верую ибо абсурдно что означает
Тертуллиан: «Это несомненно, ибо невозможно!»
Почему знаменитый богослов был врагом философии?
Тертуллиану приписывают фразу: «Верую, ибо абсурдно». Что это значило? Почему знаменитый богослов восставал против излишнего философствования, утверждая: «Сын Божий воскрес: это несомненно, ибо… невозможно»? И как связаны ереси с философией и отрицание философии с ересью? Рассказывает преподаватель философии Виктор Петрович Лега.
Апологет, ставший еретиком
В прошлый раз мы говорили о Клименте Александрийском, который защищал философию, признавая ее полезность для богословия, но были и мыслители, которые отстаивали противоположную точку зрения. Один из самых ярких – Тертуллиан. Тертуллиан отрицал философию в принципе, считал ее вредным учением и источником всех ересей. Давайте разберемся, почему у него сформировалось столь негативное мнение о философии.
О жизни Тертуллиана мы знаем крайне мало. Известно только, что он жил на севере Африки, в Карфагене. Даже о том, был ли он священником или нет, существуют разные предположения. Но точно известно одно: в последние годы жизни Тертуллиан отошел от Православия и впал в ересь монтанистов, впоследствии и в этой ереси разочаровался и основал свое собственное еретическое учение, отличавшееся крайним ригоризмом: требованием полного отказа от мяса, от семейной жизни, от вина и проч.
Евангелие – всего лишь аллегория?!
В чем же причина того, что Тертуллиан яро выступает против философии? Одной из них – может быть, даже главной – является появление ересей и в частности ереси гностиков, особенно популярной в то время. Собственно, гностицизм даже не ересь, потому что это очень далекое от христианства учение, основанное на различных философских концепциях, прежде всего на философии Платона. Гностики утверждали, что христианство – это учение для плебеев, для народа, а истинный смысл евангельского учения доступен только посвященным, только тем, кто знает философию, кто может сквозь простые евангельские примеры и образы увидеть истинный смысл той глубинной картины мироздания, которая скрывается в Плероме – в полноте всего – и раскрывается через вечные уровни бытия – эоны… И где-то на самых низших уровнях воплощается в каких-то конкретных людей – например во Христа, в Богородицу. Ну, и в самом низу, конечно же, мы. Согласно гностикам, евангельская история обязательно требует аллегорического толкования.
Вот против этого и возмущается Тертуллиан. Как это – «аллегорически»?! Евангелие – это абсолютно правдивый, исторически безупречный рассказ о жизни Воплотившегося Бога, о жизни Его учеников, которые потом пошли проповедовать Истину по всему миру. Тертуллиан прежде всего настаивает на буквальности понимания самых сложных мест Евангелия: Непорочного Зачатия, Воскресения, Вознесения, чудес, которые творил Иисус Христос. Потому что именно на это указывали гностики, говоря: «Такого не может быть! Явно же, что в этих чудесах сокрыты какие-то знаки, какие-то высшие уровни бытия – Плерома, эоны…»
«Нет! – отвечал Тертуллиан. – Эти чудеса могут показаться нам абсурдом, могут показаться нам безумием, но мы веруем в них, так как они абсурдны». Часто повторяют эту фразу: «Верую, ибо абсурдно», но на самом деле конкретно так Тертуллиан не говорил. У него много фраз, подобных этой, поэтому в принципе эта мысль не искажает его учение. Так, он говорил: «Сын Божий воскрес – это несомненно, ибо невозможно». Союз «ибо», или «так как», может вызвать недоумение. Допустим, можно было бы сказать так: «Сын Божий воскрес: это несомненно, хотя кажется невозможным»; «Я верую, хотя кажется абсурдным». Но Тертуллиан говорит: «Нет, я верую, ибо это абсурдно». Как понимать это «ибо»?
