в чем смысл роскоши
Значение слова «роскошь»
1. Внешнее великолепие, богатое, пышное убранство. В счастливой Москве, на Неглинной, Со львами, с решеткой кругом, Стоит одиноко старинный, Гербами украшенный дом. Он с роскошью барской построен, Как будто векам напоказ. Н. Некрасов, Секрет. Дама была одета с бьющей в глаза роскошью. На ней было светло-розовое платье с белой меховой оторочкой вокруг глубокого декольте. Короленко, История моего современника.
2. Излишество в жизненных удобствах и удовольствиях. Вырасти в роскоши. □ Некоторые [актрисы] жили с большой роскошью: свои особняки, лакеи в ливреях, у звонков кнопки из сапфиров и брильянтов, уютные надушенные каретки, ковры, в которых утопала нога. Щепкина-Куперник, Театр в моей жизни.
3. Изобилие, пышность (о растительности). Весна была еще только в начале, и самая настоящая роскошь цветников пряталась еще в теплицах. Чехов, Черный монах. Кругом, куда ни глянь, — Природы роскошь южная, И розы, и герань. Сурков, Из иранского дневника.
4. в знач. сказ. Разг. О том, кто (или что) вызывает восхищение. — А какие теперь ночи в лесу — роскошь! Мамин-Сибиряк, Золотая ночь.
Источник (печатная версия): Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999; (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека
Психология роскоши: почему мы стремимся покупать дорогие вещи
Считается, что более высокая цена на продукт подразумевает его лучшее качество, некую эксклюзивность и прочие бонусы. Зачастую так и есть, но далеко не всегда именно это побуждает людей переплачивать за товар, даже при условии наличия его более дешевой альтернативы.
Дело в том, что потребление представляет собой социальную конкуренцию. Помимо удовлетворения своих базовых нужд, покупая дорогой товар, мы стараемся идентифицировать свой статус как «выше среднего», показать, что «я могу себе позволить», в отличие от других.
Исследования показали, что при восприятии ценности товара человек непроизвольно связывает его стоимость с качеством, тем самым часто приписывая дорогому товару более выгодные качества в сравнении с его дешевыми аналогами, даже если таковых нет.
Это подтверждает эксперимент, проведенный учеными из Калифорнийского технологического института и Стэнфордского университета, который выявил, что люди намного выше оценивают вкус вина, после того как узнают о его высокой стоимости.
Но эксперименты демонстрируют лишь локальный результат потребительских оценок. Но как цена товара влияет на наши решения в реальной жизни? Действительно ли люди предпочитают дорогие вещи только по причине их высокого качества, либо здесь существуют более весомые социальные предпосылки?
Это чем-то напоминает выбор тура для путешествия. Ценность поездки в какую-нибудь экзотическую страну полностью соответствует высокой стоимости тура только за то, что полученные в результате впечатления будут уникальными. Именно ради этого люди готовы тратить большие деньги на перелет и отправиться на другой конец света. Если, допустим, горные пейзажи Чили были бы доступны каждому, то ощущения от их вида не представляли бы для нас такой ценности и не вызывали бы желание за них платить.
Но помимо объективных, рыночных причин переплачивать за продукт, каждый из нас сталкивается с примерами имиджевых инвестиций, когда человек покупает вещь из-за репутации бренда. Если допустить, что высокая стоимость автомобиля Ferrari связана с его мощностью, то его мощность нельзя назвать главной причиной, по которой состоятельный человек предпочитает данную марку машины другим, более практичным в городских условиях автомобилям. В данном случае владелец Ferrari покупает не просто автомобиль — он приобретает индикатор своего статуса, который является пропуском в определенный круг общества.
В силу того, что деньги являются самым закономерным эквивалентом успеха, именно готовность приобретать дорогие вещи является главной мужской демонстрацией превосходства. Эволюционный алгоритм сформировал у самцов некоторых видов необходимость привлекать к себе внимание самок. Например, павлин для этого распускает свой яркий хвост и издает характерные звуки. У оленей эту функцию привлечения внимания выполняет громкий рев. Эти и многие другие животные по заложенному в них инстинкту вынуждены обозначать свое превосходство над другими самцами, которое может выражаться громкими звуками или необычным поведением.
По мнению многих сторонников эволюционной психологии, подобными биологическими рефлексами руководствуются некоторые мужчины, предпочитающие дорогие вещи дешевым. Называя наши потребительские привычки «социальной конкуренцией», Нортон подчеркивает важность противопоставления себя остальным. И если у животных интерес к себе достигается телесными методами (крик, действие), то люди используют для этого главный социальный инструмент — деньги. Этим объясняется стремлением мужчин преподносить женщинам дорогие подарки. Ведь наряду со своим статусом мужчина в данном случае доказывает серьезность своих намерений, подтвержденную некоторой жертвенностью. Другими словами, подарить одну розу могут все, а, например, золотое колье — нет. И если бы социальное позиционирование не требовало от мужчин больших материальных или трудовых издержек, то все удовольствия мира потеряли бы всякую ценность просто в силу своей легкой доступности.
