в чем суть движения луддитов
Движение луддитов в Англии
Сегодня борьба человека с прогрессом кажется противоречащей здравому смыслу. Поэтому идеи возникшего в начале XIX века движения луддитов – британских рабочих, разрушавших машины и станки, чтобы сохранить свои рабочие места, — воспринимаются в наши дни негативно. Само слово «луддит» в современной Англии используется как оскорбительное. Однако рассуждая о луддитах как о варварах, борющихся с прогрессом, мы полностью игнорируем исторические условия, в которых возникло это движение: война, континентальная блокада Англии, голод, болезни, нищета и безработица. Луддиты были обездоленными людьми, стремившимися хоть как-то отстоять свои права и добиться лучшей жизни. Показательно, что параллельно с акциями луддитов по всей Англии прошла волна голодных бунтов, что ярко характеризует степень отчаянья британского народа и его разочарования во властях.
Промышленный переворот в Англии и текстильное производство
Англия издавна славилась на всю Европу своими шерстяными тканями. В этой отрасли трудились десятки тысяч рабочих, многие крупные английские города развивались именно за счёт производства тканей.
В XVIII веке в текстильной промышленности произошла настоящая революция. На протяжении всего века английские изобретатели работали над устройствами, позволяющими увеличить скорость и масштабы производства ткани. Сначала появился механический челнок, затем – механическая прялка «Дженни». А в 1771 году была организована первая прядильная фабрика, которая выпускала огромное количество продукции и обслуживалась совсем небольшим числом рабочих. Владельцы фабрик стали закупать на свои предприятия новые устройства и увольнять работников, оставляя тысячи людей без средств к существованию.
Появление луддитов и их акции
Возможно, одна только механизация производства не привела бы к началу рабочих выступлений, но ситуация в стране стремительно ухудшалась и из-за других причин:
Цены на продукты резко выросли. Терпевшие убытки из-за блокады предприниматели стали увольнять всё больше рабочих, чтобы покрыть расходы на производство. Работники, сохранившие свои рабочие места, были вынуждены трудиться больше, а получать меньше.
В этой тяжёлой ситуации многие рабочие вспомнили о случае, который произошёл в 1779 году под Лестером. Тогда один рабочий ткацкой фабрики по имени Нед Лудд, предположительно получив наказание от начальства, в приступе ярости разбил молотом ткацкий станок. До сих пор точно неизвестно, существовал ли этот человек на самом деле, но в описываемый период эта история получила огласку и даже попала в газеты. Спустя более чем 30 лет, обездоленные люди, потерявшие последний источник доходов, сделали Неда Лудда (или как они его называли «генерала Лудда») народным героем – смелым борцом за права рабочих.
В 1811 году луддиты провели свою первую акцию, уничтожив ткацкую фабрику в Ноттингеме. Этот случай стал первым в череде разрушения машин по всему северу Англии. В общей сложности, в период с 1811 по 1813 было уничтожено более 1000 станков и машин.
Многие владельцы фабрик перед налётом получали подписанные именем Неда Лудда письма с угрозами. Обычно рабочие приходили ночью и изливали свой гнев только на станки. Но в некоторых случаях происходили нападения и на управляющий персонал. Поскольку луддиты не имели единого центра, их отряды были самыми разными по характеру, степени организованности и радикальности. Где-то существовали военизированные подразделения со строгой дисциплиной, а где-то люди шли громить фабрики стихийно.
Борьба с луддитами
Английские власти решили принять наиболее жёсткие меры для подавления выступлений недовольных. На борьбу с луддитами было брошено 12 тысяч солдат (что было очень много, учитывая, что Великобритания вела войну с Наполеоном). В 1812 году вышел указ о том, что отныне любой саботаж, в том числе и разрушение машин, будет караться смертной казнью. Несколько десятков человек было повешено, многие оказались в тюрьмах или были насильно отправлены в удалённые от Великобритании колонии. При этом пострадало множество невиновных, никогда не участвовавших в разгроме фабрик. Жёсткие меры парламента были осуждены многими представителями английской интеллигенции, например, лордом Байроном. К 1817 году машиноборческое движение полностью угасло.