Аргумент атеистов
Эту фразу очень любят атеисты, которые говорят: «Какие же вы, христиане, удивительно наивные! Вы честно говорите, что вы идиоты: “мы верим в абсурд”, “мы верим в круглый квадрат”, “мы верим, что снег черный, а сажа белая”, “что человек воскрес, а Бог стал человеком”. Вы сами признаёте, что ваша вера глупость, абсурд! И как с вами спорить после этого. »
Эта фраза стала бы понятней современному человеку, если ее перевести так: “Верую, ибо чудесно”
Но Тертуллиан не это имел в виду. Абсурд, по его мнению, это то, что представляется абсурдным с нашей точки зрения, в нашем мире. Сын Божий, ставший человеком, воскрес, то есть воскрес человек – это абсурд, этого не может быть. Я ведь знаю, что любой человек умирает. А вот в то, что некий человек воскрес, – я верю, а не знаю. Потому что этого не может быть. Я верую в то, чего не может быть в нашем мире, но возможно в случае вмешательства в него Бога. Поэтому эта фраза стала бы понятней современному человеку, если ее перевести так: «Верую, ибо чудесно».
Чудеса, творимые Христом, и чудеса, субъектом которых Он Сам являлся: Воплощение, Преображение, Воскресение, Вознесение, – это главные места в Евангелии. И именно на них, прежде всего, по мнению Тертуллиана, нужно обращать внимание! В том, что Христос шел по полю и срывал колосья, нет ничего божественного – ну, я тоже могу отправиться на поле и сорвать колосья! Здесь проявляется Его человеческая природа. А вот когда Он воскрес, в этом проявилась именно Его Божественная природа, а поскольку с точки зрения земного мира воскресение человека невозможно, то в это нужно просто верить.
Неужели мы, благодаря знанию Платона, лучше понимаем Евангелие, чем апостолы?
Таким образом, о мире возможно знание, но когда в мире начинает действовать Бог, то события приобретают чудесный характер, и понять, объяснить их с точки зрения человеческих знаний невозможно, в реальность этих событий можно только верить. И следовательно, по мысли Тертуллиана, никакие философские толкования текста Евангелия нам не помогут – они нам только помешают! Они уведут нас от правильного, буквального понимания Евангелия. А ведь именно буквальное понимание евангельских событий показывает нам их истинность, а аллегория… Ну какая может быть аллегория?! Во-первых, толкуя Новый Завет аллегорически, мы показываем тем самым, что не верим в реальность евангельских событий. А, во-вторых, мы фактически не верим в Бога, поскольку не верим Богу. Что, Бог не знал, как открыть через пророков, через апостолов истину? Апостолы не знали, как правильно, какими словами ее изложить? А мы, знающие Платона, что же, благодаря этому знанию, лучше понимаем Евангелие, чем апостолы. Это гордыня, самомнение. Только через буквальное прочтение Евангелия мы понимаем его истинный смысл.
Поэтому Тертуллиан и считал философию источником всех ересей. В одной из своих работ он касается причин появления различных ересей, находит причину в различных философских учениях и задается вопросом: почему Христос выбрал Себе в ученики простых людей – рыбаков, мытарей, а не взял философов, не взял фарисеев? «Немудрое мира» (1 Кор. 1, 27) избрал Он для посрамления даже самой философии. …Как раз от философии сами-то ереси и получают подстрекательство. Отсюда эоны, какие-то неопределенные формы и троичность человека у Валентина: он был платоник. Отсюда и Маркионов бог, который лучше из-за безмятежности своей: этот пришел от стоиков. А эпикурейцы особенно настаивают на мнении, что душа погибает. И все философы сходны в том, чтобы отрицать воскресение плоти. А где материя уравнивается с богом, там учение Зенона; где речь идет об огненном боге, там выступает Гераклит. Жалкий Аристотель! Он сочинил для них диалектику – искусство строить и разрушать, притворную в суждениях, изворотливую в посылках, недалекую в доказательствах, деятельную в пререканиях, тягостную даже для самой себя, трактующую все, но так ничего и не выясняющую. Удерживая нас от них, апостол особенно указывает, что должно остерегаться философии, когда пишет к Колоссянам: Смотрите, чтобы никто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому вопреки Промыслу Духа Святого (ср. Кол.: 2, 8)» (О прескрипции против еретиков, 7).