Любо, дорого
Считается, что понятие роскоши за последнее десятилетие сильно изменилось. Вы с этим согласны?
«Роскошь» — одно из слов, которые подверглись глобальной инфляции, употребляется оно чрезвычайно расплывчато, для одного — это пятизвездочный отель, для другого — обувь ручной выделки, для третьего — возможность как следует выспаться.
Но можно ли это понятие хоть как-то сузить, определить?
Роскошь — это расточительство, очень просто.
И где же начинается расточительство?
В 1960-е годы в Москве работал австрийский посол по фамилии Водак, который во время дипломатических ужинов велел подавать исключительно легкую, здоровую пищу, без всяких излишеств, зато возле каждого прибора, как рассказывают, было поставлено по маленькому бокалу с уксусом, в котором растворялась жемчужина, — чтобы никому не пришло в голову заподозрить его в скупости. Это и есть расточительство, роскошь в самом чистом смысле этого слова. Роскошь — это всегда нарушение границ.
Больше похоже на историю из античности.
Да, потому что люди постепенно стали понимать, что эту спираль нельзя раскручивать бесконечно, что страсти и желания порождают новые страсти и желания. Что собственность и обладание могут стать бременем, грузом. Еще Иеремия в Ветхом Завете призывал одуматься, и сейчас многие чувствуют такую же потребность.
Кажется, что новая роскошь — в добровольной аскезе.
Что интересно, так считают, прежде всего, те, у кого всего в избытке. Такая позиция становится все более популярной, можно сказать, модной частью того, что называется lifestyle. Те, кто обеспечен под завязку, тоскуют теперь по пустоте. Но вряд ли вы услышите гимны самоограничению от безработного.
Разве небогатые люди — это не та публика, которая жадно следит за тем, как тратит деньги Пэрис Хилтон?
Да, но только до тех пор, пока у них самих дела идут, с их точки зрения, неплохо. Пока сами они — зрители, смотрящие из-за забора на чужой праздник с намерением перетащить какие-то представления о роскоши в свой мир, мир более или менее обеспеченного среднего класса. Но если ты потерял работу, если ты катишься вниз по социальной лестнице и боишься за свое существование, тогда твои восторги по поводу Пэрис Хилтон быстро сменяются яростью.
О русских олигархах и арабских нефтяных шейхах тоже не скажешь, что на них отразились новые настроения. Они, кажется, продолжают стремиться к яхтам и шампанскому.
Им несомненно не хватает чего-то вроде нового просвещения — какой-то корректирующей установки, свободы мысли, публичных дискуссий. В этих государствах у граждан нет демократических прав, поэтому декадентская роскошь там отлично укореняется. Она герметично изолирована и так же оторвана от народа, как это было в придворной Европе.
О каком времени вы говорите?
О конце XVIII века. Тогда благодаря Французской революции значение роскоши, как и сейчас, пережило радикальные перемены. Чем демократичней общество, тем важней становится, что тебя видят другие. В сословных обществах никто понятия не имел, чем занимался королевский двор в Версале или в Нимфенбурге. Заслуга Французской революции в том, что массы стали наблюдать за тем, как живут богатые. Сегодня Венский оперный бал могут обсуждать в каждой квартире.
Между тем у древних роскошь почти всегда ассоциировалась с чем-то отталкивающим. У римлян слово luxuria (великолепие, излишество, тучность) упоминалось обычно в критическом контексте, как противоположность virtus — добродетели, доблести. Luxuria следовало избегать с помощью самодисциплины, потому что жизнь, полная излишеств, ведет к изнеженности и слабости. Диоген постоянно задавался вопросом: «Что мне на самом деле нужно?»
И каков был ответ?
Разумная, скромная, осмысленная жизнь.
А что думаете вы? Зачем сегодня люди платят по 5000 евро за номер в отеле, куда им каждое утро приносят выглаженные газеты?
Чтобы обладать значимостью, часто мифической. Многие из тех, кто начинают жить на широкую ногу, не имеют ни малейшего представления о том, как это делается. Они покупают барочный шкаф, но не могут открыть потайной ящик или даже не догадываются, что он там есть. Предметы оцениваются ими только по цене, за неимением других критериев только она гарантирует им качество.
Нувориши, то есть люди без стиля, никогда не понимают истинного характера вещи. В XVIII веке жил один венгерский аристократ, который хотел участвовать в карнавальном шествии в Вене, одетый как нищий бродяга, но это обязательно должен был быть самый дорогой костюм нищего за всю историю человечества. Знаете, что он сделал? Он взял картину Караваджо, вынул ее из рамы, проделал в ней дыры и в этом льняном полотнище разгуливал по улицам Вены.
