все что я знаю о париже аудиокнига слушать
Все, что я знаю о Париже
Те, кто искали эту книгу – слушают
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Кто-то сказал, что только в Париже можно страдать, но не быть несчастным. Жанна Агалакова, специальный корреспондент Первого канала, очень тонко, с невероятным французским обаянием рассказывает о самом прекрасном городе мира. Во всяком случае, спорить с этим утверждением, слушая эту книгу, невозможно.
Представьте, что где-то тихо играет аккордеон, пахнет жареными каштанами, и начните слушать самую изящную книгу о Париже…
Отзывы 4
Очень атмосферно! Слушала книгу перед поездкой во Францию, мне показалось, что книга содержит много полезных советов)) Благодарю Автора и Чтеца!
Очень атмосферно! Слушала книгу перед поездкой во Францию, мне показалось, что книга содержит много полезных советов)) Благодарю Автора и Чтеца!
Теперь я все знаю о Париже
Книга чудесная, захотелось срочно купить билет в Париж на Weekend) Спасибо!
Книга чудесная, захотелось срочно купить билет в Париж на Weekend) Спасибо!
не только знает, но и чувствует
мне очень понравилась эта книга. Голос Марины Старых очень напоминает голос Жанны Агалаковой. На редкость приятно слышать и слушать. Можно сказать, что это настоящие прогулки по Парижу, прикосновение к жизни в Париже не туристом, но жителем. Маленькие музыкальные вступления очень украшают аудиокнигу.
Интересно отношение автора к Парижу, парижанам. Приятно, что с нами поделились самым интересным, любимым, вкусным, красивым. Кроме того, в книге есть много ссылок с названиями, адресами, станциями метро всего того любимого, что собрала Жанна. Совсем немного «просматриваются» рекламные уши мест о которых говорится к книге. но это не ухудшает восприятия. Особо приятно слушать французские названия улиц, площадей, произносимых «очень по-французски». и самое главное – в книге есть ощущение, не только информация.
Чрево Парижа
Эмиль Золя
Это первое произведение Золя, в котором изображается не только средняя буржуазия, но и низшие слои населения. Образ Центрального рынка, являвшийся одним из зримых примет городской культуры развитого капитализма, становится метафорой общественных отношений, складывающихся в эту эпоху.
Сюжет разворачивается вокруг судьбы Флорана, бывшего некогда школьным учителем. В 1851 году во время беспорядков, сопровождавших государственный переворот 2 декабря 1851, этот человек был по ошибке принят за противника нового режима и осуждён на каторгу в Кайенне. Отбыв несколько лет наказания, Флоран с риском для жизни бежал с каторги и смог добраться до Парижа, где с трудом пытается найти себе средства к существованию. Флоран описывается как человек, стихийно не приемлющий режим личной власти Наполеона III, но мало приспособленый к реальной жизни и борьбе за свои идеалы.
Возможно, что в этом своём романе Эмиль Золя превзошёл самого себя. Такого количества прилагательных я наверное ещё не встречал. Взять хоть описание рыбных рядов центрального парижского рынка — что ни рыбу называет нам Золя, то обязательно с одной-двумя, а то и несколькими качественными характеристиками — хоть цветовыми, хоть запаховыми, хоть описывающими форму, размеры или наличие разного рода деталей, но непременно вызывающими слюнотечение и соответствующие образы — зрительные, слуховые, ароматические, вкусовые, осязательные.
И точно такие же картинки рисует нам автор, ведя нас по мясным, овощным и зеленным рядам, таща читателя в птичьи цеха или же на колбасную, сырную и мясную кухню. Это сколько же внимания затрачено Золя, чтобы только суметь разглядеть все эти детали в каждом описываемом им предмете, но ещё и не просто разглядеть, но подобрать соответствующее словцо прилагательного свойства и вставить это словцо в нужное местечко текста, так, чтобы картинка получалась наполненная именно чревными смыслами!
Потому что словечко это — Чрево — выбрано автором вовсе не случайно (и браво переводчикам, выбравшим именно это слово в качестве перевода слова французского, поставленного Золя в название книги). И мы видим и буквально попадаем вовнутрь именно Чрева Парижа — во все эти вороха и буквально возы разного рода жратвы и порой едва не начинаем задыхаться от запахов и едва ли не тонуть во всех этих кучах пищи, еды, жорева, харча.