В простоте сердца
Тертуллиан произносит знаменитую фразу (слова из которой русский философ Лев Шестов даже заимствовал в качестве названия своей работы – «Афины и Иерусалим»): «Итак, что Афины – Иерусалиму, что Академия – Церкви, что еретики – христианам? Наше установление – с портика Соломонова, а он и сам передавал, что Господа должно искать в простоте сердца (Прем. 1, 1)». «В простоте сердца» – это очень важный момент для Тертуллиана. Он не протестует против разума – он протестует против злоупотребления, с его точки зрения, разумом, против излишней интеллектуальности, излишней учености. Бога должно искать в простоте сердца, и тогда Бог открывается каждому человеку, а не только философу, потому что душа по природе – христианка. «О, свидетельство души, по природе христианки!» – восклицает Тертуллиан в одной из своих работ.
Правда, в другой работе он пишет: «Душа обыкновенно становится христианкой, а не рождается ею». Но одно другому не противоречит, потому что по природе мы все христиане, то есть христианином быть нормально, естественно, так же, как нормально и естественно думать, дышать. Однако, к сожалению, не все становятся настоящими христианами, для этого нужно приложить усилия.
Но, на словах отказываясь от философии, Тертуллиан, сам того не замечая, попал под влияние самой распространенной в то время философии – стоицизма. Стоицизм был насколько популярен, что для многих он стал не просто философией, а естественным мировоззрением. Философия, полагали они, это сложные силлогизмы Аристотеля, это идеи Платона, а стоицизм – это не философия, а просто нормальный, разумный, обыденный взгляд на мир.
Я думаю, Тертуллиан по этой причине принимает и другие положения стоицизма, в частности учение о полной материальности всего – даже Бога. И подтверждение этому Тертуллиан находит в Священном Писании. Ведь он же его понимает буквально! Значит, читая о том, что Бог сказал, а пророк услышал, он делает вывод, что у пророка есть уши и, соответственно, у Бога есть язык. Конечно, не такой, как у человека, может быть. Но то, что всё существующее обладает телом, для Тертуллиана очевидно.
Также телесна и наша душа – об этом, кстати, тоже стоики учили: они говорили о различных видах материи – о грубой материи тела и тонкой материи души. И Тертуллиан говорит, что душа тонко телесна, и находит подтверждение этому в Евангелии – например, в притче о богаче и Лазаре, где описывается, как душа богача мучается от жажды, а душа Лазаря наслаждается от прохлады. Но разве может наслаждаться прохладой какая-то духовная, идеальная платоновская сущность? Безусловно, здесь явное указание на телесность нашей души.
Из-за неприятия “излишнего мудрствования” Тертуллиан отошел в более понятную ему ересь
Возможно, что именно по причине неприятия философии, неприятия «излишнего мудрствования», которое существовало, как Тертуллиану казалось, в современной ему Церкви, он отошел в более понятную ему, более близкую, более строгую, приближенную к буквальному пониманию Священного Писания ересь. Так что, по моему мнению, такое пренебрежение философией не проходит даром. Но часто не проходит даром и излишнее увлечение философией, как показывает пример Оригена, о котором поговорим в следующей беседе.
Верую, ибо абсурдно. К истории одной ложной цитаты
архивный материал
Приблизительное время чтения: 6 мин.
«Мещанство сопротивляется, оно хочет придумать свои несоциалистические ценности, и вот вам Розанов со своим бессмертием свиноподобного размножения, вот вам Бердяев с его трусливым утверждением бессмертия души: credo, quia absurdum».
Это слова А. В. Луначарского из статьи «Тьма». Оставим на совести красного наркома оценку философии Розанова и Бердяева. Разговор сейчас пойдет о другом. Об использовании в отрывке – «к месту» – известной латинской цитаты «Credo quia absurdum (est) – «Верую, ибо абсурдно», которая традиционно приписывается христианскому философу Тертуллиану (160-220 гг.). Луначарский – тоже вполне традиционно – приводит тертуллиановы слова на правах саморазоблачающей цитаты. Вот, мол, сами христиане признают, что их вера противится разуму, что она основана на нелепости, на абсурде. А один из современных словарей крылатых слов дает этой фразе такое объяснение: «Формула, ярко отражающая принципиальную противоположность религиозной веры и научного познания мира и употребляющаяся для характеристики слепой, не рассуждающей веры и некритического отношения к чему-либо».