Однако британские рабочие вовсе не стали более пассивными или запуганными. Хотя движение луддитов не имело будущего, оно заставило людей сплотиться ради отстаивания своих прав. Следующее поколение рабочих осознало необходимость перехода к иным, более совершенным методам борьбы, и занялось созданием тред-юнионов, оказавших в дальнейшем большое влияние на развитие трудовых отношений в Великобритании.
ЛУДДИТЫ
Название «Луддиты» предположительно происходит от имени некоего подмастерья Неда Лудда (Ludd), разрушившего свой вязальный станок. Движение Луддитов явилось специфической формой протеста рабочего класса Великобритании против невыносимых условий труда, нищенской зарплаты, безработицы, причины которых усматривались во введении машин в ходе промышленной революции. Первые случаи разрушения фабричного оборудования имели место в Ноттингеме и Шеффилде в конце 1760-х годов. Во 2-й половине XVIII века стихийные выступления Луддитов распространились на Ланкашир, Уилтшир и ряд других графств. В 1811-1813 годы движение приобрело более организованный характер. Группы Луддитов стали планировать и заранее готовить свои акции. После их выступлений в Арнолде, Ноттингеме, Лидсе, Шеффилде, Манчестере и других городах, в ходе которых уничтожались не только машины, но и целые фабрики, кабинет Р. Б. Дж. Ливерпула в 1812 году ввёл смертную казнь за разрушение машин. Против Луддитов стали использоваться части британской регулярной армии. На прошедшем в городе Йорк в 1813 году судебном процессе к смертной казни по обвинению в «саботаже» были приговорены 17 человек, многие Луддиты сосланы в Австралию. Действия Луддитов встречали понимание и сочувствие со стороны ряда представителей высших слоёв британского общества. Против преследований Луддитов активно выступал в парламенте Дж. Г. Байрон, посвятивший им стих. «Song for the Luddites» (1816). Последние крупные вспышки движения Луддитов относятся к 1816-1820 годам. Репрессивная политика британских властей, улучшение экономического положения рабочих и отмена в 1824 году запрета на их объединение в тред-юнионы привели к затуханию движения луддитов.
Луддизм: борьба против машин в прошлом и будущем
Мы привыкли считать, что новых технологий боятся суеверные варвары. Но как изменится наше отношение к технике, когда машины оставят многих из нас без работы?
Эта перспектива оживила старый спор между защитниками прогресса и луддитами — людьми, которые относятся к нему настороженно. В массовом сознании понятие «луддит» обычно ассоциируется с дремучим консерватором, который под воздействием собственных страхов встаёт на пути у прогресса. Но кто такие луддиты на самом деле? И как отношение к технике может измениться в будущем?
XIX век: человек против станка
Мифический лидер луддитов в представлении неизвестного художника XIX века
Слово «луддизм» напоминает название философского течения, но у истоков этого движения стояли не самые образованные люди. Оно названо в честь Неда Лудда, английского рабочего, якобы жившего на рубеже XVIII-XIX веков. Эпоха Наполеоновских войн для Великобритании была временем стремительной индустриализации, одним из символов которой стали ткацкие станки. По легенде, как раз две такие машины для вязания дешёвых чулок и разбил Лудд в знак протеста ещё в 1779 году. Правда, никаких исторических подтверждений этому не найдено. В 1810-е годы подпись Лудда появилась на Манифесте рабочих, авторы которого требовали от нанимателей убрать с фабрик станки. Но нет гарантии, что это был тот самый человек.
Однако легенда о нём зажила собственной жизнью. В начале века зародилось и стало стремительно набирать популярность движение рабочих, выступавших против станков на фабриках. Их основным методом борьбы было «поступать как Нед Лудд» — то есть ломать станки. Именно тогда слово «луддит» вошло в широкий обиход, а позже им стали называть любого человека, выступающего против техники и прогресса. Впрочем, тогда индустриальным саботажем дело не ограничивались — рабочие устраивали стачки, избивали, а в редких случаях и убивали своих нанимателей. Для подавления выступлений правительству пришлось использовать войска, а фабрикантам — нанимать вооружённую охрану.
Концом движения условно считают Пинтричское восстание 1817 года, названное так в честь деревни Пинтрич. Две-три сотни человек, недовольных экономическим упадком, выступили в сторону Лондона с пиками и ружьями. Но восстание было подавлено, а зачинщики казнены или сосланы в Австралию.