Но образ этот и термин вовсе не случаен и не конечен в романе, потому что, ведя своего героя по цепочке событий, происшествий, ситуаций и всего прочего, автор постепенно заменяет образ просто чрева Парижа как места, куда стекаются и где перевариваются городом потоки пищи, в Чрево Парижа, в его пищеварительный тракт, в его брюхо, истинным назначением и функцией которого становится прожёвывание и переваривание людей; где люди, составляющие ткани этого Чрева, из обыкновенных милых и простых торговцев и лавочников становятся, возможно сами того не замечая, частью пищеварительного тракта, становятся Обывателями и Мещанами, охотно совершающими всякие уже небогоугодные поступки и творящие разные мелкие и крупные пакости и подлости только потому, чтобы было выгодно им самим, а что там будет с другими людьми — то их уже вовсе не касается. Хотя нет, касается, ибо обитатели этого Чрева Парижа охотно и с удовольствием превращают преследование нашего главного героя в зрелище и с азартом досматривают этот зрелищный акт до самого конца. А потом спокойно возвращаются к своим мясным, рыбным, сырным, овощным и зеленным делам и рядам, к своим дорогим им объедкам, огрызкам и обсоскам.
Однако кроме чисто описательных богатств этот роман блистает и характерами персонажей. Кого только мы тут не встречаем — обилие образов, иногда изображаемых автором во всём великолепии, но порой просто набрасываемых несколькими скупыми выразительными фразами, опять-таки превращает всю эту парижскую людскую массу в портретную галерею. И портреты эти выполнены мастерски, дополняя портреты типов людей, сделанные Гоголем и Достоевским, Салтыковым-Щедриным и Чеховым, и другими мастерами пера.
Что касается характера нашего главного героя, то конечно этот образ весьма противоречив (тут полностью соглашусь с ari ) — с одной стороны, будучи молодым человеком и оставшись старшим в семье, он ничтоже сумняше берёт на себя заботы и ответственность за младшего брата и с честью выполняет добровольно взятые на себя обязательства; но затем ведёт себя подобно романтическому и мечтательному юноше-идеалисту, не умея ни жить самостоятельно, ни работать толком, ни организовать какие-то революционно-бунтарские группы и события. И даже весь его каторжанский опыт нисколько не сбивает с него этого романтико-идеалистического ореола, и потому тот исход, который создаёт для своего героя Эмиль Золя, закономерен и неизбежен.
Возможно, что в этом своём романе Эмиль Золя превзошёл самого себя. Такого количества прилагательных я наверное ещё не встречал. Взять хоть описание рыбных рядов центрального парижского рынка — что ни рыбу называет нам Золя, то обязательно с одной-двумя, а то и несколькими качественными характеристиками — хоть цветовыми, хоть запаховыми, хоть описывающими форму, размеры или наличие разного рода деталей, но непременно вызывающими слюнотечение и соответствующие образы — зрительные, слуховые, ароматические, вкусовые, осязательные.
И точно такие же картинки рисует нам автор, ведя нас по мясным, овощным и зеленным рядам, таща читателя в птичьи цеха или же на колбасную, сырную и мясную кухню. Это сколько же внимания затрачено Золя, чтобы только суметь разглядеть все эти детали в каждом описываемом им предмете, но ещё и не просто разглядеть, но подобрать соответствующее словцо прилагательного свойства и вставить это словцо в нужное местечко текста, так, чтобы картинка получалась наполненная именно чревными смыслами!
Потому что словечко это — Чрево — выбрано автором вовсе не случайно (и браво переводчикам, выбравшим именно это слово в качестве перевода слова французского, поставленного Золя в название книги). И мы видим и буквально попадаем вовнутрь именно Чрева Парижа — во все эти вороха и буквально возы разного рода жратвы и порой едва не начинаем задыхаться от запахов и едва ли не тонуть во всех этих кучах пищи, еды, жорева, харча.
