в чем смысл фильма однажды в голливуде
Счастливая девятка
Действие вращается вокруг безумной жизни Голливуда на рубеже 1960-1970-х. Новые звезды, фильмы, имена. Самый модный режиссер Роман Полански, автор «Ребенка Розмари», живет со своей новоиспеченной красавицей женой Шерон Тейт (Марго Робби) неподалеку от вымышленного героя фильма Рика Далтона. И у всех на слуху имя главаря хиппи Чарльза Мэнсона.
«РГ» удалось побеседовать с режиссером перед американской премьерой новинки.
На мой взгляд, ваш девятый и, как вы обещали, предпоследний фильм очень отличается от предыдущих. В одном из интервью вы сказали, что это ваше любовное послание Голливуду.
А что конкретно послужило для вас вдохновением для сценария?
Это верно, что сюжет основан на дружбе актера Берта Рейнолдса с Хэлом Нидемом, его другом и дублером?
Квентин Тарантино: Я не задумывал фильм именно об этом убийстве. Из-за этой неописуемо страшной трагедии Шэрон Тейт как бы выпала из обоймы и осталась «замороженной во времени». А ведь была подающей надежды молодой актрисой, и я хотел возродить память о ней. Роман Полански серьезно думал снять ее в главной роли в «Ребенке Розмари» и не сделал этого по чисто этическим причинам. Она была в 60-е годы крайне популярной, среди ее друзей был и Стив МакКуин, который тоже эпизодически появляется в моем фильме. Мне кажется, Марго Робби прекрасно передала дух Шэрон, как бы жившей в ритме танца. Я хотел показать один ничем не примечательный день из ее тогда безоблачной жизни в столице Голливуда.
Роман Полански как-то отреагировал на вашу идею снять фильм, где в качестве персонажей появляются и он сам, и его покойная жена? Вы спросили его разрешения?
Квентин Тарантино: Я с ним не советовался и его не оповестил. Мне казалось, что история убийства Шерон Тейт на восьмом месяце беременности и ее ребенка уже стала фактом истории и из личной трагедии превратилась с момент исторической важности. И я вправе рассказать ее, какой вообразил. Но когда я закончил сценарий, он узнал о проекте и связался со мной через нашего общего друга, которому я давал читать сценарий. Он успокоил Романа, и на этом все кончилось. Я с ним не встречался.
Вы требовательный режиссер?
Квентин Тарантино: Я, в общем, неплохой парень. Но в актере, помимо таланта, что само собой разумеется, ценю чувство юмора, профессионализм, вежливость, точность, подготовленность и собранность, безукоризненное знание текста и умение получать от работы удовольствие. А атмосферу на съемочной площадке я обеспечу.
Конец прекрасной эпохи. Рецензия на фильм «Однажды в… Голливуде»
Максим Гареев посмотрел новый фильм Квентина Тарантино, который неожиданно оказался самым трогательным в карьере культового режиссера.
Тарантино нас давно приучил к тому, что каждый его новый фильм — это всегда событие. Его работы горячо обсуждают, о них спорят до умопомрачения, но так или иначе их посмотрят более-менее все. Потому что это Тарантино.
Новую картину ждали одновременно с воодушевлением и некоторой тревогой. Ее сюжет невероятно интриговал, так же как потрясающий актерский состав и атмосфера заката «золотого века» Голливуда. Плюс сам постановщик давно грозится уйти из кинематографа после того, как снимет 10 фильмов. «Однажды в… Голливуде», как известно, — его девятая работа.
Тревожило то, что с Каннского фестиваля этого года картина увезла лишь Премию пальмовой собаки, которая присуждается за лучшую роль четвероногого друга. В год 25-летнего юбилея триумфа «Криминального чтива» на Лазурном берегу это, если честно, не очень-то впечатляет. К тому же при небывалом ажиотаже критики встретили фильм довольно сдержанно, так что разговоры на тему «Тарантино уже не тот» потихоньку начали разгораться с новой силой.
Что же получилось у постановщика, который, кстати, представил свое детище в Москве и успел очаровать огромное количество людей — от журналистов до министра культуры Владимира Мединского? А получился пусть и не шедевр сродни тому же «Криминальному чтиву» (хотя что вообще может с ним сравниться?), но кино очень хорошее. Более того, это самый личный и трогательный фильм Тарантино за всю его карьеру.