Конечно, можно разбрасывать деньги, сохраняя при этом чувство стиля, но лишь тогда, когда вещи по‑настоящему нравятся, когда их понимаешь, когда чувствуешь механику дорогих часов. А когда победители автогонок разбрызгивают шампанское — это расточение в чистом виде. Шампанское существует для того, чтобы его пили, а не обливали им предметы.
Известно, что большинство товаров люкс приобретаются сегодня женщинами. Значит ли это, что роскошь стала прерогативой слабого пола?
Это тоже связано с политическими и социальными изменениями. Вплоть до конца эпохи Возрождения людям, облеченным политическим могуществом, а это были, в основном, мужчины, надлежало недвусмысленно демонстрировать свое положение с помощью одежды и украшений. Теперь в демократических государствах политикам не нужны больше символы власти. Раньше королевский скипетр символизировал особое высокое положение, сегодня ту же роль играют дамские сумочки — именно они указывают на социальный статус. Так это происходило у аристократии, но в буржуазной среде развитие шло аналогичным образом.
В конце XVIII века мужчинам пришлось привести свой внешний вид к некоторому единообразию: все больше мужчин работали в государственных учреждениях, в банках и конторах, и репрезентативные функции взяли на себя их женщины. Они с этим справились, к тому же положив начало модельному бизнесу. Правда, еще до 1970-х годов считалось, что ширина полосы на мужском костюме указывает на пост, который его обладатель занимает. Чем шире полоска, тем выше должность.
Сегодня на вас как раз полосатый костюм. Какой пост занимали бы вы?
Полоски на моем костюме отстоят довольно далеко друг от друга — но, конечно, не так, как у Черчилля, которого в этом вопросе не сумел обогнать никто.
Итак, если роскошь, по‑вашему, это бессмысленное расточение ценностей, что тогда она такое для бедных?
Ровно то же самое. Роскошь не связана с богатством напрямую. В XIX веке в Канаде было немало индейских племен, сжигавших свои каноэ всякий раз, когда к ним жаловали гости, только для того, чтобы показать, как они богаты. Проблема была в том, что племена эти жили рыбной ловлей, и значит, напрямую зависели от своих каноэ, и потом по нескольку дней страдали от голода, правда, гости об этом ничего уже, конечно, не знали. Канадскому правительству пришлось в 1884 году специально запретить этот обычай.
Ну а сейчас?
Вы помните, что роскошь — это борьба за собственную значимость? Так вот, вы наверняка часто слышали, как гостя, приглашенного к обеду, упрашивают: «Ну съешьте еще кусочек!» или «Разве вам не понравилось?» Как правило, такие реплики произносятся в домах людей небогатых. В сущности, как ни забавно, здесь действует тот же психологический механизм. Еда должна обеспечить чужое признание, она замещает недостающий социальный статус, которого эти люди не имеют. Иногда это происходит буквально. Семьи покупают дорогое французское вино или банку икры, а в конце месяца не могут заплатить за квартиру.
Кстати, насчет икры. В одной из ваших книг вы писали, никогда нельзя быть уверенным, что сегодняшний предмет роскоши завтра не станет ширпотребом.
Несомненно. Вот вам пример: Библия. До эпохи книгопечатания это был предмет роскоши, каждый экземпляр был переписан и иллюстрирован от руки. Или сахар. Во времена Наполеона сахар был дорог настолько, что продавался в серебряных шкатулках, которые, как маленькие сейфы, запирались ключиками, чтобы не вводить в искушение слуг. Сегодня за шкатулку вы заплатите целое состояние, а за сахар — несколько центов. Или вот еще, известно ли вам, почему в Голландии XVII века делали так много декоративных цветочных композиций, выполненных из полудрагоценных камней?
И почему?
Просто настоящие цветы были тогда слишком дороги. Луковица тюльпана стоила столько, сколько сегодня стоит малолитражка. Во времена голландского увлечения тюльпанами Рембрандт спекулировал луковицами и потерял все свое состояние.
Но вернемся к сегодняшнему дню. Недавно одна немецкая телезвезда произнесла фразу, которая еще недавно звучала бы странно. Что-то вроде «Роскошь для меня — это дикое место, до которого практически невозможно добраться, место, в котором человеку не выжить».
Ну, желание убежать от сложившихся обстоятельств понятно. Жители развитых западных стран все больше напоминают царя Мидаса. Как вы помните, согласно греческим мифам, тот едва не умер от голода, потому что все, до чего он дотрагивался, превращалось в золото, в том числе и пища.
А вообще кто-то может и должен устанавливать границы роскоши?
В Древнем Риме существовали такие законы, скажем, закон Оппия (Lex Oppia), проведенный трибуном Гаем Оппием в 195 году до н.э. Он запрещал женщинам носить пурпурные одежды и украшения, регулировал ход и размах званых обедов. В наши дни едва ли можно представить себе законодательные ограничения. Но есть другие инстанции — религия и, прежде всего, гражданская мораль. Историк Макс Вебер называл это протестантской этикой и понимал под этим добровольное самоограничение, границы, установленные традицией.