Но образ этот и термин вовсе не случаен и не конечен в романе, потому что, ведя своего героя по цепочке событий, происшествий, ситуаций и всего прочего, автор постепенно заменяет образ просто чрева Парижа как места, куда стекаются и где перевариваются городом потоки пищи, в Чрево Парижа, в его пищеварительный тракт, в его брюхо, истинным назначением и функцией которого становится прожёвывание и переваривание людей; где люди, составляющие ткани этого Чрева, из обыкновенных милых и простых торговцев и лавочников становятся, возможно сами того не замечая, частью пищеварительного тракта, становятся Обывателями и Мещанами, охотно совершающими всякие уже небогоугодные поступки и творящие разные мелкие и крупные пакости и подлости только потому, чтобы было выгодно им самим, а что там будет с другими людьми — то их уже вовсе не касается. Хотя нет, касается, ибо обитатели этого Чрева Парижа охотно и с удовольствием превращают преследование нашего главного героя в зрелище и с азартом досматривают этот зрелищный акт до самого конца. А потом спокойно возвращаются к своим мясным, рыбным, сырным, овощным и зеленным делам и рядам, к своим дорогим им объедкам, огрызкам и обсоскам.
Однако кроме чисто описательных богатств этот роман блистает и характерами персонажей. Кого только мы тут не встречаем — обилие образов, иногда изображаемых автором во всём великолепии, но порой просто набрасываемых несколькими скупыми выразительными фразами, опять-таки превращает всю эту парижскую людскую массу в портретную галерею. И портреты эти выполнены мастерски, дополняя портреты типов людей, сделанные Гоголем и Достоевским, Салтыковым-Щедриным и Чеховым, и другими мастерами пера.
Что касается характера нашего главного героя, то конечно этот образ весьма противоречив (тут полностью соглашусь с ari ) — с одной стороны, будучи молодым человеком и оставшись старшим в семье, он ничтоже сумняше берёт на себя заботы и ответственность за младшего брата и с честью выполняет добровольно взятые на себя обязательства; но затем ведёт себя подобно романтическому и мечтательному юноше-идеалисту, не умея ни жить самостоятельно, ни работать толком, ни организовать какие-то революционно-бунтарские группы и события. И даже весь его каторжанский опыт нисколько не сбивает с него этого романтико-идеалистического ореола, и потому тот исход, который создаёт для своего героя Эмиль Золя, закономерен и неизбежен.
Гигантский натюрморт, или «Царство жратвы и пьяного разгула».
С начала века был выстроен лишь один самобытный архитектурный памятник, памятник, который ниоткуда не заимствован, который естественно вырос на почве современности; и это Центральный рынок — слышите, Флоран? Центральный рынок, смелое — да, да, смелое! — человеческое творение, и все-таки пока еще робкое провозвестие стиля двадцатого века…
Как же это прекрасно иметь проверенных авторов, тех, чьи еще нечитанные книги ты открываешь с полной уверенностью, что точно не останешься разочарован! Золя явно для меня лично занимает лидирующую позицию среди всего многообразия зарубежной классической литературы, и на то есть причины. В первую очередь, это, конечно же, великолепный язык, когда читаешь и смакуешь каждое описание, каждую строчку, о чем бы он ни писал, я получаю настоящее читательской наслаждение. Но мне нравится не только как, но и то о чем он пишет, весь тот натурализм, за который его при жизни ругали и критики, и многие читатели, находит во мне отклик. Золя, не стесняясь, поднимает непростые темы, рисует сложные противоречивые ситуации, с беспардонным любопытством естествоиспытателя он препарирует человеческую натуру, вытаскивая на свет божий все то, что порой люди и от самих себя то скрывают. Затрагиваемые автором политические, социальные, религиозные и многие другие проблемы не потеряли свою актуальность, увы, и по сей день, пусть и прошло уже полтора века с момента написания, а люди уж тем более ни капли не изменились, тем любопытнее наблюдать за рисуемыми писателем сценами, пусть любопытство и сильно разбавлено горечью.
