ваше величество вы знаете что я старик честный старик прямой
Ваше величество вы знаете что я старик честный старик прямой
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Самая конструктивная (само)критика на свете
P.P.S. Для порядка приведу и литературный диалог-оригинал министра и короля:
«Первый министр
Ваше величество! Вы знаете, что я старик честный, старик прямой. Я прямо говорю правду в глаза, даже если она неприятна. Я ведь стоял тут все время, видел, как вы, откровенно говоря, просыпаетесь, слышал, как вы, грубо говоря, смеетесь, и так далее. Позвольте вам сказать прямо, ваше величество…
Король
Говори. Ты знаешь, что я на тебя никогда не сержусь.
Первый министр
Позвольте мне сказать вам прямо, грубо, по-стариковски: вы великий человек, государь!
Король (он очень доволен)
Ну-ну. Зачем, зачем.
Первый министр
Нет, ваше величество, нет. Мне себя не перебороть. Я еще раз повторю – простите мне мою разнузданность – вы великан! Светило!
Король
Ах какой ты! Ах, ах!
Первый министр
Вы, ваше величество, приказали, чтобы придворный ученый составил, извините, родословную принцессы. Чтобы он разведал о ее предках, грубо говоря, то да се. Простите меня, ваше величество, за прямоту – это была удивительная мысль.
Король
Ну вот еще! Ну чего там!
Первый министр
Придворный ученый, говоря без разных там штучек и украшений, пришел. Звать? Ох, король! (грозит пальцем) Ох, умница!
Король
Поди сюда, правдивый старик. (растроганно). Дай я тебя поцелую. И никогда не бойся говорить мне правду в глаза. Я не такой, как другие короли. Я люблю правду, даже когда она неприятна».
Ваше величество вы знаете что я старик честный старик прямой
Голый король (пьеса)
«Голый король» — пьеса в двух действиях Евгения Шварца, созданная по мотивам сказок Х. К. Андерсена «Новое платье короля», «Свинопас» и «Принцесса на горошине».
Написанная в 1934 году, пьеса Е. Шварца, с её опасными аллюзиями, впервые была издана лишь в 1960-м. «Голый король» не был поставлен на сцене при жизни драматурга, но именно эта пьеса впоследствии принесла ему широкую известность.
_____________________________________________________________________________________________________
* Камердинер. Его превосходительство господин первый министр к его величеству!
Первый министр подбегает к королю.
* Король (лихо). Здравствуйте, первый министр!
* Первый министр (так же). Здравствуйте, ваше величество!
* Первый министр. Ваше величество! Вы знаете, что я старик честный, старик прямой. Я прямо говорю правду в глаза, даже если она неприятна. Я ведь стоял тут все время, видел, как вы, откровенно говоря, просыпаетесь, слышал, как вы, грубо говоря, смеетесь, и так далее. Позвольте вам сказать прямо, ваше величество.
* Король. Говори, говори. Ты знаешь, что я на тебя никогда не сержусь.
* Первый министр. Позвольте мне сказать вам прямо, грубо, по-стариковски: вы великий человек, государь!
* Король (он очень доволен). Ну-ну. Зачем, зачем.
* Король. Ах какой ты! Ах, ах!
* Король. Ну вот еще! Ну чего там!
* Первый министр. Придворный ученый, говоря без разных там штучек и украшений, пришел. Звать? Ох, король! (Грозит пальцем.) Ох, умница!
* Король. Поди сюда, правдивый старик. (Растроганно.) Дай я тебя поцелую. И никогда не бойся говорить мне правду в глаза. Я не такой, как другие короли. Я люблю правду, даже когда она неприятна. Пришел придворный ученый? Ничего! Пожалуйста! Зови его сюда, Я буду одеваться и пить шоколад, а он пусть говорит. Командуй к одеванию с шоколадом, честный старик.
* Первый министр. Слушаю-с! (Лихо.) Лакеи!
Лакеи под звуки труб вносят ширму. Король скрывается за ней, так что видна только его голова.
На спектакле «Голый король» состоялась встреча двух уникальных актеров: Евгения Шварца и Евгения Евстигнеева. Шварц, когда писал пьесы, проигрывал все роли в них. Евстигнеев, обладая в жизни абсолютным слухом, в молодости играл в кинотеатре перед сеансами в джазовом ансамбле ударником. А на гитаре — даже Листа. Повзрослев, в разгар веселья, среди друзей, лихо отстукивал ритм по столу, по чемоданам — чем придется: ложками, вилками, ножами!
Женя точно уловил, услышал, как мог бы сыграть Шварц роль Короля. Они поняли и влюбились друг в друга. И прогремел выстрел, вспыхнул фейерверк! Я уверена, именно здесь — главная причина успеха спектакля.
Маргарита Исааковна Микаэлян
_________________________________________________________________________
Маргарита Исааковна Микаэлян — советский и российский режиссёр театра и кино, сценарист. — родилась в Москве. Окончила режиссерский факультет ГИТИСа им. А.В.Луначарского. Несколько лет проработала на периферии, затем — штатным режиссером театра «Современник» (постановщик спектакля «Голый король»), театра Сатиры (спектакли «Малыш и Карлсон», «Пеппи Длинныйчулок» и др.), кинорежиссер — в том числе постановщик фильмов по пьесам А.Н.Островского «Красавец мужчина» и «Вакансия» («Доходное место»).
Маргарита Исааковна Микаэлян
Когда я предложила Олегу на утверждение свое распределение ролей, он все принял без единого возражения, хотя там были и неожиданные назначения.
Принцесса — Нина Дорошина!
Эта круглолицая, со вздернутым носиком, очаровательная деревенская девчонка — и вдруг Принцесса? Мы привыкли к штампованным трактовкам этой роли: капризные, балованные, манерные. А тут современная, простая, такая же, как многие сидящие в зале, девчонка, которая отчаянно борется за свое счастье, за свою любовь и не даст себя в обиду.