Казалось бы, все правильно: вера есть вера, а разум есть разум, и вместе им не сойтись. В чем же здесь заблуждение? Где парадокс?
Заблуждение: чего не говорил Тертуллиан
Начну с простого. Такой цитаты у Тертуллиана нет. Этот факт, кстати сказать, не оспаривают даже многочисленные «крылатые цитатники», называя выражение «парафразой слов христианского писателя».
Однако обратимся к тексту. В книге «О плоти Христовой» (De Carne Christi) Тертуллиан пишет буквально следующее: «Сын Божий пригвожден ко кресту; я не стыжусь этого, потому что этого должно стыдиться. Сын Божий и умер; это вполне вероятно, потому что это безумно. Он погребен и воскрес; это достоверно, потому что это невозможно». (Буквально на латыни: «Et mortuus est dei filius; prorsus credibile est, quia ineptum est. Et sepultus resurrexit; certum est, quia impossibile»).
Автор размышляет о том, что перевернуло всю человеческую историю и вошло в культуру как Тайна христианства – о воскресении Христа.
Конечно, для взглядов Тертуллиана весьма характерна мысль о том, что
разум, требующий доказательств, философия, пытающаяся постичь истину, на самом деле только всё запутывают и извращают. С этим тезисом, конечно, можно и поспорить. В том числе и с христианских позиций. Те мыслители эпохи поздней античности, которых церковная традиция именует отцами Церкви, как раз и занимались созданием философской и богословской системы, облекая в броню рациональных рассуждений то, что содержалось в символической форме в Евангелии. А наука и религия – это не противоположные и соперничающие способы познания мира, а разные. И в чем-то взаимодополняющие друг друга.
Однако речь сейчас не об этом споре, а о знаменитой фразе. И тут все несколько по-иному: гораздо глубже и серьезнее. Если, конечно, использовать не парафразу в трактовке Луначарского, а читать самого Тертуллиана.
Парадокс: что на самом деле хотел сказать Тертуллиан
Христианство взорвало языческий мир невообразимыми, невероятными представлениями о Боге, человеке и их взаимоотношениях. Именно это хочет подчеркнуть Тертуллиан: идея крестной смерти, искупления грехов и воскресения настолько чужда и абсурдна для языческого мира, что представить себе таким Божественное Откровение язычник просто не может. Спустя много веков один мыслитель так выразит надчеловечность христианского откровения: «Бесчисленны и страшны сомнения мыслящего христианина; но все они побеждаются невозможностью изобрести Христа». Вот чего не понял и Вольтер в своем знаменитом: «Если бы Бога не было, Его надо было бы изобрести«. Именно так – изобрести – в оригинале у французского вольнодумца («il faudrait l`inventer»). И именно это – изобретение Бога – есть вещь невозможная для христианского сознания, однако вызывающая восхищение у французского просветителя.
Невозможно, говорит Тертуллиан, представить себе, что Бог будет убит людьми. По все меркам – человеческим, языческим – это абсурдно, это стыдно. Однако этого потому и нельзя стыдиться, что христианство превосходит человеческие мерки. Потому что то, что стыдно в обыденной жизни, что невероятно с точки зрения мирской логики, может обернуться спасением для человечества. Как обернулся им Крест Христов – орудие самой позорной, самой стыдной казни в Римской империи. Казни на кресте, казни для рабов.
Безумно, подчеркивает Тертуллиан, поверить в то, что Бог мог умереть – ведь боги бессмертны. Однако Истинный Бог приходит к людям так, как ни один мудрец не может придумать: не в силе и славе Юпитера или Минервы, но в образе Страдальца. Вот почему это вполне вероятно: Бог приходит так, как хочет Он, а не так, как это придумывает человек, – сколь абсурдным и нелепым ни казался бы нам этот приход.