Так выглядят луддиты в массовом сознании — варвары, ломающие непонятные машины, которых они боятся
Говоря о выступлениях начала XIX века, им иногда приписывают психологические или даже религиозные причины. Рабочих изображают чуть ли не дикарями, которые испугались непонятных машин и попробовали их уничтожить. Но всё было гораздо проще. Станки ставили под угрозу наиболее квалифицированный персонал. Зачем дорого платить кому-то, способному ткать быстро, если можно за те же деньги нанять пятерых людей «с улицы» и получить больший объём полотна от каждого за станком? Мастера, потратившие годы жизни на получение своих навыков, столкнулись с угрозой увольнения или серьёзного сокращения оплаты.
В Англии XIX века, где не было никаких социальных гарантий, снижение жалования легко могло стать катастрофой: рабочие лишались домов, теряли возможность содержать семьи. Их протест был направлен против несправедливости, символом которой стали станки. В этом смысле последователи легендарного Лудда и бунтовщики Пинтрича мало чем отличались от любых других людей, пытавшихся силой отстоять свои права.
Во многом их недовольство оказалось пророческим. Индустриализация Великобритании пошла на пользу богатой части общества и стране в целом, но для самих рабочих обернулась бедами. Увеличение рабочего дня, сокращение зарплат, использование детского и женского труда, знаменитый лондонский смог — всё это прямые последствия массового распространения станков. Понадобился целый век тяжёлой политической и общественной борьбы, чтобы работники фабрик начали получать хоть какую-то выгоду от механизации своего труда.
Образ безумного учёного возник из-за страха перед техникой
Но в том же XIX веке вдали от рабочей среды зародился набор идей, который и вдохновил то, что мы сейчас называем луддизмом. Романтизм второй половины столетия во многом строился вокруг противопоставления жизни всему «неживому». Одним из проявлений этого стал скепсис в отношении техники и технического взгляда на мир. Романтики превозносили человека как нечто целое, превосходящее сумму своих компонентов, отказываясь от механистического взгляда на людей, распространённого в эпоху Просвещения. Для романтизма было характерно настороженное отношение к технике, которое мы наблюдаем до сих пор.
В романе «Франкенштейн» Мэри Шелли задала архетип «безумного учёного» — он расплачивается жизнью за попытки безрассудно играть с силами природы. А немецкий романтик Эрнст Гофман в своём «Песочном человеке» впервые показал механического человека как нечто страшное, заложив начало традиции роботов-антагонистов. И хотя никто из этих писателей не был и не мог быть членом реального движения луддитов, их творческие идеи в сочетании с практической борьбой рабочих постепенно складывались в альтернативную картину мира, приверженцы которой критиковали технический прогресс.
XX век: Война Машин
Впрочем, в XIX веке такой взгляд на вещи оставался маргинальным в образованных кругах. Отдельные авторы писали рассказы-предупреждения, порой доходя до экзотических идей о необходимости уничтожить машины, пока они не истребили людей. Но в целом это был период любви к технике. Скорости становились всё больше, за распространением телеграфа последовало открытие телефона, а затем и радио, передовые государства соревновались в промышленных мощностях.
И хотя рабочие продолжали борьбу за свои права и часто прибегали при этом к саботажу, из их требований полностью исчезли какие-либо следы противодействия машинам. Напротив, социалистические и марксистские идеи — и особенно их популярные интерпретации — связывали обретение равноправия именно с техническим прогрессом.
По-настоящему альтернативная точка зрения появилась после Первой мировой войны. Конфликт, который продолжался четыре года и унёс миллионы жизней, навсегда изменил интеллектуальный климат в Европе.
Первая мировая война показала, к чему ещё могут привести достижения прогресса
В глазах современников войны она превратилась в замкнутый цикл: солдат вооружали по последнему слову техники, транспортировали с использованием новейших средств передвижения для того, чтобы победить в войне, которая обещала расширение промышленных мощностей. Казалось, что люди теперь подчинены машинам, воюют за их, а не за свои интересы. Недаром многие солдаты, вспоминая о войне, сравнивали себя с механизмами. Страх того, что машины «подчинят» человечество, в буквальном или метафорическом смысле, с тех пор стал основой луддитской риторики.