Это не была Принцесса из какого-то далекого королевства, она была узнаваема залом, ей сопереживали, ее любили, за нее болели. Выглядела она очаровательно: пышная копна волос, изумительная фигура, большие наивные глаза.
Ох, скольких зрителей она покорила! Да что зрителей. Мой четырехлетний сын Саша пережил серьезное потрясение при встрече с ней. Я имела неосторожность повести его на спектакль. В этот же вечер многие актеры нагрянули в наш дом «на огонек». Гости засиделись допоздна, а Нина осталась у нас переночевать. Утром я застала сына у ее кровати, он не мог поверить своим глазам:
— Мама, посмотри, у нас спит настоящая принцесса. Чем же мы будем ее кормить?
— Ну, чем-нибудь накормим.
— А где же мы найдем ей папу Короля?
— Вот это я тебе найти не обещаю.
— Ладно, — сказал он, обреченно махнув рукой, — если никого нет, я буду Королем.
__________________________________________________________________________
С Владимиром Земляникиным в спектакле «Голый король»
Входит первый министр. Суетливый человек с большой седой бородой.
* Первый министр. Здравствуйте, низшие служащие.
* Все хором. Здравствуйте, господин первый министр.
* Первый министр. Ну что? Все в порядке, камердинер? А? Говори правду. Правду режь.
* Камердинер. Вполне, ваше превосходительство.
* Первый министр. Однако король спит! А? Отвечай грубо. Откровенно.
* Камердинер. Спит, ваше превосходительство.
* Первый министр. Ага! Говори прямо: стреляют. Значит, его величество скоро встанут. Портные! Как у вас? Правду валяйте! В лоб!
* Первый портной. Кладем последние стежки, господин министр.
* Первый портной. Так точно, известно.
* Первый министр. Иголочки золотые?
* Первый портной. Так точно, золотые.
* Первый министр. Подать ему платье прямо с золотой иголочки. Прямо и откровенно! Повар! Сливки, грубо говоря, сбил? А? Говори без затей и без экивоков! Сбил сливки для королевского шоколада?
* Повар. Д-да, ваше превосходительство.
* Первый министр. Покажи. То-то. Однако. Камердинер! Кто это? Смело. Без затей. Говори.
* Камердинер. Это ткачи пришли наниматься, ваше превосходительство.
* Первый министр. Ткачи? Покажи. Ага! Здравствуйте, ткачи.
* Генрих и Христиан. Здравия желаю, ваше превосходительство.
* Первый министр. Королю, говоря без задних мыслей, попросту, нужны ткачи. Сегодня приезжает невеста. Эй! Повар! А завтрак для ее высочества? Готов? А?
* Повар. Т-т-так точно, готов!
* Первый министр. А какой? А? Покажи!
* Повар. Эй!-Принести пирожки, приготовленные для ее высочества!
* Первый министр. Несут. А я пока взгляну, не открыл ли король, говоря без всяких там глупостей, глаза. (Уходит в опочивальню.)
Первый министр вылезает из-за занавеса.
* Первый министр. Государь открыл один глаз. Готовьсь! Зови камергеров! Где фрейлины? Эй, трубачи!
Входят трубачи, камергеры, придворные. Быстро выстраиваются веером по обе стороны занавеса в опочивальню. Камердинер, не сводя глаз с первого министра, держит кисти занавеса.
* Первый министр (отчаянным шепотом). Все готово? Правду говори.
* Камердинер. Так точно!
* Первый министр (отчаянно). Валяй, в мою голову!
* Камердинер тянет за шнуры. Распахивается занавес. За ним ничего не видно, кроме целой горы скрывающихся за сводами арки перин.
* Христиан. Где же король?
* Повар. Он спит на ста сорока восьми перинах-до того он благороден. Его не видно. Он под самым потолком.
* Первый министр (заглядывая). Тише. Готовьтесь! Он ворочается. Он почесал бровь. Морщится. Сел. Труби!
Трубачи трубят. Все кричат трижды: «Ура король! Ура король! Ура король!» Тишина. После паузы из-под потолка раздается капризный голос: «Ах! Ах! Ну что это? Ну зачем это? Зачем вы меня разбудили? Я видел во сне нимфу. Свинство какое!»
* Камердинер. Осмелюсь напомнить вашему величеству, что сегодня приезжает Принцесса, невеста вашего величества.
* Камердинер. Но уже половина одиннадцатого, ваше величество.
* Король. Что? И ты меня не разбудил! Вот тебе за это, осел!
Сверху летит кинжал. Вонзается у самых ног камердинера. Пауза.
* Ну! Чего же ты не орешь? Разве я тебя не ранил?
* Камердинер. Никак нет, ваше величество.
* Камердинер. Никак нет, ваше величество.
* Первый министр. Готовься! Государь во весь рост встал на постели! Он делает шаг вперед! Открывает зонт. Труби!
Трубят трубы. Из-под свода показывается король. Он опускается на открытом зонте, как на парашюте. Придворные кричат «ура». Король, достигнув пола, отбрасывает зонт, который сразу подхватывает камердинер. Король в роскошном халате и в короне, укрепленной на голове лентой. Лента пышным бантом завязана под подбородком. Королю лет пятьдесят. Он полный, здоровый. Он ни на кого не глядит, хотя приемная полна придворных. Он держится так, как будто он один в комнате.
* Первый министр. Ваше величество, я не скрою, что приема ждут еще ткачи.
* Король. А! Что же их не пускают? Скорее, гоните их бегом ко мне.
Генрих и Христиан лихо, вприпрыжку вылетают на середину сцены.