Невозможно, продолжает Тертуллиан, представить себе ни погребение Бога, ни Его воскресение. Но эта невозможность и есть самое сильное доказательство для веры. Не математическое доказательство для ума, не естественнонаучный факт, который лишает человека свободы выбора и для принятия которого необходим определенный уровень знаний и интеллекта. А потрясающее прикосновение к Тайне – без которой и вне которой нет никакой религии. Без которой и вне которой наша жизнь превращается в пустое существование, лишенное смысла и цели.
Евангельская история не придумана. Она не придумываема в принципе. Никакой изощренный человеческий разум не смог бы таким образом изобразить Бога, если хотел бы создать новую религию. Именно поэтому Ницше бунтовал: Бог не железною рукою наводит порядок, но действует любовью. И Сам есть Любовь. Именно поэтому Толстой придумал своего Христа, который, хотя и не приходит в силе и славе римского императора, но все равно остается – используя слова того же Ницше – «человеческим, слишком человеческим» вымыслом: бродячим проповедником, который учит подставлять одну щеку, когда бьют по другой. И который умирает на кресте. И все. И нет спасения, и снова мрак и тьма ада.
За несколько веков до Тертуллиана об этом же писал апостол Павел: «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1-е Коринфянам 1:22-23). Иудеи требуют чудес – ждут Спасителя-мессию, который придет и, сбросив рабство римской империи, восстановит былое могущество царства Израилева. Эллины ищут мудрости – вслед за Платоном и иными великими умами античности, пытаются познать себя и Бога на путях интеллектуального поиска.
Для иудеев это Откровение – соблазн, ведь Мессия не сбросил ига ненавистных римлян. Для эллинов – безумие, ибо боги бессмертны.
Для нас, христиан, это Путь, Истина и Жизнь. И Любовь. В Которой спасение. И это правда. Потому что этого «не может быть».
Что значит фраза: «Верую, потому что абсурдно»?
Почти все знакомы с выражением Тертуллиана «Верую, потому что абсурдно». Даже те, кто никогда не читали и строчки из Квинта Септимия Флоренса Тертуллиана (так звучит его полное римское имя. У апостола Павла как гражданина Рима, наверное, было что-то похожее, например: Савл Павел Вениамин Тарсиан :)). Как это часто бывает, на самом деле, это не точная фраза, а парафраз, пересказ из Тертуллиана, причем понимается она с точностью до наоборот. Тертуллиан исходит из того, что если мы говорим о Боге, мы не можем мерять Его нашими земными мерками, оценивать Его нашим человеческим умом. Бог превосходит наш ум. Сибирский валенок не может использовать свою простоту, как инструмент для постижения компьютера. Если бы валенок мог мыслить, он должен был бы допустить, что компьютер не всегда ведет себя так, как валенок. Между человеком и Богом разница несколько побольше, чем между валенком и компьютером. Итак, по Тертуллиану, нужно быть совершенным валенком, чтобы думать, что Бога можно полностью постичь, используя только человеческий опыт. Человек разумный, думая о Боге, сразу допускает, что Бог – больше его опыта и разума. Здравый смысл, логика, подсказывает нам, что мы может постичь только то, что ниже нас по развитию, или равно нам. Понятно, что Бог неизмеримо выше. Он – творец, а мы – творение, пытающееся Его понять.
Вот каков смысл этой фразы: «Верую, потому что абсурдно!» Обывательский подход к этим словам таков, что чтобы верить во Христа, нужно отказаться от здравого смысла. Между тем, все с точностью до наоборот: нужно отказаться от здравого смысла, чтобы верить, что мертвая материя произвела жизнь, что случайные реакции химических элементов могли произвести интеллект. Как правило, мы видим, что неверующие люди на самом деле очень даже верующие. Только они, в отличие от христиан, приписывают божественные свойства материи, делая ее вечной, всезнающей, всемогущей и вездесущей, творцом всего и вся. Что превращает их во вполне примитивных идолопоклонников.
2 комм. на Что значит фраза: «Верую, потому что абсурдно»?
Вчитаемся в фразу автора статьи: «Тертуллиан исходит из того, что если мы говорим о Боге, мы не можем мерять Его нашими земными мерками, оценивать Его нашим человеческим умом. Бог превосходит наш ум. Сибирский валенок не может использовать свою простоту, как инструмент для постижения компьютера. Если бы валенок мог мыслить, он должен был бы допустить, что компьютер не всегда ведет себя так, как валенок. Между человеком и Богом разница несколько побольше, чем между валенком и компьютером».
