все что нас связывает слэш
Все что нас связывает слэш
В нашем подъезде жила бабушка. Типичная бабуля, от которой пахнет старостью и нафталином. Она носила допотопный цветастый платок и часто сиживала на лавочке у подъезда, позвякивая спицами. Она все время что-то вязала, и мы прозвали ее Паучиха, с подачи кого-то из старших, конечно.
Она прикармливала кошек и гоняла нас хворостиной, когда мы пытались привязать им к хвостам консервные банки. Рассказывала нашим родителям, если кто-то из нас прогуливал школу или попался с сигаретой. Ворчала на современную молодежь, которая пакостит в лифтах и расписывает стены.
Мы думали, она нас ненавидит. И ненавидели ее в ответ, искренне, самозабвенно, как умеют дети.
Естественно, его стали задирать: выбрасывали учебники в мусорное ведро, мочили тетради в раковине, натирали сумку мелом, ставили подножки, когда он шел к доске, цепляли на спину дурацкие записки. Он никак не реагировал: не отвечал, не психовал, не жаловался, только опускал голову и молчал. Все тычки, шлепки и удары он сносил безропотно. На следующий день приходил с залатанными советским белым пластырем учебниками и тетрадями, с сумкой в разводах от мела, прихрамывая.
Такая безответность делала его легкой добычей и убивала всякий интерес. К тому же, учителя стали поглядывать на нас неодобрительно. И мы перестали его трогать, физически. Просто насмехались и дразнили, обзывая молью, беляночкой, снеговиком.
Он стал для нашего класса чем-то вроде отщепенца, немного чокнутого одиночки, в которого тыкают пальцем, но бить считают ниже своего достоинства.
Мы росли, но не взрослели. Время шло, а мы оставались все такими же узколобыми и ограниченными. Так бывает с детьми, которые счастливо живут и не знают лишений. Человек взрослеет, проходя через испытания, преодолевая себя. На тот период самым страшным испытанием для меня была внезапная контрольная. О чем тут говорить? Мы все так же подкалывали его из-за бледного вида, из-за того, что он ходил почти всегда в одних и тех же вещах, из-за его отвратительного почерка, из-за его дурацкого вязания. Кто-то из девчонок рассказал, что Паучиха торгует на улице вязаными носками и прочей ерундой, и мы принялись дразнить его еще и за это. А потом просто стали игнорировать. Всё было настолько привычно и знакомо, что я пропускал это через себя на автомате, ни о чем не задумываясь.
Я не помню когда всё стало меняться, когда я изменился.
Так вот. Свитер. Он был просто-таки предназначен для меня, но стоил баснословно дорого. Брендовая шмотка. Мама хмурилась и теребила замочек на кошельке, но так и не решилась на покупку. Я расстроился, но истерить не стал, не девчонка же, в конце концов. Бросил последний прощальный взгляд на витрину и потащился за родительницей по оставшимся семи кругам ада. э-э-э, двум этажам торгового центра.
В школу я поперся, конечно же, в нем. Обновку заметили, и я собрал свой урожай восторженных девчачьих «ахов» и нарочито грубых: «Ну классно, чё» от пацанов. Я даже заметил на себе пристальный взгляд светлых глаз Паученка. А наша заядлая модница Диана, знающая наизусть всех дизайнеров и кучу другой ненужной хрени, заявила:
— Классная имитация, Илюш. У кого заказывали, я бы тоже не отказалась?
Тем же вечером я устроил маме допрос:
— Мам, а свитер этот ты ведь не в магазине купила?
Все что нас связывает слэш
Глава 1
— Пожалуйста, — умолял я его. — Хотя бы в этот раз.
А потом он кивал мне или пожимал плечами, или ухмылялся, прищуривая светло-голубые глаза, и тут же начинал действовать со скоростью, от которой совершенно захватывало дух. Наблюдать, как он бежит — одно удовольствие; но к сожалению, мне приходилось следовать за ним навстречу свистящим пулям, мчащимся автомобилям или летящим кулакам. С тех пор как мы стали напарниками, количество шрамов на моем теле удвоилось.
Когда мы только начали работать вместе, некоторые маршалы были этим возмущены. Почему какой-то новичок — я — стал напарником бывшего бойца спецназа, «зеленого берета»? И где здесь логика? Полагаю, они считали, что я заполучил несправедливое преимущество и что быть с ним в напарниках равносильно выигрышу в лотерею. Я был новичком среди маршалов, последним в иерархии, так как же я мог сравниться с Капитаном Америкой?