В Европе сейчас многие призывают к ограничению зарплат для топ-менеджеров.
Для этого уже слишком поздно. Если топ-менеджеров вынудят пойти на публичное ограничение зарплат, фирмы будут выдавать им не только автомобили, как это происходит сейчас, но еще и дома, и прислугу. Фактическое вознаграждение станет еще более теневым, а значит, будет еще хуже поддаваться контролю.
А вот философ Монтескье считал, что без роскоши невозможно, и если богатые не сорят деньгами, бедные голодают.
Экономисты исходят из того, что роскошь желательна, но лишь до тех пор, пока сохраняется социальная стабильность, рынок рабочих мест не напряжен. Если же безработица нарастает, как это сейчас происходит в Европе, то формируется извращенная ситуация, которая приводит к расколу общества.
А мы уже почти в этой точке, так?
Главный вопрос: сохранит ли эта группа людей свою вовлеченность в общий социальный контекст. Если нет, если она отделится от остальных, мы получим классовое общество, такое, как двести лет назад. Элита ходит в особые рестораны, их дети посещают особые детские сады, особые школы. Демократии угрожает опасность, когда возникает группа сверхбогатых, которые устанавливают собственные правила.
Вы слышали про актуальную сейчас тенденцию, так называемое Stealth Wealth, «закамуфлированное богатство»? К примеру, про украшения с драгоценными камнями, вставленными с обратной стороны.
Ну, это несомненные формы проявления нечистой социальной совести. Люди богатые, конечно, помнят о том, что массы сегодня очень хорошо осведомлены об их образе жизни. Многие становятся осторожнее и перестают демонстрировать все, чем обладают.
То есть речь идет об еще большей сплоченности, верно?
Безусловно. Люди, которые прячут богатство, образуют внутри высшего класса новую подсистему. Обыватели даже и не догадываются, а вот немногие члены группы знают совершенно точно, какой ювелир сделал кольцо, и где именно в нем спрятаны бриллианты. С тех пор как средние слои тоже получили возможность покупать дизайнерские вещи — чаще всего, всякие пустяки вроде помады или кошелька, — люди по‑настоящему состоятельные стали обороняться, создавая новые способы выделиться. Например, заказывая себе вещи в единственном экземпляре. Это, конечно, чистой воды декаданс. Надо отдавать себе отчет, что мы его сейчас переживаем.
Существуют совершенно абсурдные порождения индустрии роскоши.
Верно, но наша эпоха в этом смысле не оригинальна. Безумные идеи были всегда. Например, те же комнатные собачки, выведенные специально для привилегированного класса.
Не их ли утонченные дамы прятали к себе под юбку?
И это тоже. Но собачки были нужны для другого. Они первыми пробовали пищу хозяев, которые боялись, что их отравят. Поскольку животные обладали крошечной массой, они быстро реагировали на яды, и если с едой было что-то не так, через несколько секунд они падали замертво.
А вот губернатору Калифорнии Шварценеггеру нужен специальный человек, что бы за сто тысяч долларов в год мыть его машины.
Право распоряжаться людьми — это, конечно, самая большая роскошь. Напоминание о рабстве. Такие богатые имеют собственные службы безопасности, а иногда и небольшие частные армии. Или возьмем футбольную Лигу чемпионов — это же чистейший рынок рабов под эгидой нескольких миллиардеров.
Все больше миллиардеров покупают землю, чтобы оставить ее в неприкосновенности. Появилось специальное понятие — «экологическая филантропия». Вы не считаете, что как раз они-то вкладывают деньги со смыслом?
Экологическая филантропия — красивое название, но оно маскирует иные побуждения. Из-за роста населенности борьба за жизненное пространство становится острее. Когда миллиардеры покупают землю, речь на самом деле идет о будущей обеспеченности жизненным пространством и ресурсами. Интерес представляет даже земля не обжитая и мало пригодная для этого. Скоро эти угодья будут вновь обращены в деньги, я вам гарантирую. Зачем, как вы думаете, пищевые концерны покупают землю в чудесных альпийских лесах? Из-за родников. Вода — предмет роскоши будущего.
Хороший понт дороже денег. Чем была роскошь для наших предков и зачем она нам сейчас
Роскошь — это не просто дорогие вещи, а вызывающая, нарочитая избыточность потребления. С ней пытались бороться, но лишнее раз за разом оказывается желаннее, чем необходимое. Нарочито бессмысленная трата дефицитных ресурсов на протяжении истории становилась то знаком божественного присутствия, то олицетворением политического могущества, то признаком антисоциальных наклонностей. Рассказываем, зачем люди потребляют больше, чем им нужно.
Роскошь — это предметы потребления, не являющиеся не только необходимыми, но выходящие далеко за рамки даже очень комфортной жизни. Роскошь может быть количественной, когда речь идет об огромном количестве имущества, и качественной — когда потребляются только лучшие или очень редкие товары.