* Генрих и Христиан. Здравия желаем, ваше величество!
* Король. Что скажете? А? Ну! Чего вы молчите?
Христиан вздыхает со стоном.
Генрих вздыхает со стоном.
* Христиан. Бедняга король! У-у!
* Король. Что вы меня пугаете, дураки? В чем дело? Почему я бедняга?
* Король. Как я одет? А?
* Генрих. Обыкновенно, ваше величество!
* Генрих. Как соседние короли!
* Христиан. Ох, ваше величество, ох!
* Христиан. Сколько раз!
* Король. Ну это черт знает что! Дайте тогда мой обеденный наряд. Да не тот, осел! Номер восемь тысяч четыреста девяносто восемь. Глядите, вы! Это что?
* Христиан. Чего там спрашивать? Из гра-де-напля.
* Генрих. Видали мы это.
* Король. А чулки дра-де-суа?
* Христиан. И это видали.
* Король. Да ты, дурак, пощупай!
* Генрих. Да зачем. Я знаю.
* Король. Знаешь? Давайте сюда панталоны для свадебного бала! Это что?
* Король. Правильно, но какой? Где еще на свете есть подобный? А камзол шевиот с воротником бостон! А плащ? Трико. Видал, дурак?
* Генрих. Это, ваше величество, действительно каждый дурак видал.
* Христиан. А мы можем сделать такую ткань. Ого! Которую только умный и увидит. Мы вам сделаем небывалый свадебный наряд, ваше величество.
* Король. Да! Так все говорят! А рекомендации есть?
* Христиан. Мы работали год у турецкого султана, он был так доволен, что это не поддается описанию. Поэтому он нам ничего и не написал.
* Король. Подумаешь, турецкий султан!
* Генрих. Индийский Великий Могол лично благодарил.
* Христиан. Кроме того, наша ткань обладает одним небывалым чудесным свойством.
* Король. Воображаю. Каким?
* Христиан. А я уже говорил, ваше величество. Ее только умный и увидит. Ткань эта невидима тем людям, которые непригодны для своей должности; или непроходимые дураки.
* Король (заинтересованный). Ну-ка, ну-ка. Как это?
* Христиан. Наша ткань невидима людям, которые непригодны для своей должности или глупы.
* Король. Ха-ха-ха! Ох-ох-ох! Ой, уморили! Фу ты черт! Вот этот, значит, первый-то министр, если он непригоден для своей должности, так он этой ткани не увидит?
* Христиан. Нет, ваше величество. Таково чудесное свойство этой ткани.
* Король. Ах-ха-ха! (Раскисает от смеха.) Старик, слышишь? А, министр! Тебе говорю!
* Первый министр. Ваше величество, я не верю в чудеса.
* Король (замахивается кинжалом). Что? Не веришь в чудеса? Возле самого трона человек, который не верит в чудеса? Да ты материалист! Да я тебя в подземелье! Нахал!
* Первый министр. Ваше величество! Позвольте вам по-стариковски попенять. Вы меня не дослушали. Я хотел сказать: я не верю в чудеса, говорит безумец в сердце своем. Это безумец не верит, а мы только чудом и держимся!
* Король. Ах, так! Ну, тогда ничего. Подождите, ткачи. Какая замечательная ткань! Значит, с нею я увижу, кто у меня не на месте?
* Христиан. Так точно, ваше величество.
* Король. И сразу пойму, кто глупый, а кто умный?
* Христиан. В один миг, ваше величество.
* Христиан. Чистый, ваше величество.
* Король. Подождите. После приема принцессы я с вами поговорю.
* Что там такое? А? Узнай, старик!
* Первый министр. Это прибыл министр нежных чувств вашего величества.
* Король. Ага, ага, ага! Ну-ка, ну-ка! Скорее, министр нежных чувств! Да ну же, скорее!
Входит министр нежных чувств.
* Хорошие вести? По лицу вижу, что хорошие. Здравствуйте, министр нежных чувств.
* Министр нежных чувств. Здравствуйте, ваше величество.
* Король. Ну, ну, дорогой. Я слушаю, мой милый.
* Министр. Ваше величество. Увы! В смысле нравственности Принцесса совершенно безукоризненна.
* Король. Хе-хе! Почему же «увы»?
* Король. Чего же ты улыбаешься? Осел! Значит, свадьбе не бывать! А я так настроился! Ну что это! Ну какая гадость! Иди сюда, я тебя зарежу!
* Министр. Но, ваше величество, я себя не считал вправе скрывать от вас эту неприятную правду.
* Король. Сейчас я тебе покажу неприятную правду! (Гонится за ним с кинжалом.)
* Министр (визжит). Ой! Ах! Я не буду больше! Пощадите! (Убегает из комнаты.)
* Король. Вон! Все пошли вон! Расстроили! Обидели! Всех переколю! Заточу! Стерилизую! Вон!
Все, кроме первого министра, убегают из приемной.
* (Подлетает к первому министру.) Гнать! Немедленно гнать принцессу! Может, она семитка? Может, она хамитка? Прочь! Вон!
* Первый министр. Ваше величество! Выслушайте старика. Я прямо, грубо, как медведь. Прогнать ее за то, что она, мол, не чистокровная,- обидится отец.
* Король (топает ногой). И пусть!
* Первый министр. Вспыхнет война.
* Первый министр. А лучше вы с принцессой повидайтесь и заявите мягко, деликатно: мне, мол, фигура не нравится. Я грубо скажу, по-прямому: вы ведь, ваше величество, в этих делах знаток. Вам угодить трудно. Ну, мы принцессу потихонечку-полегонечку и спровадим. Вижу! Вижу! Ах, Король, ах, умница! Он понял, что я прав) Он согласен!