Куда уже только ни заводил преданного читателя Эмиль Золя! Я и на бирже парижской побывала, и в одном из первых торговых центров, а вот теперь настал черед Центрального рынка Парижа, того самого Чрева, ненасытного брюха буржуазного класса. Люди-то они вроде не плохие, страсть к сплетням все же не самый страшный грех, зато честны, не обманывают никого, не грабят, не убивают, революций не устраивают, живут по принципу своя рубашка ближе к телу, а остальное мне глубоко фиолетово, лишь бы брюхо было сыто. Они как животные в самом плохом понимании этого слова, жрут, пьют и совокупляются, больше их ничего не интересует, и вроде плохого они никому не делают, но как же хочется как и один из героев романа Клод воскликнуть: «— Ну и сволочи же эти «порядочные» люди!» Чем ближе с ними знакомишься, чем яснее видишь этих порядочных буржуа, тем сильнее отвращение к ним, к их ценностям, к их образу жизни, к их заботам и печалям. И затесавшийся волею случая среди них главный герой Флоран обречен с самого начала, человек высоких идеалов, мыслящий широко, любящий людей и желающий им всем добра, мечтатель, верящий, что люди равны, а с несправедливостью нужно бороться, у него не было шансов. Сначала я боялась, что весь этот их затхлый пропахший жратвой мирок поглотит, перемолет его и выплюнет новым человеком, уж больно гладко стелила его невестка Лиза Кеню, отстаивая правоту своих убеждений и жизненных ценностей. Но нет все же не такой он человек, слишком искренний, слишком наивный и чистый, чтобы закрывать глаза на окружающий мир и сосредоточиться только на себе и своих нуждах. И тогда окружающая его действительность отторгла его, как инородное тело, кто не с нами, тот против нас, все эти порядочные люди без малейших сомнений строчат на него донос за доносом, лишь бы быстрее избавиться от него, уверенные, что не совершают ничего плохого, а наоборот, поступают по совести и закону, они обрекают его на гибель от рук других людей, а они снова чистенькие и правильные, тьфу.
И как же великолепно выписан фон для разворачивающихся в романе событий! Гигантский рынок с его прилавками, лавочками и магазинами, с его подвалами, где льется кровь убиваемых животных, тесные клетки с птицей, которую насильно откармливают для лучшего вкуса, поставленное на поток убийство живых существ, которым скоро предстоит стать чьим-то обедом. Колбасная Красавицы Лизы в розово-красных кровавых тонах свежего мяса и фарша, прилавок Прекрасной Нормандки, чьи кружевные косынки и даже драгоценности насквозь пропахли выпотрошенной рыбой, тяжелый дух огромных головок с сыром так идеально подходящий вонючим языкам сплетниц, что, сидя среди них, перемывают косточки всем и вся с каким-то практически сексуальным возбуждением и даже фруктовые и цветочные лавки не спасают, слишком хорошо это уже плохо, а потому от терпких ароматов прекрасных цветов и сочных фруктов уже совсем скоро начинает кружиться голова. Золя здесь в описаниях превзошел сам себя, настолько яркой получилась картинка, настолько осязаемо-реальной, что я чувствовала все эти запахи, периодически морщась (я, например, не любитель мяса, особенно жирного), а периодически истекая слюной (черешни захотелось просто дико!), автор здесь смешал два вида искусства, не зря один из немногих приятных героев романа художник, роман написан красками как исключительно талантливая картина и, говоря современным языком, даже с эффектом три дэ)))
P.S.: Мои рецензии на другие части цикла «Ругон-Маккары»:
«Карьера Ругонов»
«Его превосходительство Эжен Ругон»
«Добыча»
«Деньги»
«Мечта»
«Завоевание Плассана»
«Накипь»
«Дамское счастье»
«Проступок аббата Муре»
«Страница любви»
Прочитано в рамках игры:
«Игра в классики» 5/7
«А знаете ли вы «Войну толстых и тощих»?» (с)
«Флоран впервые почувствовал себя лишним; он сознавал, как неуместно было вторжение тощего простака в этот мир толстых, он ясно отдавал себе отчет, что его присутствие мешает всему кварталу, что он становится в тягость Кеню — этакий подозрительный кузен со слишком компрометирующей внешностью.»
Если говорить о главном герое «Чрева Парижа», то он вызвал у меня неоднозначные эмоции. Флоран мне показался человеком, плывущим по течению в никуда. То его случайно к бунту прибило и из-за этого он угодил в неприятности, то нет, чтобы бежать и затаиться, он снова полез на баррикады, и пока спал, брошенный митингующими, его и схватили солдаты, и чуть не расстреляли. Ради чего это было? Зачем Флоран рисковал собственной жизнью, почему ходил по Парижу, маясь от безделья, когда мог работать учителем и продолжать заботиться о младшем брате? Но даже спустя 7 лет каторги и возвращения домой, как мне показалось, Флоран совершенно не изменился. Кто его за ручку поведет, за тем он и пойдет. При этом попросить о помощи или просто о куске хлеба, чтобы не умереть тут же от истощения, гордость не давала.
