на свете я боюсь змей… даже нарисованных и игрушечных. Перспектива встречи с ужом или, хуже того, с гадюкой в подвале родного дома меня совсем не радовала.
Неприятным стало еще и то, что земноводные в поисках пропитания и более комфортных условий для проживания начали перебираться из прохладного подвала на теплый первый этаж. Кого-то мы успели перехватить еще на ступеньках, но основную массу выловили уже в жилой зоне. Всего же мы поймали (клянусь, не вру) штук пятнадцать земноводных. По возможности относили их к пруду, иногда выпускали на участке.
Ноябрь близился к концу, непрошеных гостей в доме больше не осталось. Так, во всяком случае, нам казалось.
В конце ноября я ушла в отпуск. Ему предшествовал безумно напряженный год, с самого начала января посвященный разработке крупного проекта. Но наконец, все срослось, тонны бумаг были подписаны, презентация проекта прошла на ура, сам проект утвердили. Его реализация должна была начаться в следующем году, ну, а пока можно было расслабиться.
Но организм, словно раскочегаренный паровоз все никак не мог остановиться. Он-то и разбудил меня в первую субботу отпуска в пять утра. Привыкший к постоянной нагрузке мозг сразу же начал прокручивать события последних месяцев, глаза распахнулись. В надежде заснуть я еще повертелась немного в кровати, но потом поняла, что это мне не удастся. Стараясь не разбудить спящего мужа, тихо оделась и вышла из спальни.
Сначала я походила по этажам дома, придирчиво оглядывая углы и оценивая фронт предстоящих в отпуске работ «это постирать, это помыть, это протереть, это пропылесосить». Затем по очереди обошла все лоджии и террасы, прикидывая, что еще нужно сделать на участке до прихода зимы. Замерзнув, вернулась в теплое жилье и решила выпить кофе.
Идее плеснуть в напиток коньяку противиться не стала, наоборот, подошла к процессу творчески, – «сочинила» в стеклянном бокале на толстой ножке горячительный коктейль а-ля «айриш кофе» и даже украсила свое творение шапкой из взбитых сливок. С «сочинением» в руках плюхнулась на мягкий диван и потянулась к пульту.
Горячий ароматный напиток делал свое дело. По телу разлилось блаженное тепло, мысли о работе потихоньку переместились на второй план. Я лениво смотрела в экран телевизора и прихлебывала кофе,… как вдруг…
… как вдруг боковым зрением уловила какое-то движение справа от дивана, – по полу рывками передвигалось что-то темное и длинное.
«Змея», – мысль еще не пронеслась в мозгу, а я, каким-то образом ухитрившись молниеносно поставить бокал на журнальный столик (не швырять же, самой потом полы мыть, да и посуду жалко), уже запрыгнула на диван.
Но это была не змея. По светлому паркету, вытянувшись в ряд, одна за другой синхронно прыгали три маленькие абсолютно одинаковые лягушки.
Зрелище было настолько нереальным, что я зажмурилась, решив, что изображение троится. Когда открыла глаза, лягушки не исчезли. «Переутомилась? бр-р-р-р», я потрясла головой и покосилась на остатки кофе, «а может, с коньяком переборщила?».
Нет, коньяк был здесь совершенно ни при чем. И накопившаяся усталость, кстати, тоже. Лягушек, действительно, оказалось три. С помощью щетки и совка я отловила и посадила всех в банку. Вечером мы выпустили их в еще незамерзший пруд.
Но на всякий случай алкоголь я больше в кофе не добавляю.
И если мне зададут вопрос «Ты перестала пить коньяк по утрам?», я твердо отвечу «Да»!
Ты перестала пить коньяк по утрам? Дмитрий Губерниев принес извинения Ольге Бузовой
Дмитрий Губерниев довел Ольгу Бузову до слез цитатой из детской книги Астрид Линдгрен «Малыш и Карлсон». Телеведущая не оценила иронию коллеги и комментатору впоследствии пришлось извиняться.
Читайте на Еве
Дмитрий Губерниев после обрушившейся на него критики интернет-пользователей и звезд шоу-бизнеса принес Ольге Бузовой извинения. Во время прямого эфира на «Матч ТВ» Дмитрий стал задавать Ольге вопросы о российском футболе. Ответить на них звезда реалити-шоу не смогла и стала менять тему разговора. Тогда Губерниев процитировал отрывок из книги Астрид Линдгрен «Малыш и Карлсон».
«Вы перестали пить коньяк по утрам?», — задал вопрос комментатор, намекая на простоту ответа, который ждет.
