в чем проявлялся культ сталина

«О культе личности И.В. Сталина и его последствиях…»: зачем был нужен самый влиятельный доклад XX века?

Возникновение культа личности

Возвеличивание личности И.В. Сталина средствами СМИ, пропаганды, в произведениях культуры и государственных документах началось примерно в середине 1920-х годов. Этот нескончаемый информационный поток формировал общественное представление о том, что своему экономическому или социальному успеху страна обязана лично вождю. Более того, даже своим личным счастьем каждый простой советский гражданин был обязан Иосифу Виссарионовичу! Своего пика культ личности И.В. Сталина достиг после окончания Великой Отечественной войны. В многочисленных проблемах послевоенного времени, в личных бедах и невзгодах советские люди, как правило, винили местную власть (директора заводов и председатели колхозов, руководители советов и партийных органов), а верховная власть в лице вождя воспринималась последней надеждой к спасению. Такая почтительность и обожествление Сталина объяснялись не только личным выбором или убеждениями: это пропагандировалось всей советской идеологической машиной, а контроль в этой области осуществляли исполнительные органы власти, МВД и МГБ.

Пользуясь доверием населения, власть откладывала и откладывала столь остро необходимые преобразования в сфере политики, экономики, идеологии… Когда требовалось активно обновлять советское общество, государство включило пластинку с песнями про «трудную внешнеполитическую обстановку» и «временные сложности с восстановлением разрушенного войной хозяйства», а через некоторое время переключило внимание общества на поиски внешних и внутренних врагов. Конечно, этим восстановление разрушенной страны не ограничилось, но большинство преобразований послевоенного периода оказались неэффективными или же носили больше политический характер. Денежная реформа обернулась обыкновенной деноминацией и не смогла выровнять спрос и предложение, а ежегодные сталинские снижения цен на товары в 1948-1953 годах могли выглядеть как забота о благе народа, но для экономики были совершенно иррациональными. Да, произошла отмена карточной системы, но дефицит товаров и продуктов никуда не делся. Больше половины населения – крестьяне – продолжали жить на грани нищеты и голода. А новые репрессии, восстановление «железного занавеса», идеологический и моральный диктат над обществом не заставили себя ждать…

Король умер – да здравствует король!

С гибелью И.В. Сталина в Советском союзе появилась реальная возможность обновления жизни страны в политической и социальной сферах. Эту необходимость понимали и оставшиеся политические элиты, для которых важно было сохранить контроль над обществом. К самым явным проблемам страны можно отнести массовые репрессии, ГУЛАГ, крайне тяжелое положение сельского хозяйства и национальный вопрос. Однако отсутствие прямого «наследника» во власти породило весьма напряженную ситуацию с «престолонаследием»: сформировалась целая группа политиков, претендовавшая на верховную власть в стране. Тремя наиболее влиятельными фаворитами были Л.П. Берия, Г.М. Маленков и Н.С. Хрущёв. Вероятность «получить» страну определялась, с одной стороны, реальными полномочиями занимаемой должности, а с другой – личным авторитетом. По инициативе Берия, а затем и Маленкова, в 1954-1955 годах начала проводиться реабилитация заключенных ГУЛАГа, уменьшались полномочия и сокращался штат силовых органов. Однако фигура самого Сталина никаким негативным комментариям не подвергалась.

Совсем иная ситуация сложилась после того, как положение на политической арене стал завоёвывать Хрущёв. После ареста и расстрела Берия в 1953-м и отставки Маленкова в 1955-м Хрущев сумел выдвинуться на верховные позиции в государстве. Следующий, 1956 год, стал вершиной борьбы с культом личности и наследием сталинской эпохи. Зимой, в феврале, состоялся XX съезд КПСС, оказавший весомое влияние на общественные устои в стране.

Совет учителю: важно понимать, что ликвидация Берия избавила Советский союз от силовой модели управления обществом, которую собирался выстроить главный силовик страны, предварительно очистив её от культа личности Сталина. Противостояние Маленкова и Хрущёва представляло собой борьбу двух бюрократических ведомств: Совета министров СССР и ЦК КПСС. Хрущёв, руководивший партией, смог привлечь на свою сторону молодые партийные кадры и довольно быстро победить в этой борьбе.