Странный все-таки человек этот Флоран. Вроде бы описан автором как довольно добродушный, стеснительный и не любящий возни человек, но он смог найти силы, чтобы сбежать с каторги и самое главное выжить. Значит был в нем все же стальной внутренний стержень, который довел его голодного и холодного до Парижа, тогда как другой более слабый человек давно бы уже сдался. Жаль было Флорана, попавшего в царство рыночных торговок, которые посчитали себя выше него и постоянно издевались. Но я не понимаю почему Флорану, когда ситуация наладилась и на рынке к нему стали относиться спокойно, не сиделось в тепле и довольстве? Зачем он, отдающий свои деньги старому смотрителю рынка, не желающий объедать брата и его жену, и отказавшийся от наследства, полез в политику и решил вызвать никому не нужное восстание? Он не терпящий крови и насилия, зачем он стал к ним призывать? Ну не мог же он думать, что переворот совершается бескровно? Бывают наверное такие люди, которые не могут отыскать свое место в мире и маются постоянно, пока не попадут в неприятности и не испортят себе жизнь.
Второстепенные герои в романе тоже яркие и неоднозначные. Мне относительно понравилась сестра Саккара Лиза. Насколько же они разительно отличаются по характеру и стилю жизни! Саккар, из «Добычи», помешанный на своих миллионах и кидающийся во все авантюры, не успевающий жить и наслаждаться заработанными деньгами. И Лиза, с ее тягой к чистоте, размеренной жизни в свое удовольствие, но при этом желанием работать и создавать вокруг себя уют. Кеню, брату Флорана, действительно повезло с ней познакомиться и на ней жениться. Вряд ли бы без ее идей и руководства, он смог бы сделать колбасную, доставшуюся от дяди, такой прибыльной и популярной. На удивление приличная и хорошая у них семья вышла как для цикла Ругон-Маккаров. Я даже начала искать какой-то подвох и. последние главы всецело показали гнильцу Лизы, хотя можно списать ее поступки на здравый практицизм. Все же только сам Флоран виноват в том, что с ним произошло.
Финал в плане раскрытия человеческой натуры просто мерзкий-_- Из всего рынка, изо всех продажных душонок, только 3! человека оказались достойными этого звания. Жаль Флорана, надо было ему послушаться зеленщицу и уехать жить в пригород и не мешаться в городские дрязги и тем более не вмешиваться в упорядоченный мирок толстяков рынка, которые все никак не могли вытерпеть среди них присутствия вечно худого и голодного человека.
Не могу не отметить обилие описаний в романе как повседневной жизни рынка и его жителей, так еды, различных продуктов и блюд. В разных отзывах я читала, что тут описания очень «вкусные», но вот я ими совсем не прониклась и слюнки у меня совсем не бежали. Скорее наоборот, мне уже к середине книги успели поднадоесть описания толстяков, колбас, мяса, жира, крови, туш, кишок, разделывания голубей и т.д. и т.п. Я больше овощной и фруктовый рынок люблю, а вот мясо и свежая рыба. эти ряды я предпочитаю обходить стороной, кушать-то я это люблю, но не нюхать. Я бы даже сказала, что описания Парижа и пригорода мне очень понравились, а вот описания еды и пышущих здоровьем тел торговок вызывали местами брезгливость.
«— Каин наверняка был толстым, а Авель — тощим, — сказал Клод. — С тех пор как совершилось первое убийство, прожоры всегда пьют кровь тех, кто не досыта ест… Вот он, вечный пир жизни: начиная с самого слабого и кончая самым сильным, каждый пожирает своего соседа и в свой черед пожирается другим… А следственно, милейший, остерегайтесь толстых.»
Итого: Как-то до «Чрева Парижа» я совершенно не задумывалась о тайном «противостоянии» толстых и тонких. Мне казалось таким глупым обходить человека стороной только потому что он толстый, или комплексовать из-за того что ты худой и стройный на фоне упитанных. Но как оказалось предубеждение между этими слоями общества действительно существует, это и Золя отлично показывает в романе, и на личном опыте мне недавно тоже убедиться пришлось. Причем злыми и подлыми могут быть далеко не только худые люди, толстые их с легкостью перещеголяют))) Печально все это конечно. Но роман хорош, только вот перечитывать не буду. Тема рынка, колышущихся объемных тел, сплетен и мелочных склок меня совершенно не привлекает. Пускай склоки и лицемерие остаются внутри «Чрева Парижа».
Книга прочитана в рамках игры ТТТ
Бисер перед свиньями. стоило ли?