Не так давно в шведский язык вошло понятие лаго́м («в самый раз; столько, сколько нужно») — характерное явление протестантской этики. Вряд ли предки современных шведов, грабившие прибрежные поселения, сколько-нибудь уважали лагом. Роскошь — это прямая противоположность умеренности. Она нецелесообразна и бесполезна. Другая важнейшая черта роскоши — ее демонстративность. История знала множество примеров, когда на широкую ногу жили те, кто не мог себе этого позволить — от разорившихся дворян до правителей, которые спускали казну, чтобы пустить пыль в глаза.
При этом роскошь относительна и порой принимает парадоксальные формы — она не связана с богатством напрямую и не обязательно материальна. Роскошным может быть элегантный клошар, который вальяжно сидит на скамейке с бутылкой портвейна, провожая взглядом спешащих на работу обывателей. Роскошь во всех своих разнообразных формах — это обладание дефицитным ресурсом и готовность бестрепетно его расточать.
История роскоши
Демонстративная роскошь
Когда-то богатство элит было ярким, показным и беззастенчивым. В условиях, когда общественная иерархия воспринималась как неприкосновенная, нарочитая пышность царских дворов выглядела естественно. Обладателям благ даже вменялось в обязанность их демонстрировать: так в глазах наблюдателей укреплялся статус и олицетворялось процветание страны в целом. Знать устраивала масштабные праздники, даже если приходилось тратить последнее — такое происходило во всех человеческих обществах и при самых ограниченных в ресурсах. Простые смертные удовлетворяли свою потребность в зрелищах, наблюдая баснословные излишества сильных мира сего.
Роскошь сопровождала древних властителей и после смерти. Скажем, китайский император Цинь Шихуанди отправился в мир иной под конвоем знаменитой «терракотовой армии« из восьми тысяч глиняных воинов, причем стены его мавзолея были украшены созвездиями из драгоценных камней, а саркофаг из чистого золота омывали реки ртути.
В Средние века роскошь была неотъемлемым элементом рыцарских турниров, праздничных шествий, приемов и церковных обрядов. По словам французского исследователя Филиппа Перро, «феодальная рыцарская роскошь (богатые доспехи и упряжь, турниры и парады) или роскошь религиозная (величие соборов, великолепие церковного облачения, торжественные коронации и прочие празднества) знаменовали собой некий признак вызывающего уважение превосходства, которым любовались, пребывая в робком ослеплении». Роскошь была сословной чертой: рыцарские обычаи велели растрачивать, не унижая себя трудом. Поэтому к богатству торговцев относились с некоторым презрением — оно не было осенено аристократическим сиянием или кардинальским достоинством.
Обретенное право на высокое положение основывает иерархию, или, точнее, сакральный порядок. Доблесть, богатство, расточительство — вот непременные составляющие дворянского статуса в Европе вплоть до победы буржуазии в XIX веке.
Марсель Энафф
Только начиная с эпохи Возрождения роскошь начинает вытесняться в приватную жизнь. Светские интеллектуалы-гуманисты украшают свои дома произведениями искусства и редкостями, а богатые дельцы и ремесленники начинают формировать новый общественный класс в ренессансных городах. Последний всплеск беззастенчивой и бурной роскоши правящих кругов в Европе пришелся на XVII–XVIII столетия, эпоху абсолютизма. И хотя придворные часто уже не слишком напоминали представителей воинского сословия и использовали шпагу лишь как эстетическое дополнение к кружевам, пышность ассамблей и дворцов была лебединой песнью архаической схемы «награбить в походе — растратить на пиру».
На торжествах Короля-Солнца Людовика XIV рекой лились редкие вина, строились пирамиды из причудливых блюд, демонстрировались сложные театрализованные представления с участием огромного количества человек, хлестали цветные фонтаны и гремели фейерверки. Организация одного такого мероприятия требовала значительных ресурсов и человеческих усилий. Рассказывают, что Франсуа Ватель, визионер от кулинарии и подачи, бросился на шпагу, узнав, что подвоз рыбы к королевскому празднованию может задержаться (ее привезли вовремя, но повар был уже мертв).
Аристократы были достойны своих королей, стараясь приблизиться к ним в великолепии. Это была эпоха париков-кораблей, огромных гардеробов и постоянно обновляющихся вызолоченных интерьеров. Воплощением праздности и мотовства, переходящего в исступленную жестокость, становится фигура либертена. Если Мария-Антуанетта по легенде наивно советовала голодной толпе за отсутствием хлеба есть пирожные, то персонажи де Сада отлично знают, что у народа пирожных нет, и очень этим довольны.
— Эти остатки могли бы достаться беднякам, — сказал Олимп.
— Для нас не существует бедняков, во всем мире есть только мы, — ответил Франкавилла, — мне ненавистна сама мысль, что кто-то еще может получать удовольствие от того, что служит мне.
— Какое мне дело до каких-то бедняков, если у меня самого нет ни в чем недостатка, — сказал принц, — их лишения только добавляют остроты в мои удовольствия.