Никто не учел, что Ян не из полиции, как большинство из нас. Он был выходцем из армии и не разбирался в тонкостях полицейских процедур или соблюдении буквы закона. Как самый молодой маршал в команде, я лучше всех помнил кодекс, поэтому старший помощник, мой босс, назначил меня к нему. В этом и впрямь был некий смысл.
Да, я просто везунчик.
Дойл оказался сущим кошмаром. И хотя меня тоже не назвать бойскаутом, однако по сравнению с моим напарником «сначала стреляй, потом спрашивай» я выглядел спокойным и уравновешенным.
Спустя первые полгода коллеги перестали смотреть на меня с завистью и переключились на жалость. Теперь, по прошествии трех лет, маршалы в главном офисе приносили мне пакет со льдом, лекарства, которые хранились у них в столе, а порой даже давали советы. И те всегда звучали одинаково.
— Ради Бога, Джонс, ты должен поговорить насчет него с боссом.
Мой босс, старший помощник маршала Сэм Кейдж, как-то вызвал меня к себе в кабинет и в лоб задал вопрос: правдивы ли слухи, которые до него дошли — не хотелось ли мне сменить напарника? Я одарил его недоуменным взглядом в надежде, что передал этим все свое замешательство. Так что мне некого винить, кроме себя самого, в том, что я бегу по слякотному тающему снегу вниз по Сорок седьмому кварталу Девяносто пятой улицы в Оук-Лоун в десять часов холодного утра вторника в середине января.
Размахивая зажатым в руке «Глоком-20», я заметил, как Ян побежал налево, поэтому свернул в переулок и перепрыгнул через перевернутый мусорный бак. Это я должен бежать по улице; мой напарник гораздо лучше прыгает и бегает по стенам, почти как ниндзя. Даже несмотря на то что я моложе его на пять лет, Ян в свои тридцать шесть при росте шесть футов и два дюйма 2 и весе 185 фунтов 3 был в гораздо лучшей форме, чем я. Весь подтянутый, с рельефными мышцами, восьмью кубиками пресса и руками, которые заставляют женщин писать кипятком. Я же со своим ростом в пять и одиннадцать футов, громоздкими мышцами и широкими плечами больше похож на быка, чем на пантеру. У Яна плавная, текучая манера двигаться; мои же движения угловатые и резкие. Мы настолько разные, насколько это вообще возможно, хотя люди часто замечают, что у нас одинаковая раздражающая манера держаться, когда мы вместе — вызывающая походка. Но если б это было так, я заметил бы, что важничаю рядом со своим напарником. Ни в жизнь я бы не пропустил, что начал зазнаваться.
Стоило вынырнуть из заваленного мусором переулка, как меня тут же сбил товарный поезд, оказавшийся двухсотпятидесятифунтовым мужиком, и размазал по тротуару под собой.
— О! — завопил мой напарник, когда у меня хрустнул позвоночник и перехватило дыхание. — Отличный блок, Ми!
Все что нас связывает слэш
В нашем подъезде жила бабушка. Типичная бабуля, от которой пахнет старостью и нафталином. Она носила допотопный цветастый платок и часто сиживала на лавочке у подъезда, позвякивая спицами. Она все время что-то вязала, и мы прозвали ее Паучиха, с подачи кого-то из старших, конечно.
Она прикармливала кошек и гоняла нас хворостиной, когда мы пытались привязать им к хвостам консервные банки. Рассказывала нашим родителям, если кто-то из нас прогуливал школу или попался с сигаретой. Ворчала на современную молодежь, которая пакостит в лифтах и расписывает стены.
Мы думали, она нас ненавидит. И ненавидели ее в ответ, искренне, самозабвенно, как умеют дети.
Естественно, его стали задирать: выбрасывали учебники в мусорное ведро, мочили тетради в раковине, натирали сумку мелом, ставили подножки, когда он шел к доске, цепляли на спину дурацкие записки. Он никак не реагировал: не отвечал, не психовал, не жаловался, только опускал голову и молчал. Все тычки, шлепки и удары он сносил безропотно. На следующий день приходил с залатанными советским белым пластырем учебниками и тетрадями, с сумкой в разводах от мела, прихрамывая.
Такая безответность делала его легкой добычей и убивала всякий интерес. К тому же, учителя стали поглядывать на нас неодобрительно. И мы перестали его трогать, физически. Просто насмехались и дразнили, обзывая молью, беляночкой, снеговиком.