* Король. Я согласен, старик. Пойди приготовь все к приему, потом я ее спроважу. Принять ее во дворе!
* Первый министр. Ох, Король! Ох, гений! (Уходит.)
* Король (капризно). Ну это, ну это ужасно! Опять расстроили. Шута! Шута скорей! Говори, шут. Весели меня. Весели!
Шут вбегает вприпрыжку.
* Король (придирчиво). Как фамилия?
* Шут. А под мостом шла лодка. Он гребца каблуком по голове.
* Король. Ха-ха-ха! По голове? Хо-хо-хо!
* Король. Ха-ха-ха! Уморил! Ох-ох-ох! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! (Вытирает слезы, не сводя восторженного взгляда с шута.) Ну?
2013 год
Дочь Евгения Евстигнеева: «Думаю родителям следовало развестись»
Я счастлива была бы, расстанься они вовремя. Кто знает, может, это сохранило бы маме жизнь.
Думаю, моим родителям, Евгению Евстигнееву и Лилии Журкиной, следовало развестись. Я счастлива была бы, расстанься они вовремя. Кто знает, может, это сохранило бы маме жизнь.
Звонок прозвучал часа в три ночи. Еще не сняв трубку, знала — это папа! Он всегда звонил за полночь. «Привет, Спирохета! Как живешь-поживаешь?»
Я тогда была очень худая, папе это не нравилось, он только так меня и называл. Мы уже к тому времени разъехались, но постоянно встречались и созванивались. Прошло шесть лет после смерти мамы.
Я вышла замуж, а отец чувствовал себя счастливым в новом браке.
Пока я была маленькой, родители хорошо ладили. Даже по имени никогда друг друга не называли, только ласкательно — Лапой. С годами действительно что-то в нашей семье растрескалось, расползлось по швам. Вижу в этом и свою вину. И сейчас, с высоты прожитых лет, понимаю: мама с папой допустили ошибку, что вовремя не расстались, не расцепились, не смогли разойтись каждый по своим тропинкам.
Семью не сохранили бы, но, возможно, жили бы счастливей и дольше.
В тот наш разговор мы с папой привычно поболтали о том о сем. Я рассказала о новостях театра «Современник»: уже несколько лет как была зачислена в труппу. Папа сообщил, что куплены билеты в Лондон, где у него запланирована операция на сердце. Давно плохо себя чувствовал, пережил несколько инфарктов и вот наконец-то решился. Он обратился к врачу, который удачно прооперировал Евгения Леонова. Голос у отца был бодрый, никакого волнения я не почувствовала. Тем более что летели они вместе с Ирой Цывиной. В свое время я очень хотела найти доказательства, что она «охомутала» отца по расчету. Сильно ревновала, надеялась позлорадствовать.
Потом поняла, что чувства у Ирины искренние, и у нас сложились прекрасные отношения.
Мы закончили разговор:
— Ну, пока, Спирохетина.
— Пока. Все будет хорошо. Привет Ирке.
Неожиданно папа попросил:
— Обязательно сходи к маме на могилу.
Я удивилась: никакого памятного дня вроде не ожидалось.
Это был наш последний разговор. Через два дня, четвертого марта 1992 года, папа умер в лондонской клинике от обширного инфаркта. Ему было шестьдесят пять.
«Господи, какой же старый и страшный мужик!» — не смогла сдержаться мама, начинающая актриса, впервые увидев папу на сцене. Он и вправду не походил на Алена Делона: лысый, на одиннадцать лет ее старше. «Современник» в те годы только начинался, был на самом подъеме. На спектакль «Голый король», главную роль в котором играл Евстигнеев, мечтала попасть вся Москва — в очередях за билетами люди стояли ночами. Театралы превозносили отца до небес. Он тоже знал себе цену, хотя говорил: «У плохих актеров три штампа, а у меня — двадцать три. Использую их в разных комбинациях — вот и эффект».
Лилия Журкина, дочка школьной учительницы, получила диплом преподавательницы младших классов и несколько лет проработала по специальности. Мама была очень красива особой чувственной красотой: тонкое лицо с огромными глазами, точеная фигура. Немудрено, что коллеги-учительницы ее не любили. В школе она была как-то неуместна. Великий Шарль Азнавур, случайно столкнувшись с ней перед своим выступлением в Москве, пригласил маму на концерт, а потом на ужин. Были и другие поклонники — наши и зарубежные.
Неудивительно, что Лиля в конце концов отправилась поступать в Школу-студию МХАТ. Ее взяли. А в 1963 году зачислили в труппу «Современника». Папа начал за ней ухаживать, и она поддалась чарам, не смогла устоять перед его феноменальным обаянием.
Как можно объяснить, почему рождается любовь?
Не удержало их даже то обстоятельство, что в театре работала тогдашняя папина жена Галина Борисовна Волчек. Она была одной из основателей «Современника», по праву принадлежала — наравне с папой, Лилией Толмачевой, Игорем Квашой, Олегом Табаковым — к легендарной компании молодых выпускников Школы-студии, с которыми Олег Ефремов создал этот театр. А кто была мама? Так, артисточка, у которой и ролей-то серьезных не намечалось. Но она была потрясающая красавица.
Первое время родители скрывали свои отношения. Мама рассказывала, что папа подсовывал ей в карман пальто любовные записочки. А на собраниях труппы специально садился сзади и тихонько дул в шею — заигрывал. Все открылось в Саратове, где артисты театра снимались в картине «Строится мост».
Влюбленные вечером отправились погулять и. обо всем забыли.
Утром Олег Ефремов неожиданно назначил в холле гостиницы общее собрание. Только прозвучал вопрос режиссера «Кто отсутствует?» — как открылись двери и на пороге появились они, абсолютно счастливые. Получилось, что Журкину с Евстигнеевым застукала вся труппа.