Докладу предшествовала серьезная подготовка: в декабре 1955 года на заседании Президиума ЦК была создана особая комиссия под руководством партийного деятеля П. Н. Поспелова, чьей задачей стало изучить материалы дел о массовых репрессиях сталинского периода. Через два месяца доклад был готов и представлен Президиуму. Выводы доклада оказались неутешительными: аресты и заключения в тюрьмы проводились на основании дел, сфабрикованных следователями НКВД, которые не гнушались пыток и истязания заключенных. Такое жестокое обращение с подозреваемыми санкционировал лично Сталин, который планировал массовые чистки в партийном аппарате. Президиум постановил, что Хрущёв обязан выступить с этим докладом на грядущем съезде партии.

Во время своего выступления 25 февраля 1956 года на съезде КПСС Хрущев осветил множество общественно-политических тем, не прибегая к критике Сталина. Первый секретарь говорил о проблемах во внешней политике и мерах их преодоления, рассказывал о небывалых высотах, которых Советский союз достиг в политическом и социально-экономическом плане. Иронично, что происходило это на фоне только что завершившейся пятой пятилетки 1951-1955 года, чьи невыполнимые завышенные показатели не отвечали реальным потребностям общества. Затем начались прения. Они проходили в традиционном русле: из них складывалась картина успешного развития СССР под «мудрым руководством» ЦК КПСС.

После основного выступления следовало закрытое заседание, на котором Хрущёв выступил с докладом «О культе личности и его последствиях». Впервые зазвучали слова о несправедливых массовых репрессиях и грубых ошибках Сталина во внутренней и внешней политике.

«После смерти Сталина Центральный комитет партии стал строго и последовательно проводить курс на разъяснение недопустимости чуждого духу марксизма-ленинизма возвеличивания одной личности, превращения ее в какого-то сверхчеловека, обладавшего сверхъестественными качествами, подобие бога. Этот человек будто бы все знает, все видит, за всех думает, все может сделать, он непогрешим в своих поступках. Такое понятие о человеке и, говоря конкретно, о Сталине, культивировалось у нас много лет. »

Доклад Хрущёва с критикой Сталина включал в себя следующие положения:

По своей сути, этот доклад критиковал в первую очередь Сталина и его личность, а такие вещи, как единоличное право коммунистической партии на власть и отсутствие демократии, игнорирование законов объективного развития экономики сомнениям не подвергались.

Разоблачая культ личности, и Хрущёв, и высшая партийная номенклатура преследовали несколько целей: модернизировать систему, не меняя её сущности. К тому же стало возможным списать на Сталина все преступления и последствия внешней и внутренней политики 1930-1950-х годов, которую разрабатывал, к слову, не один Сталин лично. На него же возложили всю ответственность за катастрофу на границе летом 1941 года. В интересах политических элит было обелить себя и переложить на Сталина всю ответственность за проблемы страны и страдания людей. Хрущев был уверен, что ему разоблачение не грозит, хотя существовали документы, компрометирующие нового главу государства. Но, пожалуй, главной целью Хрущева на XX съезде было укрепление собственных позиций в качестве безоговорочного лидера в государстве, а разоблачение «культа личности» рассматривалось им как единственно возможное орудие борьбы с политическими противниками.

Доклад Хрущева о культе личности произвел ошеломляющее впечатление на делегатов съезда. Было принято решение ознакомить с ним всех членов партии, комсомольский актив, работников советского аппарата, руководителей зарубежных коммунистических партий. После XX съезда десталинизация, демократизация советской политической системы была продолжена. Как тогда выражались, настала «оттепель».

После съезда в стране начались активные преобразования. Первым, с чего начал Хрущев, стала децентрализация системы управления и построение модели «общенародного государства». Целью была постепенная передача функций государства общественным организациям: профсоюзам, комсомолам, производственным совещаниям на предприятиях и т.д. Однако эта задумка была обречена на неудачу, так как ей препятствовала сама структура советского государства с её однопартийностью и отсутствием альтернативы на выборах в государственные органы. Кроме того, возрос идеологический диктат во всех сферах общественной жизни: любая общественная инициатива должна была быть вмонтирована в идеологию «построения коммунизма».

Активно стали проводиться реабилитации заключенных сталинской эпохи и восстановление прав депортированных народов, расширялись права союзных республик. Стала появляться возможность публикации многих литературных, научных и публицистических произведений, рассказывающих о трагической эпохе Сталинского правления. Одним из самых знаменитых произведений об этом времени стал опубликованный в период оттепели «Один день Ивана Денисовича» А.И. Солженицына. Обновленное законодательство второй половины 1950-х годов отличалось большим либерализмом и заметным смягчением уголовных наказаний. Через несколько лет своего правления реформаторский потенциал Хрущева начал угасать, а его амбиции по покорению новых властных вершин только набирали обороты. Проведенные изменения не принесли главного: люди ждали улучшения элементарных условий жизни, а вместо этого видели, что руководящие партийные и государственные работники наделяют сами себя большими привилегиями, что их материальный уровень жизни значительно выше уровня жизни простых людей.