Мы с головой окунемся в Лос-Анджелес 50-летней давности, услышим чуть ли не весь хит-парад той поры, посмотрим хитовые фильмы и сериалы, увидим на экране будто бы оживших легенд, включая Брюса Ли и Стива Маккуина, познакомимся с хиппи, которые вряд ли теперь покажутся безвредными «детьми цветов», заглянем на съемочные площадки… И если кто-то, может быть, посчитает картину затянутой и практически бессюжетной, то лично мне оттуда не хотелось выныривать как можно дольше. Потому что погружение в эпоху оказалось стопроцентным. Все компоненты Тарантино превратил в такой вкусный коктейль, который хотелось смаковать часами.
Фирменные диалоги режиссера, операторская работа Роберта Ричардсона, как всегда, со вкусом подобранный саундтрек, ну и как вишенка на торте — выдающаяся игра актерского ансамбля. У каждой звезды здесь свой выход, порой даже чуть ли не микроскопический, однако запоминаются здесь абсолютно все. Но лучше всех все же Леонардо Ди Каприо, Брэд Питт и Марго Робби.
У первого получился просто-таки восхитительный взбалмошный и истеричный актер, изо всех сил пытающийся не выйти в тираж. Лео невероятно передал все эти его ужимки, истерики, нервный тик, а уж в сценах на съемках вестерна он и вовсе зажег по полной программе. Будет несправедливо, если за эту работу его ни на что не номинируют.
Питт же показал высший пилотаж в роли его друга и дублера — каскадера Клиффа Бута. Настоящий мужик и верный друг, герой войны, который не боится ни Бога, ни черта, ни даже самого Брюса Ли (уморительный эпизод, кстати!) и обожающий кино. Ну а слухам, что о его персонаже распускают, верить решительно не хочется. Брэд показал всем, что его рано списывать со счетов.
Ну а Марго Робби — это отдельный разговор. Похоже, что Тарантино обрел свою новую музу. То, с какой любовью постановщик показывает нам и эту актрису, и Шэрон Тэйт, которую она сыграла, — словами не передать. Это надо видеть. И даже пусть у нее не так уж и много экранного времени по сравнению с главным дуэтом, но не влюбиться в нее просто нельзя. Образ получился просто фантастическим и невероятно трогательным.
Но самое главное в этом фильме — нескрываемая меланхолия режиссера. Мы видим, насколько картина для него является личной. Пожалуй, впервые его персонажам хочется по-настоящему сопереживать: и сумасбродному Рику Далтону, и верному Клиффу Буту, и, конечно же, прекрасной и воздушной Шэрон Тэйт. Тарантино не скрывает своей грусти по тому времени, по той трагедии, произошедшей в доме Романа Полански, к которой нас медленно, но неотвратимо весь фильм подводят.
Режиссер мастерски нагнетает свой фирменный саспенс, вылившийся в настоящее побоище в финале, пусть и не такое масштабное, как мы от него обычно ждем. Но концовка при этом получилась щемяще грустной, из-за чего запросто можно выйти из кинозала с разбитым сердцем. Особенно если ты знаешь, как все было на самом деле.
Кто же еще может в эпоху блокбастеров снять настолько авторский и глубоко личный фильм, который идет почти три часа? Похоже только, что Квентин действительно намерен завязать с кинематографом. И это добавляет щепотку грусти.
«Я шагаю по Сансет-бульвару». Каким получился дебютный роман Тарантино
Текст о Квентине Тарантино я пишу у себя в голове последние лет 12, поэтому, когда в связи с выходом беллетризованной версии «Однажды в Голливуде» мне предложили, уйдя от формата рецензии, поразмышлять о режиссере (теперь и писателе) в целом, я тут же согласился, полагая, что с этим точно не возникнет проблем. Проблемы возникли сразу: до размеров эссе норовила разрастись каждая отдельно взятая фраза. Поэтому для материала, который вы сейчас прочтете, я сжал до абзаца и собрал под номерами ровно те мысли, от которых не мог отделаться последние несколько дней.