Галина Волчек потребовала развода, несмотря на то, что сыну Денису не исполнилось еще и трех лет. Маму немедленно отправили с гастролей в Москву. Она была гордой, сплетни и пересуды за спиной переживала тяжело, поэтому тут же уволилась из театра. Даже родная мать, моя бабушка, ее осудила. Узнав про измену, хлестнула дочь половой тряпкой по лицу: Лиля тоже тогда была не свободна.
Ее муж, известный скульптор Олег Иконников, впоследствии стал одним из авторов монумента памяти революции 1905—1907 годов на площади Краснопресненская застава, создал памятник Зое Космодемьянской в Петрищево.
Олег на год младше папы. Они были очень дружны с Лилей и похожи по характеру: обожали компании, веселье. Их жизнь и семейной-то нельзя было назвать. Мама говорила, что если бы не встретила отца, все равно рано или поздно ушла бы от Олега, потому что с ее стороны это была не любовь, а милые, необременительные отношения. Но сам Иконников обожал Лилю, написал множество ее портретов. Насколько я знаю, потом он все их уничтожил.
Мама оказалась в тяжелой ситуации: из театра ушла, работы нет, дома бог весть что творится, а Евстигнеев далеко, и неизвестно, думает еще о ней или уже помирился с женой. Но тут с гастролей раньше остальной труппы вернулся папа и пришел с букетом невероятного размера к бабушке просить руки Лили.
Свадьбу, однако, удалось сыграть только через год. Иконников очень долго не отпускал маму. Разводиться ходили несколько раз. В те годы происходило это в суде, даже при отсутствии детей в семье. Олег специально Лилю смешил, корчил рожи, рассказывал анекдоты. А она в молодости была хохотушкой, вот их и выгоняли за недопустимое в государственном учреждении поведение. Судья говорила: «Идите отсюда, молодые люди, еще раз хорошенько подумайте». Когда все-таки получили развод, Иконников завел собаку и назвал ее Лиля — в отместку маме.
Олег Антонович знал наш телефон, бывало звонил, мама с ним разговаривала.
Подробностей, понятное дело, не докладывала. Кроме одного раза, когда бывший муж огорошил ее заявлением:
— Я встретил на Суворовском бульваре твою дочь.
— Я встретил на Суворовском бульваре твою дочь.
— С чего ты взял? Ведь никогда ее не видел!
— Она — твоя точная копия. Такая же красавица.
— Решил, что женюсь на ней. С тобой не получилось — может, с ней повезет?
— Дурак, старый пень. Ей всего пятнадцать! — возмутилась мама.
Когда через несколько лет Лили не стало, Иконников позвонил, предложил сделать проект ее памятника. Но не срослось. Я его никогда не видела, хотя, может, и интересно было бы познакомиться. Но несколько лет назад он погиб в автомобильной аварии.
Внешне я действительно похожа на маму. А вот характером пошла в отца. Евгений Александрович славился своей неразговорчивостью, я тоже не из болтливых. И темперамент у нас не сразу наружу вырывается, он, скорее, затаенный. Вот только если дело касается близких, тут уж мы взрываемся.
Папа хотел назвать меня Ксюшей. Однако сошлись на Марии: так звали обеих бабушек. Родилась я в Нижнем Новгороде, тогда — Горьком, откуда был родом отец и где жила его мама, Мария Ивановна Евстигнеева.
Хотя впоследствии родителям удалось записать меня в паспорте как москвичку.
Горьковская бабушка жила одна, она рано овдовела: дедушка Александр Михайлович умер, когда папе было шесть лет. Женечка был для нее светом в окошке, поздним и единственным сыном. Я ее застала уже очень старенькой, но она была строгая и со сложным характером. Бабушка выращивала розы. Как-то я расшалилась: стала бегать по саду и случайно затоптала несколько побегов. Так она меня заперла в чулан. Да еще специально сообщила, что в нем живут крысы. Крысы там и вправду были, но я начала с ними разговаривать и с тех пор совсем не боюсь.
Мама поехала рожать к бабушке в надежде, что та поможет ей на первых порах с младенцем. Ее собственная мама Мария Ильинична в это время отправилась на подмогу другой своей дочери — в Ереван. К слову, тетя Наташа в 1976 году эмигрировала во Францию: ее муж, армянин, родился в Лионе, в Армении просто учился. Она всегда обувала-одевала нашу семью: присылала посылки с модными шмотками. Сегодня моя двоюродная сестра Аннушка носит фамилию Марольдини и обретается вообще на краю света — в Австралии.
Вышло так, что в Горьком я прожила не пару месяцев, а пять лет. Родителям просто некуда было меня забрать. Своего жилья у них в Москве не было. У меня остался старый комод, появившийся в семье еще до моего рождения. С ним — огромным, столетним — мама с папой мотались по съемным квартирам. Евстигнеев уже был всенародно известным актером: слава пришла к нему в тридцать восемь лет в 1964 году, когда он сыграл роль директора пионерлагеря Дынина в картине «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен».
Но квартиру папа получил много позже, через несколько лет после того, как перешел из «Современника» во МХАТ.
Он много снимался, часто уезжал, пропадал в театре. Надо было зарабатывать, обзаводиться хозяйством, налаживать быт. Мама тоже постоянно бегала на пробы, пытаясь устроить актерскую карьеру. Заниматься мной было решительно некому. К тому же бабушка жила на самой окраине Горького, в небольшом собственном домике с садом, сеновалом. Кругом лес, красота. Было решено, что ребенку лучше пожить на природе, а не сидеть одному, запертому в четырех стенах, пока родители безвылазно торчат на работе.
Житье с бабушкой я воспринимала совершенно нормально. Даже не помню, чтобы особо скучала по маме с папой. В деревенской округе была куча ребятни. К тому же родители часто приезжали проведать.