Он стал для нашего класса чем-то вроде отщепенца, немного чокнутого одиночки, в которого тыкают пальцем, но бить считают ниже своего достоинства.
Мы росли, но не взрослели. Время шло, а мы оставались все такими же узколобыми и ограниченными. Так бывает с детьми, которые счастливо живут и не знают лишений. Человек взрослеет, проходя через испытания, преодолевая себя. На тот период самым страшным испытанием для меня была внезапная контрольная. О чем тут говорить? Мы все так же подкалывали его из-за бледного вида, из-за того, что он ходил почти всегда в одних и тех же вещах, из-за его отвратительного почерка, из-за его дурацкого вязания. Кто-то из девчонок рассказал, что Паучиха торгует на улице вязаными носками и прочей ерундой, и мы принялись дразнить его еще и за это. А потом просто стали игнорировать. Всё было настолько привычно и знакомо, что я пропускал это через себя на автомате, ни о чем не задумываясь.
Я не помню когда всё стало меняться, когда я изменился.
Так вот. Свитер. Он был просто-таки предназначен для меня, но стоил баснословно дорого. Брендовая шмотка. Мама хмурилась и теребила замочек на кошельке, но так и не решилась на покупку. Я расстроился, но истерить не стал, не девчонка же, в конце концов. Бросил последний прощальный взгляд на витрину и потащился за родительницей по оставшимся семи кругам ада. э-э-э, двум этажам торгового центра.
В школу я поперся, конечно же, в нем. Обновку заметили, и я собрал свой урожай восторженных девчачьих «ахов» и нарочито грубых: «Ну классно, чё» от пацанов. Я даже заметил на себе пристальный взгляд светлых глаз Паученка. А наша заядлая модница Диана, знающая наизусть всех дизайнеров и кучу другой ненужной хрени, заявила:
— Классная имитация, Илюш. У кого заказывали, я бы тоже не отказалась?
Тем же вечером я устроил маме допрос:
— Мам, а свитер этот ты ведь не в магазине купила?
Все что нас связывает слэш
В нашем подъезде жила бабушка. Типичная бабуля, от которой пахнет старостью и нафталином. Она носила допотопный цветастый платок и часто сиживала на лавочке у подъезда, позвякивая спицами. Она все время что-то вязала, и мы прозвали ее Паучиха, с подачи кого-то из старших, конечно.
Она прикармливала кошек и гоняла нас хворостиной, когда мы пытались привязать им к хвостам консервные банки. Рассказывала нашим родителям, если кто-то из нас прогуливал школу или попался с сигаретой. Ворчала на современную молодежь, которая пакостит в лифтах и расписывает стены.
Мы думали, она нас ненавидит. И ненавидели ее в ответ, искренне, самозабвенно, как умеют дети.
Естественно, его стали задирать: выбрасывали учебники в мусорное ведро, мочили тетради в раковине, натирали сумку мелом, ставили подножки, когда он шел к доске, цепляли на спину дурацкие записки. Он никак не реагировал: не отвечал, не психовал, не жаловался, только опускал голову и молчал. Все тычки, шлепки и удары он сносил безропотно. На следующий день приходил с залатанными советским белым пластырем учебниками и тетрадями, с сумкой в разводах от мела, прихрамывая.
Такая безответность делала его легкой добычей и убивала всякий интерес. К тому же, учителя стали поглядывать на нас неодобрительно. И мы перестали его трогать, физически. Просто насмехались и дразнили, обзывая молью, беляночкой, снеговиком.
Он стал для нашего класса чем-то вроде отщепенца, немного чокнутого одиночки, в которого тыкают пальцем, но бить считают ниже своего достоинства.
Мы росли, но не взрослели. Время шло, а мы оставались все такими же узколобыми и ограниченными. Так бывает с детьми, которые счастливо живут и не знают лишений. Человек взрослеет, проходя через испытания, преодолевая себя. На тот период самым страшным испытанием для меня была внезапная контрольная. О чем тут говорить? Мы все так же подкалывали его из-за бледного вида, из-за того, что он ходил почти всегда в одних и тех же вещах, из-за его отвратительного почерка, из-за его дурацкого вязания. Кто-то из девчонок рассказал, что Паучиха торгует на улице вязаными носками и прочей ерундой, и мы принялись дразнить его еще и за это. А потом просто стали игнорировать. Всё было настолько привычно и знакомо, что я пропускал это через себя на автомате, ни о чем не задумываясь.
Я не помню когда всё стало меняться, когда я изменился.