Маркиз де Сад
Укрощенная роскошь
Учитывая, что глубина имущественного разрыва привела французскую элиту к гибели, уже в XIX веке, например, Наполеон III вел себя куда скромнее, подчеркивая, что опирается на волю народа. По всей Европе монархии ограничивались конституциями, а роскошь стала куда менее броской. Теперь никто из правителей не стал бы заявлять, как маркиза де Помпадур, что «после меня хоть потоп» — во всяком случае, публично.
С развитием буржуазного общества роскошь стала более разумной и доступной (что само по себе похоже на оксюморон). Значительная часть извлекаемой из производства стоимости, которая раньше с помпой тратилась на увеселения меньшинства, теперь возвращается в оборот. Это, с одной стороны, ускоряет обогащение владельцев капитала, а с другой — делает вещи, которые прежде были только у избранных, доступными большинству: например, с помощью магазина готового платья, сменных воротничков и манжет всякий может одеться в костюм. Макс Вебер связал развитие капиталистических отношений северной Европе с трудовой этикой, характерной для протестантов: уважение к труду, сдержанность, бережливость, нетерпимость к расточительству. Во времена модерна разбрасывать золото в толпу, хохоча, могут разве что бандиты, сохранившие архаический дух нерыночного экономического взаимодействия.
Если когда-либо я и видел роскошь, то только на Востоке. Там можно встретить людей в лохмотьях, кишащих паразитами, зато на руках у них золотые браслеты. Вот люди, для которых Красота важнее Добра. Их одежда — не ткань, а цвет. Им важнее табак, а не пища. Как прекрасно это превосходство идеи, чтобы ни говорили.
Гюстав Флобер
Художники романтической направленности вполне могли сочетать экзотические редкости с крайней и даже демонстративной бедностью — богема всегда балансировала на границе противоположных классов. Однако для светских хлыщей предметы роскоши часто были способом создать видимость богатства, которым они не обладали. Хорошая иллюстрация этому явлению — картина Павла Федотова «Завтрак аристократа». Разодетый в «восточные» шелка юноша воровато дожевывает кусок пустого хлеба, укрывая ломоть от внезапного гостя. Мода на восточную экзотику, зародившись среди имущих классов, быстро приобрела широкую популярность, и в начале ХХ века японские шкатулки и веера уже считались пошлостью.
Софья Петровна Лихутина на стенах поразвесила японские пейзажи, изображавшие вид горы Фудзи-Ямы, — все до единого; в развешанных пейзажиках вовсе не было перспективы; но и в комнатках, туго набитых креслами, софами, пуфами, веерами и живыми японскими хризантемами, тоже не было перспективы. Когда Софья Петровна Лихутина в своем розовом кимоно по утрам пролетала из-за двери к алькову, то она была настоящей японочкой.
Андрей Белый. Мой Петербург
Один из парадоксов культуры потребления того времени состоял в том, что воинской элите, то есть офицерам, еще долго вменялась необходимость жить на широкую ногу — поддерживать идеальный внешний вид, посещать строго определенные недешевые магазины и заведения, что они на самом деле не могли себе позволить, не влезая в долги. Лев Лурье рассказывает о быте дореволюционных петербургских гвардейцев: «Офицер мог сидеть в театре не дальше седьмого ряда партера. Причем только в двух императорских театрах — в Мариинском и в Михайловском. Если он заказывал вино, то мог выпить один бокал, а платил за целую бутылку. Он не мог торговаться с извозчиками. Там, где другой, обыкновенный человек платил 15 копеек, ему приходилось платить рубль». В изменившемся мире офицеры все еще были вынуждены выполнять прежнюю рыцарскую обязанность — много тратить.
Скрытая роскошь
Со временем поменялись и эстетика власти, и законы статусного потребления. Исследователи политической культуры ХХ века (Эрик Фегелин, Эмилио Джентиле) называют это время рождением «политической религии», которая пришла на смену религии традиционной. Гражданские религии присваивают сакральный статус событиям, которые прежде носили светский характер, а для этого необходимо обеспечить их роскошными декорациями (например, военные парады и государственные праздники). Это отчасти объясняет пышность жизни нынешней верхушки и относительную лояльность к этому населения: наследуются отношения народа и власти, существовавшее при традиционной религии.
Наиболее беззастенчиво роскошь в ХХ веке демонстрировали эксцентричные диктаторы из обществ, которые не прошли (или не в полной мере прошли) секуляризацию. В 1970-х на корону императора Центральноафриканской империи Бокассы I ушла четверть годового экспортного дохода страны, а его ботинки вошли в книгу рекордов Гиннеса как самые дорогие в мире. Президент Уганды Амин Иди также разорял казну ради дорогих туфель и автомобилей, а в своей развратности дошел до того, что стал каннибалом. Подобный стиль показного потребления до сих пор свойственен элитам стран, которые являются неограниченными монархиями — как и в XIX веке, Восток остается последним прибежищем помпезной роскоши старого образца.