По семейной легенде поначалу неопытная мама очень боялась брать меня на руки. Папа сказал: «Уйди, женщина. Буду делать все сам».
_________________________________________________________________________________
Первый муж мамы Олег Иконников был известным скульптором
Когда был рядом, никому не доверял меня купать. Хохотал при этом чуть ли не громче, чем я. Помню, как пытался потопить желтую пластиковую уточку, а она всплывала. А потом, по рассказам мамы, отправляясь мыться, брал с собой эту уточку и тоже играл с ней в ванне. В раннем детстве я считала папу скорее приятелем: настолько близкими оказались наши эмоции.
Мне было года три, когда папа привез из какой-то соцстраны сапожки — белые, длинные, на шнуровке, на модном тогда квадратном каблучке.
Обрядил в обновку и повел гулять. Я стерла ноги в кровь: сапоги оказались малы. Но не жаловалась, ведь мы прекрасно проводили время, он учил меня раскачиваться на качелях — а это так здорово! Сентиментальный папа страшно расстроился, обнаружив, что обновка не подошла и я натерла ноги. Мне, крошечной девочке, пришлось его успокаивать, уверять, что это не самая большая трагедия в жизни. В конце концов ревели оба.
Частенько родители забирали меня в Москву, что называется, на побывку. Как-то в один из таких приездов папа ни свет ни заря позвонил Владимиру Сошальскому, с которым дружил всю жизнь. Они любили встретиться, выпить коньячку.
___________________________________________________________________
Папа с Денисом, моим старшим братом
— Дорогой, прости, что рано. Но ровно в девять мы идем в цирк. Надевай черный костюм — знаю, что у тебя есть, и подъезжай ко мне домой. Все должно быть «интеллигантиссимо».
Дядя Володя подумал, что они должны идти на какой-то утренний просмотр к общему приятелю Юрию Владимировичу Никулину, но смутился:
— Зачем черный костюм? Да и заезжать за тобой? Ведь это крюк, я живу совсем рядом с цирком.
— Дурачок, ты не расслышал! Не в цирк — в церковь!
Мне было почти четыре года, прекрасно помню весь обряд крещения. Мама с папой, как и положено, в храм не вошли, стояли за дверью. Дядя Володя носил меня, голенькую, вокруг купели, а я описала ему тот самый парадный костюм.
Может, от страха: очень испугалась, заметив, что в соседнем закутке стоят два гроба — кого-то отпевали.
Управляться с маленьким ребенком бабушке было тяжело, и она отдала меня в школу в пять лет, чтобы хоть полдня приглядывали учителя. А уже на следующий год родители окончательно перевезли меня в Москву.
Сначала мы поселились возле метро «Аэропорт», снимали квартиру у Олега Табакова. Затем папа получил «трешку» от Художественного театра в доме на Суворовском бульваре. Там же жили Иннокентий Смоктуновский и Михаил Зимин, тоже артист МХАТа: они с папой крепко дружили, были знакомы еще по Горькому, где учились вместе в театральном училище. Заходил и другой наш сосед — Олег Ефремов, которого я почему-то называла Волком.
Однажды мы с его сыном Мишей вырядились перед гостями в некое подобие балетных пачек и сплясали на пару па-де-де из «Лебединого озера». Мне было шесть, Миша на пять лет старше. В финале под аплодисменты он меня уронил! Я расплакалась, Мишаня пытался успокоить:
— Не рыдай. Съешь конфетку вкусную.
— Не хо-о-чу! — ревела я. Было обидно. Да и больно.
— А хочешь, научу тебя делать детей?
Это показалось интересным. Слезы моментально высохли. И следующие пару часов мы с Мишкой терлись друг о друга животами — делали детей.
Родители любили ходить в ресторан Дома журналиста.
Все детство проползала, играя под его столами: друзей мамы с папой узнавала по ногам. Если ботинки на шнурках — это Волк. Если сапоги на молнии — дядя Семен, Семен Моисеевич, ближайший друг семьи и заведующий секцией вино-водочных изделий в знаменитом гастрономе на Тверской, который все называли Кишкой.
Да так самозабвенно, что в 1946 году его заметил директор Горьковского театрального училища Виталий Лебский.
— Молодой человек, не хотите стать артистом?
— Не знаю, — честно ответил папа.
А когда понял, что на экзамене надо прочитать стихотворение и басню, вовсе впал в ступор. У него была плохая память. Но папу приняли и без басни. О том, с каким трудом Евстигнееву удавалось выучить текст роли, актеры до сих пор рассказывают байки. Он забывал реплики, сокращал монологи: говорил своими словами или заменял их характерным мычанием. Папу вообще отличало своеобразное чувство юмора. Анекдоты он не рассказывал, да и разговорить его было нелегко.
Но пошутить любил. Как-то его попытался разыграть Олег Табаков. То ли на съемках, то ли в спектакле их герои должны были здороваться за руку. И Олег Павлович вымазал руку вазелином. Папа не растерялся: взял и погладил уже испачканной рукой его по голове. Табаков долго отмывался.
___________________________________________________________________________________________
Впервые мама увидела отца в спектакле «Голый король», он ей не понравился
В Москву отец приехал звездой Владимирского театра имени А.В. Луначарского. Выглядел он тогда своеобразно: в лиловом бостоновом костюме с подложенными плечами, жилетке и трикотажной спортивной рубашке с коротким рукавом и молнией у ворота, на шее, до кучи, болтался крепдешиновый галстук-бабочка. На мизинце папа отрастил длинный-предлинный ноготь. Наверное, казался себе на удивление импозантным. С годами, конечно, на смену провинциальному шику пришел столичный лоск.