Так вот. Свитер. Он был просто-таки предназначен для меня, но стоил баснословно дорого. Брендовая шмотка. Мама хмурилась и теребила замочек на кошельке, но так и не решилась на покупку. Я расстроился, но истерить не стал, не девчонка же, в конце концов. Бросил последний прощальный взгляд на витрину и потащился за родительницей по оставшимся семи кругам ада. э-э-э, двум этажам торгового центра.
В школу я поперся, конечно же, в нем. Обновку заметили, и я собрал свой урожай восторженных девчачьих «ахов» и нарочито грубых: «Ну классно, чё» от пацанов. Я даже заметил на себе пристальный взгляд светлых глаз Паученка. А наша заядлая модница Диана, знающая наизусть всех дизайнеров и кучу другой ненужной хрени, заявила:
— Классная имитация, Илюш. У кого заказывали, я бы тоже не отказалась?
Тем же вечером я устроил маме допрос:
— Мам, а свитер этот ты ведь не в магазине купила?
Все что нас связывает слэш
В нашем подъезде жила бабушка. Типичная бабуля, от которой пахнет старостью и нафталином. Она носила допотопный цветастый платок и часто сиживала на лавочке у подъезда, позвякивая спицами. Она все время что-то вязала, и мы прозвали ее Паучиха, с подачи кого-то из старших, конечно.
Она прикармливала кошек и гоняла нас хворостиной, когда мы пытались привязать им к хвостам консервные банки. Рассказывала нашим родителям, если кто-то из нас прогуливал школу или попался с сигаретой. Ворчала на современную молодежь, которая пакостит в лифтах и расписывает стены.
Мы думали, она нас ненавидит. И ненавидели ее в ответ, искренне, самозабвенно, как умеют дети.
Естественно, его стали задирать: выбрасывали учебники в мусорное ведро, мочили тетради в раковине, натирали сумку мелом, ставили подножки, когда он шел к доске, цепляли на спину дурацкие записки. Он никак не реагировал: не отвечал, не психовал, не жаловался, только опускал голову и молчал. Все тычки, шлепки и удары он сносил безропотно. На следующий день приходил с залатанными советским белым пластырем учебниками и тетрадями, с сумкой в разводах от мела, прихрамывая.
Такая безответность делала его легкой добычей и убивала всякий интерес. К тому же, учителя стали поглядывать на нас неодобрительно. И мы перестали его трогать, физически. Просто насмехались и дразнили, обзывая молью, беляночкой, снеговиком.
Он стал для нашего класса чем-то вроде отщепенца, немного чокнутого одиночки, в которого тыкают пальцем, но бить считают ниже своего достоинства.
Мы росли, но не взрослели. Время шло, а мы оставались все такими же узколобыми и ограниченными. Так бывает с детьми, которые счастливо живут и не знают лишений. Человек взрослеет, проходя через испытания, преодолевая себя. На тот период самым страшным испытанием для меня была внезапная контрольная. О чем тут говорить? Мы все так же подкалывали его из-за бледного вида, из-за того, что он ходил почти всегда в одних и тех же вещах, из-за его отвратительного почерка, из-за его дурацкого вязания. Кто-то из девчонок рассказал, что Паучиха торгует на улице вязаными носками и прочей ерундой, и мы принялись дразнить его еще и за это. А потом просто стали игнорировать. Всё было настолько привычно и знакомо, что я пропускал это через себя на автомате, ни о чем не задумываясь.
Я не помню когда всё стало меняться, когда я изменился.
Так вот. Свитер. Он был просто-таки предназначен для меня, но стоил баснословно дорого. Брендовая шмотка. Мама хмурилась и теребила замочек на кошельке, но так и не решилась на покупку. Я расстроился, но истерить не стал, не девчонка же, в конце концов. Бросил последний прощальный взгляд на витрину и потащился за родительницей по оставшимся семи кругам ада. э-э-э, двум этажам торгового центра.
В школу я поперся, конечно же, в нем. Обновку заметили, и я собрал свой урожай восторженных девчачьих «ахов» и нарочито грубых: «Ну классно, чё» от пацанов. Я даже заметил на себе пристальный взгляд светлых глаз Паученка. А наша заядлая модница Диана, знающая наизусть всех дизайнеров и кучу другой ненужной хрени, заявила:
— Классная имитация, Илюш. У кого заказывали, я бы тоже не отказалась?
Тем же вечером я устроил маме допрос:
— Мам, а свитер этот ты ведь не в магазине купила?