Ольга, явно не поняв, что ей просто цитируют литературное произведение, расстроилась и заплакала, заявив, что Дмитрий просто «дно, а не мужчина». Губерниев попытался объяснить Бузовой, что он не оскорбляет ее, а просто цитирует Линдгрен.
«Совсем не ставил цель обидеть Ольгу Бузову. Если обидел, Оля, извините! Спрашивал о театре и футболе, надеялся услышать важные параллели. Тем более, что легендарный МХАТ всегда был рядом с футболом. Надеялся на иронию гостьи, теперь уже и актрисы театра и уж совсем не ожидал, что невинный вопрос про взаимоотношения Карлсона и Фрекен Бок вызовет слезы у нашей гостьи эфира», — написал после обрушившейся на него критики Дмитрий.
Вы перестали пить коньяк по утрам цитата откуда что означает
КАРЛССОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ[1]
Lindgren Astrid. Lillebror och Karlsson på taket. Stockholm, Rabén-Sjögren, 1955
КАРЛССОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ
На совершенно обыкновенной стокгольмской улице, в совершенно обыкновенном доме живет совершенно обыкновенная семья по фамилии Свантессон. Семья эта состоит из совершенно обыкновенного папы, совершенно обыкновенной мамы и троих совершенно обыкновенных детей: Буссе, Беттан и Малыша.
— Я вовсе не какой-то там обыкновенный Малыш, — говорит Малыш.
Но это неправда. Конечно, он самый обыкновенный. Ведь на свете так много семилетних голубоглазых курносых мальчишек с немытыми ушами и порванными на коленках штанами, так что Малыш, ясное дело, самый что ни на есть обыкновенный.
Буссе пятнадцать лет, он любит футбол и плохо учится, значит, он тоже совершенно обыкновенный. Беттан четырнадцать, и волосы у нее зачесаны в конский хвост, как у всех самых обыкновенных девчонок.
Во всем доме у них необыкновенный только Карлссон, который живет на крыше. То, что он живет на крыше, уже само по себе необыкновенно. Не знаю, как в других городах мира, но в Стокгольме вряд ли кто-нибудь живет на крыше в отдельном маленьком домике. А вот Карлссон живет там. Это очень маленький, толстенький и уверенный в себе господин, и к тому же он умеет летать. В самолете или вертолете летать могут все, но никто, кроме Карлссона, не может летать сам по себе. Стоит ему нажать кнопку у себя на пупке, и — ж…ж…ж…ж. — на спине у него включается хитроумный моторчик. Несколько секунд Карлссон стоит на месте, покуда мотор раскручивает винт. Когда же мотор наберет нужную скорость, Карлссон поднимается и парит в воздухе так широко и важно, как какой-нибудь начальник бюро, если только можно представить себе начальника бюро с моторчиком и пропеллером на спине.
Карлссон чувствует себя прекрасно в своем маленьком домике на крыше. По вечерам он сидит на крыше, курит трубку и смотрит на звезды. С крыши звезды видны гораздо лучше, чем из окон квартир, и просто удивительно, почему люди не хотят жить на крыше. Но жильцы дома не знают, что можно жить на крыше, они даже не знают, что там стоит домик Карлссона, потому что он надежно спрятан за большой трубой. Впрочем, большинство людей не заметят такой маленький домик, как у Карлссона, даже если споткнутся о него. Однажды трубочист, чистивший трубу, увидел домик Карлссона и ужасно удивился.
— Вот чудеса, — пробормотал он, — оказывается, здесь стоит маленький домик. Просто не верится, что здесь может быть такой домик. Интересно, откуда он взялся?
Но тут он принялся чистить трубу, позабыл про этот домик и никогда больше о нем не вспоминал.
Малыш был рад, что познакомился с Карлссоном, ведь как здорово, как интересно было каждый раз, когда Карлссон прилетал к нему. Может, и Карлссон был рад, что познакомился с Малышом, — не очень-то весело жить одному в домике, про который никто не знает. И конечно приятно, когда ты прилетаешь, а тебе кто-то кричит: «Хейсан-хоппсан, Карлссон! Привет, Карлссон!»
Потому что так было каждый раз, когда Карлссон встречался с Малышом.
…Это случилось в один из невезучих дней, когда быть Малышом вовсе не интересно. Вообще-то быть Малышом ему обычно казалось довольно-таки приятно, он был любимчиком в семье, его вовсю баловали. Но выпадали такие дни, когда все шло шиворот-навыворот. Мама ругала его за то, что он опять порвал брюки, Беттан говорила ему: «Утри нос, детеныш!», а папа шумел из-за того, что он не пришел вовремя из школы.
— Долго ты будешь болтаться без дела по улицам? — сердился он.