Автор претендует на аутентичность понимания Бога? Но он нам рассказывает о той пропасти, которая разделяет Бога и человека.Значит автор познал сущность Бога? Но по его логике на это не может претендовать никто, кто ниже Бога! Как он вообще может рассуждать о сущности и существовании Бога будучи человеком — «сибирским валенком»?
Одно из двух — либо автор человек и тогда он не имеет права писать и рассуждать о Боге и даже судить о его существовании. Либо автор равен или, страшно сказать, выше Бога, и тогда он нисходит к нам, «сибирским валенкам», чтобы объяснить (хотя это по его мнению, абсолютно невозможно) свою божественную парадоксальную сущность.
Причем тут наделение материи какой-то там божественностью? Проблема не в терминах, а в том — что нам дает та или иная теория. Феномен человеческого сознания — способность создавать и совершенствовать модель окружающего мира. Начинается все с простейшей модели — религиозной, когда все объясняется просто — так решило высшее существо, почему — не нашего ума дело (говоря научно — выходит за рамки нашей модели). Так возникает понятие «бог» и соответствующее ему слово. Для первобытного существования достаточно знать набор простых правил (типа сгущаются тучи — будет дождь), а почему так — не важно, «так бог велел» — достаточное объяснение. Но вот когда модель в сознании начинает усложняться и позволяет создавать инструменты с предсказуемыми (на основании этой модели) свойствами, то религиозная часть модели становится атавизмом. Конечно, религиозность не мешает заниматься наукой, но и не помогает. Настоящий атеизм состоит не в отрицании бога, а в понимании полной неприменимости религиозных теорий для дальнейшего совершенствования нашей модели окружающего мира (т.е. развития науки). Многие большие ученые были верующими. Но ни один из них нигде и никогда не использовал (и не мог использовать) в своих научных изысканиях никакие свои религиозные знания или убеждения (смешно бы звучало «Если одно тело воздействует на другое с определенной силой, то воздействие другого тела на первое определяется по воле божьей» — возразить нечего, но и использовать невозможно, в отличие от третьего закона Ньютона). А потому религия может служить чем-то вроде психотерапии (если человеку с ней легче — так почему бы и нет), но не может быть инструментом постижения природы.
«Интертекст»: «Верую, ибо абсурдно». Первый мем христианства
Кто же автор?
Религиозную веру часто трактуют как один из видов безосновательной приверженности, в которой степень убежденности обратно пропорциональна фактической обоснованности. Расхожий пример такой общей характеристики религиозной веры – максима, принадлежащая Тертуллиану, христианскому писателю, который жил в третьем веке нашей эры.
Именно Тертуллиану приписывают слова: «Верую, ибо абсурдно». Это парадоксальное изречение повсеместно встречается в философских определениях рациональности религиозной веры, в современной полемике, обращенной к воображаемой оппозиции между наукой и религией, а также практически в каждом уважаемом словаре цитат и крылатых выражений.
Исследователям раннего христианства уже давно известно, что Тертуллиан никогда не писал таких слов. То, что он сказал и имел ввиду на самом деле, ставит ряд интригующих вопросов. Однако, не менее интересна история того, как данное выражение стало приписываться прежде всего именно ему, чтó нам говорит изобретение этой фразы об изменчивости концепций «веры» и почему, несмотря на попытки исправить неточность, это изречение упрямо продолжает бытовать как неискоренимый мем об иррациональной природе религиозной веры.
Искаженный первоисточник
На первый взгляд, быть преданным чему-либо потому, что это абсурдно – бесперспективное основание для любой мировоззренческой системы. Поэтому нет причин удивляться, что Тертуллиан не отстаивал этот принцип. Однако он действительно делает интересное замечание, сопровождая его особой отсылкой к смерти и воскрешению Христа: «это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно … это несомненно, ибо невозможно» (на латинском это звучит так: «prorsus credibile est, quia ineptum est … certum est, quia impossibile»).