Мама тоже любила одеться эффектно и даже с некоторым вызовом: накручивала чалму на голову, вдевала в волосы бусы. Помню, однажды папа был в отъезде, на очередных съемках. Мама зашла в комиссионку и увидела там потрясающее платье. Так загорелась, что спустила на него все деньги, что он оставил нам «на жизнь». Почему-то не сумела ни у кого занять, и несколько дней мне даже в школу на завтраки денежку не давали. Дошло до того, что «стреляла» у прохожих:
— Дяденька, у вас не будет десяти копеек?
— Зачем тебе, девочка?
— Бедная, тебя что, дома не кормят?
Так что мама готова была пойти на жертвы ради красоты.
Она нравилась мужчинам и прекрасно об этом знала. Конечно, частенько кокетничала. И хотя ничего серьезного за этим не скрывалось, папа устраивал бурные сцены ревности. В нее был влюблен Владислав Стржельчик, подбивал клинья певец Владимир Атлантов. Однажды он пел у нас дома, да так громко, что, казалось, стены дрожали.
Жалела папу в роли несуразного профессора Плейшнера. Сцену, в которой он выбрасывается из окна, не могу смотреть до сих пор. Пожалуй, только окончив театральный институт, сумела как-то отстраниться и осознать актерский гений Евгения Евстигнеева.
Но при всей любви к отцу я редко делилась с ним своими проблемами и переживаниями. Это было чревато. Если мама по молодости отличалась спокойствием, то папа всегда был взрывной. Как-то возвращаюсь из школы в рыданиях:
— Мне двойку поставили!
Мама даже удивилась:
— Ну и что? Не реви. На этом жизнь не кончилась!
Через несколько дней дневник решил проверить папа. И я получила по первое число так, что мало не показалось! Услышав, что дочка повела себя не как образцовая девочка или ее, не дай бог, обидели, страшно за меня переживал, мгновенно вспыхивал.
Ну а когда начала с мальчиками встречаться, вообще все от него скрывала. Любящие отцы такие ревнючие! Отпрашиваюсь ночевать к подружке, папа обязательно буркнет: «Знаю я этих подруг. С усами и бородой!» Это продолжалось, даже когда я уже работала в «Современнике-2». Мы репетировали ночами — в другое время основная сцена была занята репетициями и спектаклями главного «Современника». Там же спали. Однажды вечером папа увидел, как собираюсь в театр: запихиваю в рюкзак одеяло, подушку, постельное белье. Закричал: — А-а-а. К мужику едешь?
Смеюсь, ведь уже взрослая, институт за плечами. А он в ответ:
— Папа, окстись! Неужели к мужику со своим бельем ездят? Наверное, уж подушку-то мне предоставили бы!
________________________________________________________________________________________________________________
Свадьба родителей. Папа был всенародно известным артистом, но квартиру получил, только когда перешел из «Современника» во МХАТ
Фото: из личного архива М. Селянской
В школу я ходила специальную, с углубленным изучением испанского языка. Нет, мама с папой совсем не стремились к элитарности. Тем более что в классе я считалась мелкой сошкой: училась вместе с внучками члена Политбюро и самого Луиса Корвалана. На испанской школе настояла мама: только потому, что панически боялась машин, а до нее можно было дойти переулками.
Папа, напротив, обожал автомобили, даже в булочную не ходил, а ездил. Как-то отправились на нашей вишневой «четверке» все втроем в Горький и чуть не погибли. Папа не отпустил ручной тормоз, машина задымилась, мы врезались в кучу песка. Проторчали на месте аварии весь день. Гаишники сделали прокол в правах, я рыдала: «Отпустите моего папу!»
Потом мы купили подержанный «мерседес». Как же с ним намаялись! Чуть не каждую неделю нам прокалывали колеса. Выяснилось, что делал это дворник, сбрендивший на почве социальной ненависти. Папа кричал, ругался — он позволял себе крепкое словцо, но поделать ничего не мог. Гражданин сам себя погубил: проколол шины какому-то правительственному чиновнику и его выгнали с работы.
Папе нравилось проводить время в гараже. У него были там приятели, свои мужские интересы. Он вообще не чурался простых людей, любил с ними общаться. Лето мы часто проводили в Плесе, в актерском Доме творчества. Гуляем как-то по набережной, вдруг в земле открывается люк, появляется голова чумазого мужика. Он видит отца и выдает: «О, Саныч, привет! Залезай сюда, у меня есть!» И щелкает себя по шее характерным жестом. Мама захохотала. А папа от неожиданности смутился, начал отнекиваться. Несмотря на славу, он никогда не зазнавался, запросто общался со всеми. Считал, что главное актерское качество — наблюдательность, вот и копил багаж для будущих ролей.
Владлен Давыдов вспоминал, как папа, только что сломавший ногу, предлагал ему слетать в Ялту. Владлен Семенович удивился: — Как ты будешь забираться по трапу в гипсе? Кто тебя удержит, ведь кругом народ?
— Вот народ и удержит. На него всегда рассчитываю.
Папа был нужен всем. Он много снимался, уезжал на гастроли, просто где-то «зависал»: все вокруг только и мечтали пообщаться с Евгением Санычем. А мама. Она все чаще оставалась одна. Если в моем раннем детстве родители почти не ссорились, то когда стала подростком, это происходило постоянно.
Мама очень переживала, что у нее не складывается карьера. В кино первое время выпадали только эпизоды, как, например, в картине «До свидания, мальчики». Впоследствии она если и снималась, то в одних фильмах с Евстигнеевым. В 1975 году ее приняли во МХАТ, где уже работал папа, но играла мама редко, да и роли были небольшие.