Что до западного мира, то когда основанием легитимности правителя стала считаться народная, а не божественная избранность, политикам стало неприлично козырять богатством — напротив, оно теперь воспринимается как признак коррупции и осуждается. Это касается и представителей западных «монархий на минималках». Кейт Миддлтон, герцогиня Кембриджская, принцессы Евгения и Беатрис, а также другие члены британской королевской семьи любят иногда появиться в вещах из масс-маркета (которые на следующий день буквально сметают с прилавков). Таким образом «роялс» формируют имидж людей, близких к народу, даже если на самом деле между ними пролегает пропасть. Демонстрировать отсутствие дистанции между властью и подданными необходимо, чтобы народ не сократил ее самостоятельно, отказавшись от монархии.
Самые желанные и символически окрашенные приметы шикарной жизни — нематериальны. Теперь шик это уже не золото и бриллианты, а компетентность и осведомленность. Приобщиться ко всему этому позволяют хорошее образование, экономия времени (быстрые перелеты, отсутствие необходимости работать по дому, делегирование бытовых задач), доступ на любые выставки и постановки по всему миру. С точки зрения американского профессора Элизабет Керрид-Хоккет такое незаметное потребление опаснее открытого, поскольку ведет к увеличению разрыва между богатыми и бедными на интеллектуальной и чувственной территории.
О спросе на нематериальный шик и «роскошь для себя» попадает и призыв «инвестировать во впечатления». По мнению французского философа и социолога Жиля Липовецки, новый люкс ориентирован на «поиски новых ощущений и удовольствия — эмоционального, эстетического, чувственного». Филипп Перро отмечает: «Роскошь проявляет и выражает себя лишь при условии нехватки чего бы то ни было. Поэтому коль скоро в каждом обществе в каждую эпоху нехватка своя, то и роскошь тоже своя, причем одно не существует без другого». Судя по всему, в современности одним из самых ценных ресурсов стало время, которое можно потратить на «саморазвитие» и «досуг».
Теория роскоши
С давних времен роскошь порицали церковные мыслители — например, святой Бернард Клервосский обрушивался на избыточное убранство храмов, а начиная с Реформации церковный минимализм стал реализовываться на практике протестантами. Джироламо Савонарола разводил во Флоренции «костры тщеславия», куда отправлялись слишком суетные вещи и произведения искусства. Но приметы роскошной жизни, меняясь, все же не торопились исчезать.
Теория роскоши начала формироваться в работах французских и британских авторов XVIII-XIX веков, когда этот вопрос стал активно переосмыслялся. Против нарочитого шика выступали утописты социалистической направленности и представители классической политэкономии (Анри Сен-Симон, Жан-Батист Сэй). Роскошь казалась крайним, наиболее раздражающим проявлением социального неравенства как такового. В период французской Реставрации нашлись у нее и свои защитники (Сен-Ламбер, Анри Бодрийяр), трактующие ее как признак процветания государства.
Феномен роскоши пытались трактовать разными способами. Например, Эмиль Лаверье, осуждая показное богатство, в духе механистической философии объяснял механизм его возникновения биологическим инстинктом — он же заставляет птицу украшать гнездо цветными и блестящими мелочами. Экономисты определяли роскошь как закономерный эффект капиталистического способа производства — человек произвел больше, чем ему нужно для выживания, значит, излишек можно освоить через сверхпотребление.
Вернер Зомбарт связал становление капитализма с потребностью высших классов окружать себя роскошью. Особую роль в этом процессе он отводил женщинам, которые требовали повышенного комфорта, будь то приятные телу ткани или сладости. Для поддержания образа жизни (проще говоря, для покупок) требовалась уже не просто феодальная земля, а свободные деньги. Буржуазия как обладатель чистой прибыли имела такую возможность и подражала аристократии в вопросах вкуса, а та, в свою очередь, ориентировалась на буржуазный стиль поведения.
Поскольку женщина исторически отвечала за убранство дома, инициатива в покупке и изготовлении предметов быта исходила от нее. В вопросе связи женщин и роскоши с Зомбартом согласен Жиль Липовецки, который утверждает, что ситуация остается похожей и сегодня: «80% покупок во Франции совершают женщины. Эта цифра не менялась с 1920-х годов, со времен проведения первых маркетинговых исследований. В потреблении женщина на первом месте по-прежнему. Целые подразделения огромного рынка роскоши работают только на женщину — я говорю о драгоценностях, мехах».