Такое утверждение может показаться необычайно близким к фидеистическому афоризму, который ошибочно приписывается Тертуллиану. Запутывает дело также то, что даже оригинальная формулировка не вполне согласуется с преимущественно положительным отношением Тертуллиана к разуму и рациональному обоснованию. В других своих текстах он настаивает, что христианам следует «не верить ничему, кроме того, что ничему не следует верить опрометчиво». Для Тертуллиана Бог является «автором Разума», естественный порядок мира «предопределен разумом», а всё сущее должно «пониматься через разум».
Одно из возможных объяснений этого очевидного расхождения заключается в том, что, парадоксальным образом сопоставляя невозможность и достоверность, Тертуллиан прибегает к принципу, изложенному в «Риторике» Аристотеля. Разбирая правдоподобность в высшей степени невероятных событий, Аристотель замечает: «Мы можем утверждать, что люди могли бы не верить в неправдоподобные события, если бы только эти события не были правдивыми или почти правдивыми. Так что эти события скорее всего правдивы именно потому, что они неправдоподобны».
Видимо, мысль Аристотеля сводится к тому, что очевидное неправдоподобие того или иного утверждения может на самом деле дать основания для веры в него, поскольку стремление свидетеля увековечить фальшивую историю вероятнее всего обернулось бы чем-то, что по крайней мере внушало бы доверие. Если же здесь действительно имеется преемственность, то Тертуллиан, который почти наверняка знал «Риторику» Аристотеля, не отстаивает веру без оснований, а утверждает, что иногда у нас есть веские причины верить в нечто в высшей степени невероятное.
«Принесение в жертву Исаака» (Микеланджело да Караваджо, 1602)
В этой связи возникает вопрос, как так случилось, что Тертуллиану приписали авторство изречения с совершенно иным смыслом: «Верую, ибо абсурдно». Чтобы разобраться в этом, нужно рассмотреть два решающих момента, которые имели место в раннем Новом времени.
Преобразования в период Нового времени
В середине XVII века медик и эрудит Томас Браун заострил внимание на оригинальных высказываниях Тертуллиана в своей самой успешной книге «Religio Medici» (1643), или «Вероисповедание врачевателей». Что важно, Браун не только привлек внимание читателей к этому относительно незамеченному пассажу из Тертуллиана, но и придал ему совершенно новую интерпретацию.
В качестве общего принципа Браун выдвинул положение, что сила чьей бы то ни было веры обратно пропорциональна правдоподобию того, на что вера направлена: «Мне кажется, для активной веры в религии недостаточно только лишь невероятного» (ориг. «Methinks there be not impossibilities enough in Religion for an active faith»). Вскоре уже многие источники цитировали Тертуллиана (хотя и с осуждением), приписывая ему слова: «Я верую, ибо невозможно».
Так, философ Джон Локк ссылается на новую версию этого парадокса в своем классическом труде «Опыт о человеческом разумении» (1689), резюмируя точку зрения большинства своих современников, которые считали, что «со стороны людей крайне неправильно избирать свои убеждения, следуя религии» (ориг. «very ill Rule for Men to chuse their Opinions, or Religion by»).
Ключевым элементом в подоплеке такого смыслового преобразования стал рост межконфессиональных диспутов, последовавших в результате Реформации. Протестанты жестко критиковали католиков за их излишне легковерную «слепую веру» – выражение согласия с пропагандируемыми церковью доктринами, но без полного понимания, с чем они, собственно, соглашаются.
Наиболее показательным случаем была доктрина пресуществления – основанная на философии Аристотеля теория, которая объясняет, каким образом во время литургии хлеб и вино могут превращаться в Тело и Кровь Христа. Для многих протестантов пресуществление было показательным случаем веры во что-то буквально невозможное. Вот как максима «Верую, ибо невозможно» впервые получила широкое распространение – то есть вследствие своего употребления в антикатолической полемике.