Огромные механические монстры, появившиеся на полях сражений, надолго прививали страх к технике (Bundesarchiv Bild 183-S34490 | CC-BY-SA)
Но настоящий всплеск таких настроений произошёл в США и в других западных странах уже в 1960-е годы. Это было время перемен, когда множество отдельных сдвигов в общественном сознании превратилось в бескровную революцию. Новое отношение к сексу и семье, к религии, радикальный антимилитаризм хиппи и подобных движений в других странах — вот далеко не полный список новых идей, которые завоёвывали популярность в 60-е. И одной из них стала тревога за судьбу окружающей среды. В этой теме смешивалось всё: и актуальные данные экологов, и популярность новых религиозных движений, черпавших вдохновение в шаманизме и язычестве, и чисто эстетические соображения.
Смотрите также
Рассказываем, как страх перед ядерным апокалипсисом повлиял на нашу культуру.
Почти параллельно с этим был подписан и договор о нераспространении ядерного оружия: его создание запрещалось странам, у которых на 1 января 1967 года не было соответствующих возможностей. Хотя авторы всех этих ограничений не считали себя луддитами, они разделяли луддитские опасения, что бесконтрольное развитие технологий может стать гибельным для человечества или отдельных групп людей. Появление правил позволило технофилам и техноскептикам договариваться между собой.
Новая цивилизация
Впрочем, как всегда бывает, с обеих сторон встречались и радикалы. На Западе, особенно в США, до сих пор существуют группы, выступающие за отмену любых ограничений в промышленности и науке, будь то со стороны экологов, пацифистов или религиозных организаций. А в стане луддитов есть люди, хотя бы на словах вдохновляющиеся одиозным примером Теодора Качинского.
Теодор Качинский во время работы в университете…
Гениальный математик, преподававший в 1960-е в Калифорнийском университете, позже уволился и зажил в одиночестве на природе. Последовательный анархист, Качинский считал, что люди должны существовать на самообеспечении, независимо от государства, пытающегося их контролировать. Однако уже в 1970-е годы он столкнулся с тем, что оторваться от цивилизации не так-то просто. Окрестности его хижины постоянно оказывались под угрозой застройки или загрязнения. Начав с мелкого саботажа, Качинский вскоре понял, что должен перейти к широкомасштабной борьбе с обществом, которое, как он считал, подавляет истинные потребности людей и манипулирует массами. Это подтолкнуло его к терроризму.
Частично эту репутацию попыталась исправить Челлис Гленденинг — исследовательница в области экопсихологии и последовательный критик западного общества, которое она считала технократическим. В 1990 году Гленденинг попыталась организовать конгресс неолуддитов, чтобы превратить их в цельную политическую силу. Но проблема, с которой она столкнулась, состояла в том, что никаких неолуддитов нет.
В США технологии в той или иной форме отрицает огромное количество социальных групп. Хиппи и их наследники, некоторые объединения консервативных христиан, анархисты, видящие в технике средство подавления свободы, писатели, поэты и музыканты, делающие акцент на эстетической бедности техники, учёные из разных областей, обеспокоенные родители, не понимающие, с чем именно взаимодействуют их дети, и многие другие… Единственное, что их объединяет, — ярлык, который на них навесило общество.
Западная цивилизация остаётся технической, построенной на идеалах прогресса и научной революции. Назвать кого-то луддитом — значит просто оскорбить, намекая на интеллектуальную несостоятельность. В разное время в луддизме обвиняли, к примеру, Стивена Хокинга и даже Илона Маска — за то, что они призывали к осторожности в исследовании искусственного интеллекта. Любая тень сомнения в том, что новое научное изобретение полезно и замечательно, даёт окружающим право окрестить сомневающегося луддитом. И многие этим правом пользуются.
Хокинг, как известно, высказывался против искусственного интеллекта и контактов с инопланетянами
Подробнее
Почему Стивен Хокинг предсказывает конец света?
Великий физик то и дело угрожает человечеству гибелью. Пора волноваться за Землю — или за Хокинга? А может, эти пророчества — часть какого-то замысла?