1. Лучший зачин текста о Тарантино написал в свое время Сергей Добротворский. Поле занято, тема закрыта, тягаться бессмысленно, а начинать с чего-то надо, поэтому просто процитирую: «Эффект Квентина Тарантино проще всего описать лексикой его собственных персонажей: «Ни с места! Лицом, такая мать, вниз! Это, мать-перемать, ограбление. … Во Франции спросишь биг-мак, так хрен принесут. Надо, понимаешь, говорить ле биг-мак… А сейчас мы послушаем хорошую музыку! Настоящую музыку веселых 70-х. «»
2. Когда я смотрел «Джанго освобожденного» (седьмой фильм Тарантино о приключениях охотника за головами и беглого раба, объединившихся во имя справедливости, наживы, торжества любви и развеселых перестрелок), меня не покидало ощущение, что это очень качественная, сделанная с огромным уважением к оригиналу экранизация какого-то неназванного романа: произносимые героями тексты сообщали подчас больше, чем собственно картинка. Фильм казался вторичным по отношению к сценарию, по которому был снят. Именно за сценарий к «Джанго» Тарантино впоследствии получил свой второй «Оскар». Предыдущую статуэтку — за «Криминальное чтиво» — ему тоже присудили как сценаристу.
3. До сих пор не знаю, не понимаю, как относиться к последовавшему за второй «сценарной» статуэткой фильму «Омерзительная восьмерка» (кровавый клаустрофобный вестерн с аллюзиями на «Мышеловку» Агаты Кристи и автореминисценциями из «Бешеных псов»). Потому что, как по мне, он буквально омерзителен. Однако воспоминания об этом фильме живут самостоятельной жизнью, трансформируя его, фильма, реальность –– у него густая, романная атмосфера, которая не выветривается, не вымывается из головы, –– и вот уже все увиденные мерзости ты списываешь на собственное расшалившееся воображение. И пересматриваешь. И жалеешь об этом. И снова память подсовывает воспоминания, говорящие в пользу фильма –– не в твою. И снова, чтобы еще раз во всем разобраться, ты садишься его смотреть.
4. Один из моих любимых моментов в «Бесславных ублюдках» (фильм, в котором Вторая мировая заканчивается в 1944 году: побеждают союзники, но фактически выигрывает войну полковник СС) –– когда Шошанна и ее возлюбленный Марсель договариваются спалить свой кинотеатр в день нацистской премьеры, на которой будет присутствовать вся верхушка Рейха. В качестве горючего материала они решают использовать кинопленку. Внезапно сцена прерывается и закадровый голос разъясняет зрителю, что «в те годы кинопленка на основе нитрата целлюлозы была настолько огнеопасной, что бобины запрещалось вносить в трамвай, –– она мгновенно воспламенялась и горела в три раза быстрее бумаги» и т. д. После непродолжительной псевдодокументальной вставки действие продолжается. Я люблю этот момент, в частности, за то, что автор фильма здесь вступает в прямой диалог со зрителем, то есть лично со мной, после чего мы оказываемся как бы в сговоре. Из зрителя я превращаюсь в соучастника –– не только покушения на Гитлера и Геббельса, но всего происходящего. Тарантино не ломает четвертую стену, он просто ее отменяет.
5. Роман Квентина Тарантино «Однажды в Голливуде», местами повторяющий, но в большей степени переосмысливающий события одноименного фильма, с первых строк звучит тем самым голосом из-за кадра. Вынесенный на обложку тэглайн «Голливуд 1969-го: жаль, вас там не было» на самом деле обманка, потому что четвертой стены в этой книге не существует изначально –– если вы хотя бы заглянули под обложку, вы там были. Эффект погружения создается, в частности, за счет того, что на страницах книги автор перечисляет сотни давно забытых имен актеров, статистов, каскадеров, гримеров, художников, помрежей –– они, как лица из толпы, ни о чем вам толком не говорят, но вместе с тем образуют собой ту непреложную реальность, из которой соткана ваша жизнь; автор вспоминает названия десятков умолкнувших песен –– они, как окружающие вас на улице вывески, являясь частью белого шума, подспудно дополняют пространство, оказываются чем-то вроде маркеров, зарубок в памяти.
Тарантино не ломает четвертую стену, он просто ее отменяет.