Вольтер: Великий и Ужасный
Вторая фаза трансформации оригинального изречения Тертуллиана случилась после того, как французский философ Вольтер открыл состояние «абсурдности». В статье под заголовком «Вера» в своем «Философском словаре» (1764) Вольтер, подводя итог курьезным деяниям папы Александра VI, печально известного своей распущенностью, определяет веру в Бога как «верование в нечто невозможное». Первое появление фразы «Верую, ибо абсурдно» последовало позже в одной из публикаций Вольтера в 1767 году, где он приписывает Отцу Церкви Августину (а не Тертуллиану) афоризм: «Верую, ибо абсурдно, верую, ибо невозможно».
Впоследствии изречение «Верую, ибо абсурдно» стало стандартным кредо, которое всё чаще и без разбора применялось к религиозным верованиям в целом. Еще большей аутентичности фразе придал тот факт, что она циркулировала в своем латинском варианте и звучала как «credo quia absurdum» – это был обратный перевод слов Вольтера «je le crois parce que cela est absurde».
Ошибочное приписывание поговорки Августину показывает, насколько влиятельным был Вольтер, так что на протяжении многих лет Августин считался автором этого парадокса. И хотя сегодня Августина редко указывают в качестве автора, искусная инсинуация Вольтера с привнесением «абсурдности» в парадокс «я верую» сохранила свою силу. Со времен Вольтера максима «Верую, ибо абсурдно» продолжает служить тем же целям, какие преследовал её просветитель-автор – фраза остается неким жестом иррациональности, по умолчанию присущей религиозной вере. Так, в 1928 году Зигмунд Фрейд приводил эту пословицу как свидетельство инфантильной природы религии, которую он обличал в постоянных попытках скрыть свои постулаты от рационального рассмотрения.
Немецкий философ Эрнст Кассирер схожим образом утверждал, что эта максима стала олицетворением особой религиозной психологии, которая сопутствовала как рождению религии, так и её прискорбным современным проявлениям. «Девиз «Верую, ибо абсурдно» проявляет свою старую силу здесь и всюду», – жаловался Кассирер в 1951 году.
Справочная литература обычно менее пристрастна, но и в ней часто передается схожее отношение. Типичной в этом контексте является статья в «Оксфордском философском словаре», где по поводу «credo quia absurdum est» написано следующее: «[Это выражение] также известно как афоризм или парадокс Тертуллиана. Буквально (с латинского) «Я верю, поскольку это абсурдно»: то есть сама невероятность утверждения становится (обычно в теологии) своего рода мотивацией для верования в него».
Тогда и сейчас
В наше время больше всего бросается в глаза употребление этой максимы для проведения нелестных сравнений между воображаемой религиозной верой и научными «фактами». В своей лекции «Наука как призвание и профессия» (1917) Макс Вебер придумал еще более предельный латинский вариант высказывания Тертуллиана: «Credo non quod, sed quia absurdum», что значит «Я не верую ни во что, кроме того, что абсурдно» (Вебер приписал это выражение Августину) – этим Вебер хотел проиллюстрировать то, что он расценивал как существенное противоречие между наукой и религией.
«Поцелуй Иуды» (Микеланджело да Караваджо, ок. 1602)
Такие современные воины на поле боя между наукой и религией, как Ричард Докинз и Джерри Койн предсказуемо последовали заданному примеру, трактуя слова Тертуллиана как воплощение иррациональности религиозной веры.
Многое можно сказать об отличиях и сходствах между религиозной и научной приверженностью, но вкратце стоит заметить, что современные науки позволяют себе ярчайшие случаи обоснованной веры как в невозможное (квантовая механика), так и в совсем уж невероятное (космология Большого взрыва).
Это вновь отсылает нас к оригинальному контексту утверждений Тертуллиана, где речь шла не о вере, мотивированной абсурдностью её объекта, а о том, оправданно ли вообще верить во что-то, что мы расцениваем как невозможное или в высшей степени немыслимое. Очевидно, это остается насущным вопросом.
Для оформления использованы картины Микеланджело да Караваджо. На превью – «Неверие апостола Фомы» (ок. 1601-1602).
Об авторе: Питер Харрисон (Peter Harrison) – директор Института продвинутых гуманитарных исследований в Квинслендском университете. Автор книги «Территории науки и религии» (ориг. «The Territories of Science and Religion», 2015), а также редактор сборника «Нарративы секуляризации» (ориг. «Narratives of Secularization», 2017).