Экономический подход, фокусирующийся на практических вопросах хозяйствования, не раскрывает символических аспектов роскоши, ее влекущей силы, не говоря уже о ее темных глубинах. В работе «Теория праздного класса: экономическое исследование институций» социолог Торстейн Веблен ввел понятие «демонстративное потребление» (или же статусное потребление), заложив основания для исследований потребительского поведения. Эта теория объясняет, почему даже в небогатых обществах элиты устраивали пышные публичные празднества, а дворяне на протяжении всей истории кутили до разорения. Демонстративное потребление связано не столько с удовольствием от тех же дорогих тканей и вкусных блюд, сколько с наслаждением от самого факта траты ресурсов. Такое поведение сигнализирует о высоком положении, закрепляя его, в конечном счете, в символических иерархиях. Так что жестокие либертины де Сада были в каком-то смысле последовательны в своей радости от того, что у бедняков нет даже самого необходимого: сама идея обладания статусными вещами, будь то дорогая машина или редкие винтажные кроссовки, основана на понимании того, что в другие испытывают лишения.
Французский философ и социолог Жорж Батай подчеркнул иррациональную природу и трансгрессивный потенциал роскоши. Он полагал ее неотъемлемой составляющей человека, которая коренится там же, где истоки всякого буйства и чрезмерности. Роскошь он считал частным случаем непроизводительной траты — невосполнимого расхода, который является прямой противоположностью пользе и противоречит протестантской этике умеренности. Экономика траты по Батаю упраздняет капиталистический рациональный обмен — дар альтруистически побеждает идею равновесности, отменяет накопление.
С этой точки зрения рабочий стол можно упразднить, поставив на него стакан — и уже не важно, элитный там алкоголь или пиво «Охота крепкая». Такой стол становится праздничным, а значит, роскошным. Субъект разрывает путы необходимости в согласии с присказкой «с утра выпил — весь день свободен». Освобождение от требований полезности в современном мире — это роскошь. Праздностью обладают или высшие, или маргинализированные слои общества. Остальные вынуждены дожидаться пятницы и отпуска, чтобы выкроить немного свободы.
Я ставлю перед собой на стол большой стакан спиртного. Я был полезен, я купил себе стол, стакан и проч. Но этот стол больше не является орудием труда — он служит мне для пития спиртного. Поставив на стол свой стакан, я уничтожил этот стол, или, по крайней мере, я уничтожил труд, который требовался для его изготовления. Этот стол в этой комнате, отягощенный моей прикованностью к труду, на какое-то время получил своей единственной целью разгул.
Жорж Батай
Отметим, что у всего есть своя цена, особенно у роскошной жизни. «Роскошь есть излишние расходы, которые доводят до бедности, а мотовство — расходы, которые доводят до болезни», — учил Иммануил Кант. «А иногда до смерти!», — радостно подтвердил бы «суверенный человек» Батая. Крайняя форма роскоши — уничтожение. «Бытие — это также чрезмерность бытия, оно возвысилось до невозможного», — писал философ. Слишком концентрированное бытие взрывается изнутри. Древний потлач, равно как и гусарская пирушка или кутеж «проклятых поэтов» не обходились без разрушения имущества. Либертины не ограничивались жестокостью к другим и зачастую были готовы сами пасть жертвой разврата. Истинная роскошь стремится к предельности, к жертвоприношению.
К теориям роскоши и нищеты, обыденности и праздника обращаются в ХХ веке, кроме Батая, другие исследователи, например, Жан Бодрийяр. Преодоление этих оппозиций, выход из пространства пользы Фридрих Ницше связывал с дионисийским началом, Михаил Бахтин — с понятием карнавала. Во всех случаях речь идет о способах выхода за рациональный порядок целей и средств, о трансгрессии. Диоген, который выбросил свою единственную чашку, увидев, как мальчик пьет из горсти, и дерзил македонскому царю, чтобы тот не мешал ему загорать, жил в роскоши, потому что занимался тем, что выходит за пределы утилитарности — отвлеченными размышлениями.
В науке есть горькая нужда человека; в философии — роскошь, избыток духовных сил. Философия — скорее расточительность, чем экономия мышления. В философии есть что-то праздничное и для утилитаристов будней столь же праздное, как и в искусстве.
Николай Бердяев
Таким образом, исторически роскошь восходит к богатствам, которые добывались древними воинами в походах, достигает максимума в феерических тратах императоров и абсолютистских монархов, затем мелеет и теряется в демократической концепции «доступной роскоши». Однако, как отмечает итальянская исследовательница Патриция Калефато, этот идеал тоже отошел в прошлое: «Сейчас речь идет о роскоши, которая связана с нарушением норм, которая оказывает предпочтение уникальному, а не серийному объекту». Самыми шикарными считаются вещи, которые персонализируют или изготавливают на заказ, как это было до индустриального массового производства.
Наконец, статусное потребление все больше уходит в сферу культуры и образования. Учитывая, что роскошь всегда представляет собой предмет дефицита, в мире, где к знанию стремятся все, подлинным шиком может оказаться осознанная свобода от надсадного «саморазвития». Другой топовый предмет элитного потребления — духовный опыт, успешность которого трудно измерить для выстраивания социальных иерархий. Трансгрессивное переживание бесплатно. Тем не менее, его внешними признаками считают посещение медитаций, тренингов по личностному совершенствованию, владения флоат-капсулами — все это составляет фронтир идеи «роскошь для себя».