И снова ослепительная феерия описания и образов, и снова мощнейшая социальная проблематика.
На этот раз главной темой романа и его же главным героем стал Центральный парижский рынок образца середины XIX века. Здесь даже персонажи существуют не сами по себе, а исключительно в приложении к этому гигантскому организму.
Автор обрушивает на читателя поистине колоссальное продуктовое разнообразие. Чего тут только нет: рыба и мясо, овощи и фрукты, птица и колбасы, выпечка и многое другое. И не хватит никаких слов, чтобы передать, насколько ярко и образно описывает Золя те или иные уголки этого царства еды. Так, например, выглядит в его исполнении ассортимент колбасной лавки Кеню:
То был мир лакомых кусков, мир сочных, жирных кусочков. На первом плане, у самого стекла витрины, выстроились в ряд горшочки с ломтиками жареной свинины, вперемежку с баночками горчицы. Над ними расположились окорока с вынутой костью, добродушные, круглорожие, желтые от сухарной корочки, с зеленым помпоном на верхушке. Затем следовали изысканные блюда: страсбургские языки, варенные в собственной коже, багровые и лоснящиеся, кроваво-красные, рядом с бледными сосисками и свиными ножками; потом – черные кровяные колбасы, смирнехонько свернувшиеся кольцами, – точь-в-точь как ужи; нафаршированные потрохами и сложенные попарно колбасы, так и пышущие здоровьем; копченые колбасы в фольге, смахивающие на спины певчих в парчовых стихарях; паштеты, еще совсем горячие, с крохотными флажками этикеток; толстые окорока, большие куски телятины и свинины в желе, прозрачном, как растопленный сахар. И еще там стояли широкие глиняные миски, где в озерах застывшего жира покоились куски мяса и фарша. Между тарелками, между блюдами, на подстилке из голубых бумажных стружек, были разбросаны стеклянные банки с острыми соусами, с крепкими бульонами, с консервированными трюфелями, миски с гусиной печенкой, жестянки с тунцом и сардинами, отливающие муаром. В двух углах витрины стояли небрежно задвинутые туда ящики – один с творогом, а другой битком набитый съедобными улитками, начиненными маслом с протертой петрушкой. Наконец, на самом верху, с усаженной крючьями перекладины свешивались ожерелья сосисок, колбас, сарделек, – симметричные, напоминающие шнуры и кисти на роскошных драпировках; а за ними показывали свое кружево лоскутья бараньих сальников, образуя фон из белого мясистого гипюра. И на последней ступеньке этого храма брюха, среди бахромы бараньих сальников, между двумя букетами пурпурных гладиолусов, высился алтарь – квадратный аквариум, украшенный ракушками, в котором плавали взад и вперед две красных рыбки.
И такими (и даже более объемными) описаниями полон весь текст романа. Очень красиво, очень зрелищно, но все-таки немного чрезмерно, потому что опять описательная часть во многом затмевает сюжет. Который, кстати, тут гораздо насыщеннее событиями, чем в двух предыдущих романах. Трагическая история наивного идеалиста Флорана, мечущегося и не находящего покоя в окружении чуждого ему сытого и недалекого мира торговых обывателей, вряд ли может оставить кого-то равнодушным. Хотя, если честно, мне этот вроде бы положительный персонаж не слишком-то и понравился.
Какой-то он несуразный получился, мягкотелый и рефлексирующий. При всей его образованности и воспитании ему явно не хватает житейской мудрости, какой-то элементарной сообразительности, которая подсказала бы ему, насколько смешно и нелепо выглядят все его помыслы и устремления в той среде, в которой он очутился. И насколько далеки люди, которые его окружают, от проповедываемых им ценностей. И поведение торговок, для которых смыслом жизни давно стали жажда наживы, сплетни, ссоры и злопыхательство при соблюдении видимой респектабельности, во многих ситуациях выглядело более логично, чем заоблачные мечтания Флориана о всеобщем счастье на пустом месте. Я ни в коем случае не оправдываю подлость и низость поступков обитателей рынка, но и главному герою не помешало бы быть чуть более реалистом.
Но в целом всё равно роман получился очень сильный: яркий, драматичный, наполненный глубоким смыслом и шикарнейшими описаниями.
Прочитано в рамках игр:
— Игра в классики. Тур № 9;
— Школьная вселенная. Деcятый учебный год;
— Собери их всех!