Болтаться по улицам! Папа ведь не знал, что он встретил собаку. Добрую красивую собаку, которая обнюхала его, виляя хвостом, и вообще вела себя так, как будто хотела, чтобы он стал ее хозяином.
Если бы это зависело от Малыша, он сразу взял бы ее. Но папа и мама ни за что не разрешали держать в доме собаку. К тому же откуда-то вдруг вынырнула какая-то тетка и закричала: «Рикки, ко мне!», и Малыш понял, что не бывать ему хозяином этой собаки.
— Видно, у меня никогда в жизни не будет своей собаки, — с горечью сказал Малыш в тот невезучий день. — Вот у тебя, мама, есть папа. Буссе и Беттан все время ходят вместе, а у меня… у меня нет никого.
— Милый Малыш, — ответила мама, — у тебя есть все мы.
— А вот и неправда, — с еще большей обидой сказал Малыш, и ему подумалось, что он один-одинешенек на свете.
Но кое-что у него все же было. У него была своя комната. Туда-то он и отправился.
Стоял ясный весенний вечер, и окно было открыто. Белые шторы медленно колыхались, словно махали маленьким бледным звездам на весеннем небе. Малыш подошел к окну и выглянул на улицу. Он думал о симпатичной собачке, о том, что она сейчас поделывает. Может, лежит в своей корзинке где-нибудь на кухне, а рядом с ней сидит мальчик, не Малыш, а совсем другой мальчишка, гладит ее лохматую голову и говорит: «Рикки, хорошая собачка».
Малыш тяжело вдохнул. И тут он услышал тихое жужжание. Жужжание становилось все громче, и вдруг, откуда ни возьмись, мимо окна медленно пролетел маленький толстый дяденька. Это был Карлссон, который живет на крыше, но Малыш этого еще не знал.
Карлссон внимательно посмотрел на Малыша и проплыл дальше. Он облетел крышу дома напротив, дал кругаля над трубой и вернулся к окошку Малыша. Прибавив скорости, он со свистом, как реактивный самолет, промчался мимо. Так он носился взад-вперед, а Малыш сидел молча, чувствуя, как у него похолодело под ложечкой от волнения, — ведь не каждый день мимо твоего окна пролетают маленькие толстые дяденьки. Под конец Карлссон сбавил скорость и подлетел к самому подоконнику.
— Хейсан-хоппсан![2] Привет! Нельзя ли мне ненадолго приземлиться?
— Пожалуйста, приземляйтесь, — ответил Малыш. — А что, не трудно так летать? — добавил он.
— Лично мне легко, — важно ответил Карлссон, — для меня вовсе не трудно. Ведь я чемпион мира по художественному летанию. Но я не посоветовал бы какому-нибудь мешку с сеном подражать мне.
Малыш тут же почувствовал себя жутко неуклюжим и решил даже не пытаться осваивать летательное искусство Карлссона.
— Как тебя зовут? — спросил Карлссон.
— Малыш. Хотя на самом-то деле я Сванте Свантессон.
— Подумать только, — восхитился Карлссон, — что можно зваться по-разному. А вот меня зовут Карлссон, только Карлссон, и больше никак. Привет, Малыш!
— Привет, Карлссон! — ответил Малыш.
— А сколько тебе лет?
— Семь, — сказал Малыш.
— Хорошо, продолжай в том же духе.
Карлссон быстро поставил свою маленькую толстую ножку на подоконник и очутился в комнате.
— А тебе сколько лет? — спросил Малыш, которому показалось, что Карлссон ведет себя как-то не по-взрослому.
— Сколько мне лет? — удивился Карлссон. — Могу только сказать, что я мужчина в цвете лет.
Малыш не знал точно, что значит быть мужчиной в цвете лет. Он подумал, что, может, он тоже мужчина в цвете лет, и осторожно спросил:
— А какие они, эти мужчины в цвете лет?
— Как я, — отвечал весело Карлссон. — Я красивый, чертовски умный и в меру упитанный мужчина в цвете лет.
Потом он взял с полки паровую машину Малыша.
— Давай-ка запустим ее, — предложил он.
— Мне папа не велит, — ответил Малыш, — я могу ею играть только при папе или при Буссе.
— При папе, при Буссе или при Карлссоне, который живет на крыше. Так и скажи своему папе, что Карлссон, который живет на крыше, лучший в мире запускатель паровых машин.
Он мигом схватил бутылку с денатуратом, наполнил спиртовку и зажег ее. Хотя Карлссон был лучшим в мире запускателем, он ухитрился налить на полку целую лужицу этой горючей жидкости. Веселые синие язычки пламени заплясали вокруг паровой машины, как загоревшееся море. Малыш с криком бросился к полке.