Технический прогресс — это не прямая линия и не постепенно заполняющаяся шкала, как в игре «Цивилизация». Каждое открытие и изобретение порождено своим временем, потребностями и нуждами общества, и у каждого есть свои критики и защитники.
А главное, обижая луддитов, мы всегда немного обижаем себя, потому что на самом деле и сами к ним относимся. Когда мы постим смешные картинки о том, что интернет отупляет, издеваемся над очередями за новым айфоном, отказываемся от ПО из-за подозрений, что оно позволит спецслужбам за нами следить, или критикуем программы перехода на экологически чистую энергию, мы выступаем как самые настоящие луддиты.
Сейчас борьба с технологиями тесно связана с борьбой за экологию
Наша культура научила нас любить технологии, но она же научила нас тому, что технологии могут быть опасны, а одержимость ими — тревожна или забавна. И остаётся только догадываться, как мы сможем сочетать эти противоречивые импульсы в ближайшие десятилетия, по мере того как техника будет всё глубже и глубже вторгаться в нашу жизнь.
Профессии, которые исчезнут
В настоящий момент большинство экспертов сходится на том, что роботы могут заменить людей в целом ряде профессий уже в ближайшие годы. Ещё в сентябре 2016 года американская компания Forrester выступила с прогнозом, что в ближайшие пять лет до 6% рабочих мест в США будут полностью автоматизированы. А многие другие изменятся настолько, что навыки современных работников окажутся не востребованы. Чьё рабочее место отдадут машине раньше?
Автоматический грузовик Tesla Semi может положить конец профессии дальнобойщика
Говоря о том, что на смену людям придут роботы, мы чаще всего представляет себе заводских работников, которых заменяют их механизированные копии. Но современные фабрики, особенно в развитых странах, уже предельно автоматизированы. Чтобы искусственный интеллект смог завоевать там ещё больше пространства, он должен стать существенно лучше и в то же время дешевле.
Скорее уж первыми под сокращения могут попасть люди, вынужденные работать с фактами и информацией по устоявшимся схемам: бухгалтеры, юридические и финансовые консультанты, банковские клерки, продавцы, работники колл-центров и, как ни иронично, сотрудники техподдержки. Из людей, связанных с физическим трудом, — работники фастфуда, таксисты и дальнобойщики. Также в зоне риска окажутся журналисты, сообщающие факты с места событий, особенно в сфере спортивных репортажей.
«Последняя работа на Земле»: короткометражка
В большей безопасности находятся представители креативных профессий, как, например, дизайнеры и маркетологи. Хотя машины изменят и эти сферы деятельности, заменить людей полностью они пока не смогут. Спокойно себя могут чувствовать специалисты по работе с людьми: психотерапевты, работники в домах престарелых, учителя и тренеры.
Свободной от роботов неожиданно может оказаться кулинария. Машинам не хватает ловкости, изобретательности и интуиции, которая требуется профессиональным поварам. Это же справедливо и в отношении докторов, хотя некоторые рутинные медицинские процедуры можно доверить и машинам.
Мнение эксперта
О том, каким может быть будущее луддитов и насколько оправданны опасения в отношении технологий, мы поговорили с Кириллом Мартыновым, философом, специалистом в области современной политической теории.
Сейчас часто можно услышать о всплеске луддизма. Но люди, опасающиеся машин, существовали всегда. Верно ли, что последние годы какие-то особенные?
Очевидно, что случилось две вещи. Во-первых, выросла роль техники в жизни человека, причём как в профессиональном смысле слова, так и в экзистенциальном. Смартфон стал фактически частью тела, многие люди просто не знают, куда себя девать без него. Во-вторых, постоянно растут темпы технологических изменений, а в связи с этим появляются новые социальные практики. Технологический переход, вызванный проникновением интернета в разные сферы нашей жизни, — это не единый процесс. Происходит много быстрых и разнонаправленных изменений. Вчера казалось, что вы пользуетесь самыми современными программами и сервисами, а сегодня уже всё иначе. В целом техника стала занимать очень большое место в нашей жизни, а если что-то занимает такое пространство, то оно будет вызывать различную реакцию, в том числе вытеснения и отторжения, то есть в данном случае луддизма.