Почему-то она в театре не приглянулась, не пришлась ко двору. А без работы мама просто умирала. Девочкой я не могла этого понять. Казалось бы, не надо идти на службу — и хорошо. Даже радовалась: со мной подольше побудет. Признаюсь, страданий по ролям не понимаю и сейчас. Мы в этом смысле совершенно не похожи. Считаю: есть работа — слава богу, нет — тоже нормально, останется время на дом, на семью.
С годами в своей неустроенности мама все чаще обвиняла отца. Ревновала его к ролям, славе. Страшно обижалась, что папа отказывался замолвить за нее словечко в театре. Не раз слышала, как мама просила:
— Женя, ну скажи Ефремову, чтобы дал новую роль. Ты же знаешь — у меня получится!
— Я не могу. Да он и не послушает. Не принято это в театре, понимаешь? Не-при-лич-но.
Однако папа был упертый: за «своих» никогда не просил. Давить — бесполезно, он мог послать далеко и надолго.
Масла в огонь подливала бабушка Мария Ильинична. Она жила в Медведково, но часто к нам приезжала. Отец ей никогда не нравился. Оттого, что ушел из первой семьи, что намного старше мамы. Бабушка дочь жалела, но делала это весьма своеобразно: постоянно дула в уши, какой муж нехороший. Приезжая, спрашивала:
— Это он тебе сказал. А сам, небось, опять где-то шастает. Я бы на твоем месте за ним последила.
Конечно, на маму такие разговоры действовали. Когда отец возвращался, начинала к нему цепляться. Постоянные упреки начисто отбивали у него желание идти домой. Пропадал, не приходил ночевать. Мама ревновала, подозревала во всех смертных грехах.
У папы в мебельной стенке был специальный ящик, куда никто не имел права лазить. Ключ он прятал в потайном месте. Мама ругалась, убежденная, что он хранит в нем что-то порочащее. Меня снедало любопытство. Как-то, оставшись одна, полезла в шкаф, чтобы примерить мамины наряды. Смотрю — из кармана одного из папиных пиджаков торчит ключик. Конечно, тут же полезла в тайник. И обнаружила там. разобранные старые ручки, зажигалки, «бычки» от сигарет, гвоздики, бутылочку коньяка, какие-то фотографии.
_________________________________________________
Мама со мной на руках
Фото: из личного архива М. Селянской
Папе просто требовалось личное пространство. Он копался в этом хламе, как дитя в песочнице. Потом я таскала из тайника запрещенную литературу: Солженицына, Алешковского, Аксенова.
Но мама продолжала себя растравлять. Свою роль сыграло и то, что ее так и не приняла Мария Ивановна. Они с папой были очень близки, он часто ее навещал, но к нам в гости бабушка приезжала всего лишь раз, и то ненадолго. И на ее похороны в Горький папа ездил один. Уже когда выросла, я узнала, что она прикипела к первой папиной семье. Всем сердцем привязалась к Галине Борисовне Волчек, никак не могла ее забыть. И внука-первенца любила больше, чем меня. Маме, естественно, это не могло нравиться.
После маминой смерти писали, что Журкина не разрешала Евстигнееву общаться с сыном. Но какие у нее могли быть страхи — отец сам ушел от Галины Борисовны, да и Волчек маму никогда не обижала. Честно говоря, не знаю, почему до поры до времени мне о Денисе не рассказывали. Видимо, папа встречался с ним где-то на стороне: довольно скоро его отношения с Волчек — сразу после развода, естественно, напряженные — наладились. А в один прекрасный день Денис просто пришел к нам домой. Папа так и сказал: «Это твой брат». И хотя до этого я и не подозревала о существовании еще одного Евстигнеева, восприняла новость спокойно. Возможно, из-за нашей с Денисом разницы в возрасте. Мне было лет десять, ему — семнадцать, для детского восприятия это пропасть, которая исключает какие-то особенно доверительные отношения. Тем более что мы не росли вместе. Но не почувствовала никакой угрозы для себя или обиды за то, что никогда о нем не знала.
Мы начали играть, беситься, он катал меня на плечах. Парень уже тогда был здоровенный: так расшалились, что разбили моими ногами плафон на люстре. Но нас даже не отругали. Помню, мама накрыла на стол, принимала Дениса как дорогого гостя. Но больше он к нам не приходил. Правда, еще через несколько лет мы ездили с папой и братом в Горький. Хотя родственные отношения, к сожалению, так и не наладились. Денис вообще человек не слишком общительный, никогда не стремился к близости. Одно время я проявляла инициативу, но поняла, что это бесполезно. Иногда пересекаемся в театре или на каком-нибудь светском мероприятии: «Привет». — «Привет, как дела?» Не более.
Сегодня я понимаю, что мама была очень одинока.
Дружила только с двумя артистками МХАТа — Светланой Семендяевой и Мариной Добровольской. Возможно, другая женщина нашла бы отдушину в общении с ребенком. Но вышло так, что ее оставил не только папа, но и я. Конечно, не осознанно. Просто так получилось.
С раннего детства я росла активной девочкой, до десяти лет занималась художественной гимнастикой, потом пошла на танцы. Проплясала в «Калинке» шесть лет. Вместе с Катей Стриженовой, тогда Токмань. Ансамбль был почти профессиональный — с серьезными выступлениями, гастролями. Дома я появлялась нечасто.
В подростковом возрасте и вовсе ушла в «отрыв». Однажды к нам в школу приехала ассистент по актерам Киностудии имени Горького.
Спросила: «Девочка, хочешь играть в кино?» Я кивнула. «Мы снимаем картину «Талисман». Ты подходишь на одну из главных ролей. Тут все написала — передай эту бумажку родителям».
_______________________________________________________________________________________________________________
По семейной легенде поначалу неопытная мама очень боялась брать меня на руки. Папа сказал: «Уйди, женщина. Все буду делать сам»
Фото: из личного архива М. Селянской