7. Клифф Бут –– как в фильме, так и в романе –– это работающая на холостом ходу машина для убийств, но если в киноверсии он пару раз действительно слетает с катушек (сцена у машины на ранчо Спана, эпизод у каминной полки в доме Рика), то в книге эта ипостась Клиффа в режиме реального времени не вырывается наружу ни разу. О боевом прошлом и будущем героя мы узнаем из периодических флешбеков, отсылающих нас к событиям, предшествовавшим началу романа, а также к будущей истории с огнеметом Рика, которая, как говорилось выше, вынесена за скобки. Клифф здесь то и дело оказывается в ситуации, когда он того и гляди кому-нибудь вмажет, но ни разу этого не делает (хотя в какой-то момент возникает ощущение, что Бут в книжной версии прикончит Чарльза Мэнсона и на том все закончится –– но нет). В общем, если фильм «Однажды в Голливуде» был чем-то вроде тарантиновского «Я шагаю по Москве» с некоторой примесью насилия, то роман «Однажды в Голливуде» –– это уже в буквальном смысле «Я шагаю по Сансет-бульвару». Бесконфликтная история о том, как бывает все на свете хорошо, потому что в ситуации победившей жизни нет никакой необходимости показывать кулаки (если только это не «Четырнадцать кулаков Маккласки»).
8. Внезапно врываются кони, слышится пальба, а вокруг воцаряется Дикий Запад и старый добрый XIX век: в книгу оказывается вшит, а потом по тем же швам распорот и выпотрошен самый настоящий вестерн. Поначалу читатель не понимает, что происходит, и просто следит за воссоединением ковбойской династии, на первых порах не сулящим ничего, кроме крови, крови, крови. История ширится, обрастает подробностями, несколько раз соскальзывает в прошлое, и ровно в тот момент, когда ты окончательно забываешь и о Голливуде, и Рике Далтоне, тебя выбрасывает на поверхность, в самую гущу событий –– на съемки вымышленного пилота к реально просуществовавшему два сезона сериалу «Лансер». Чтобы рассказать о создании вестерна, Тарантино сперва погружает нас в него с головой. В дальнейшем –– до самой последней страницы мы так и будем то проваливаться в вымышленный мир «Лансера», то выныривать обратно, оказываясь на съемках, где главного злодея пилотной серии играет приглашенная звезда Рик Далтон. Ранним утром жизнь казалась Рику беспросветной, загубленной. За полночь, после телефонной репетиции с восьмилетней партнершей по площадке, Далтон понимает, какой же он, в сущности, везунчик. Хотя ничего сверхъестественного, по большому счету, не произошло. Обычный день из жизни съемочной группы однажды в Голливуде.
Если фильм «Однажды в Голливуде» был чем-то вроде тарантиновского «Я шагаю по Москве» с некоторой примесью насилия, то роман «Однажды в Голливуде» — это уже в буквальном смысле «Я шагаю по Сансет-бульвару».
9. В финале фильма Тарантино переписывает историю Шэрон Тейт: августовской ночью 1969 года ее жизнь не обрывается. В книге, где время подчинено иной повествовательной логике, мы заранее знаем: ей, по сути, ничто и не угрожает. Убийство актрисы, совершенное в реальной жизни членами секты Чарльза Мэнсона, убийство, фактически положившее конец золотой эре Голливуда, здесь (как бы) изначально предотвращено. Мы видим Голливуд, каким, по мнению Тарантино, он мог и должен был остаться. Таким –– в этой вымышленной, но все же реальности –– он и останется. А потому история Шэрон Тейт и Романа Полански, снабженная в фильме немалой долей саспенса, в книге укладывается в три счастливых дня и сводится к упомянутой выше мелодраме (где, впрочем, вся «драма» состоит в том, что Шэрон ни в один из описанных вечеров не удается спокойно почитать). Красивые люди под красивую музыку решают выдуманные проблемы, а зритель (он же читатель) знает наперед, что все будет хорошо.
10. «Фильм куда интереснее жизни, –– пишет Сергей Добротворский в тексте о Квентине Тарантино, приведя читателя от лучшего зачина из возможных к лучшему же финалу. –– Хотя бы потому, что фильм, в отличие от жизни, можно взять напрокат. И прокрутить с любого места в любом направлении… Чтобы мертвые оживали и живые бацали твист под любимую музыку».