Но увидеть «настоящий» луддизм нам ещё только предстоит — в грядущие годы, когда люди станут зависеть от техники даже больше, чем сейчас. Потому что если мы используем слово «луддит» не как метафору, а как реальное описание чьих-то взглядов, то мы подразумеваем человека, который не просто не любит технику, а страдает из-за того, что она сломала привычный ему уклад жизни, лишив рабочего места. Такой луддит в современный мир ещё не вернулся, пока что мы сталкиваемся лишь с предчувствиями.
И как это может изменить западное общество?
Есть несколько методов адаптации общества к развивающимся технологиям, лишающим людей работы. Во-первых, могут возникнуть новые рабочие места. Технологии, которые уничтожают одни варианты занятости, приводят к появлению других. Также есть вариант социальной адаптации, когда остальное общество создаёт механизмы, призванные помочь людям, находящимся в зоне риска.
А третий возможный ответ, кажущийся наиболее интересным, но и наиболее сложным, — это ответ идеологический. Лично мне только сейчас стал по-настоящему понятен смысл социалистического движения, развернувшегося в Европе в XIX веке. Потому что мы вновь оказываемся в ситуации резкого изменения социального уклада, когда люди теряют работу, отказываются от привычного образа жизни и старого горизонта планирования. Тогда, после провала непосредственно луддитского движения, начались другие процессы: постепенный переход от накопления прибыли в руках владельцев станков к чему-то принципиально иному. И весь старый мир пришлось принципиально демонтировать, чтобы люди вообще могли в нём жить дальше. Если этот сценарий повторится, нас ждёт появление новой социальной теории и обострение дискуссии между социалистами и их оппонентами, которая идёт уже 200 лет.
В результате может возникнуть угроза, например, той политической системе, которая сложилась в последние века. Можно утешать себя тем, что если этот процесс будет достаточно быстрым, то наблюдать за ним окажется очень интересно. Мы никогда прежде не жили в обществе с сокращающимся объёмом того, что обычно называют работой. И особенно любопытно окажется тем, кто в это время только начнёт выходить на рынок труда. Есть, например, очень интересный «конкурс» того, какие массовые профессии можно придумать.
Кевин Келли, главный редактор Wired, обещал, что люди станут своего рода robot resource manager, по аналогии с human resource manager. Но этот рынок вряд ли станет очень большим. Перспективнее кажется сфера человеческих взаимодействий — например, работа профессионального компаньона для людей старшего возраста. Конечно, есть мнение, что такими компаньонами также станут роботы, но тут мы, как мне кажется, слишком сильно «очеловечиваем» машины. Западное общество не первый век сталкивается с ростом производительности труда, и пока что оно справлялось. Но как именно оно изменится сейчас — непонятно.
Насколько луддизм вообще нужен?
Мне близка позиция Евгения Морозова, знаменитого американского интеллектуала белорусского происхождения. В своей книге он критикует мышление условных «современных инженеров из Силиконовой долины», которые не вполне отдают себе отчёт в том, что такое реальные социальные проблемы, и считают, что их можно решать чисто технологическим путём.
Например, у вас бедное общество, где мало технологий. Сделайте так, чтобы технологий стало больше, и общество станет богатым и счастливым. Но понятно, что реальность гораздо сложнее. Морозов приводит историю, как один стартап пытался бороться с глобальной экологической проблемой. Они предложили создать «умную» мусорную корзину, которая должна была оценить, сколько и какого мусора вы выкинули, а также выкладывать его фотографии на фейсбук, чтобы получать лайки от других коллег-«экологов». Это очевидный пример того, как частичное решение проблемы связано с разрушением границ личного и общественного и множеством других сложностей. Но лучше всего замечают такие вещи те, кого называют луддитами.
Тут можно привести аналогию с борьбой против капитализма в XIX и XX веке. Всё-таки многие вещи, к которым мы привыкли, вроде гарантированного выходного и восьмичасового рабочего дня, появились именно благодаря критикам капитализма. Внешний наблюдатель, который ограничивает мечты о бесконечном прогрессе и указывает на слабые места в техноцентрической идеологии, — фигура полезная. И на нём не стоит ставить ярлык «луддита» только для того, чтобы отмести и забыть.