А много ли «оттаяло»?

Развенчание «культа личности» имело для общества глобальные последствия, расколов его на сторонников и противников «сталинизма» и наследия вождя. Хрущев в первую очередь преследовал конкретные цели по установлению собственного лидерства в государстве и не собирался идти по пути десталинизации основательно и планомерно. Однако всё его правление, все его действия как руководителя оказали негативное влияние на общество. Если «сталинисты» не могли простить ему XX съезд, а «либералы» – недостаточную и непоследовательную демократизацию советского общества, то значительная часть общества в целом перестала доверять власти. Жизнь людей и чиновников начала протекать в разных измерениях. В целом же, и сталинские беззакония, и непоследовательные преобразования Хрущёва больно ранили советское общество, уязвили его нравственность и душу.

Источник

Культ Сталина в СССР

Как руководитель СССР стал вождем, мудрецом, пророком и почти художником

22 апреля 1936 года Корней Чуковский записал в дневник:

«Вчера на съезде (Пятый съезд ВЛКСМ) сидел в 6-м или 7-м ряду. Оглянулся: Борис Пастернак. Я пошел к нему, взял его в передние ряды (ря­дом со мной было свободное место). Вдруг появляются Каганович, Во­рошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН сто­ял, немного утомленный, задумчивый и вели­чавый. Чув­ствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотво­ренные и смеющиеся лица. Видеть его, просто видеть для всех нас было сча­сть­ем. К нему все время обращалась с разго­во­рами [известная стахановка] Демченко. И мы все ревновали, завидо­вали, — счастливая! Каждый его жест вос­при­нима­ли с благого­вением. Никогда я даже не счи­тал себя способным на такие чувст­ва. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал ауди­тории с пре­лестной улыб­кой, все мы так и зашептали: „Часы, часы, он показал часы“, — и потом, расходясь, уже возле веша­лок вновь вспо­минали об этих часах. Пастер­нак шептал мне все время о нем востор­женные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: „Ах, эта Демченко, засло­няет его!“ (На ми­нуту.) Домой мы шли вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью».

Историки до сих пор спорят о том, что именно имел в виду Чуковский и на­сколько корректно он передал чувства Пастернака. Однако вряд ли возь­мет­ся отрицать, что почти религиозно-экстатическая реакция на выступ­ления или появления Сталина на публике была для советского общества 1930-х годов явлением вполне типичным. Как такая реакция стала возможной? Откуда воз­ник и как функционировал культ Сталина в предвоенной советской культуре?

Другие историки сталинизма, наоборот, отмечали, что культ диктатора был заложен в самом основании большевизма и не был системным сбоем. Согласно марксистской доктрине, отдельная личность не имела принципиального значе­ния, главные роли на авансцене истории играли вступившие в борьбу классы. Борьба эта должна была с неизбежностью закончиться победой пролетариата. Однако в России начала ХХ века пролетариата как класса фактически не суще­ст­вовало, и теоретикам большевизма пришлось придумать концепцию пар­тии — авангарда пролетариата, которая на время, необходимое для появления пролетариата, берет на себя диктаторскую власть в стране. На практике дикта­тура партии очень быстро превратилась сначала в диктатуру узкой группы партийных лидеров, а потом и одного лидера.

Культ личности не был уникальным изобретением сталинизма: аналогичные культы возникли в первой половине ХХ века во многих странах мира. Истори­ки, сравнивающие сталинизм с опытом других стран, говорят о том, что воз­ник­новение культа можно объяснить и вполне прагматическими интересами правящего класса. К началу 1930-х годов партийные идеологи почувствовали, что язык марксистских абстракций плохо усваивается обществом, и переклю­чи­­лись на разработку более понятной идеологии, использующей идеи народа, традиции, вождя как лидера нации. Отчасти оправданность такого подхода подтверждают и некоторые высказывания самого Сталина. Так, в 1935 году Мария Сванидзе, входившая в семейный круг вождя, записала в дневник свой разговор со Сталиным: «Он сказал об овациях, устраиваемых ему, — наро­ду нужен царь, т. е. человек, которому они могут поклоняться и во имя кото­рого жить и работать».

Культ личности был одним из важнейших политических механизмов советской власти. Исправная работа этого механизма была невозможна без отстроенной инфраструктуры производства культа — и именно этим во многом объясняется то внимание, которое советская власть уделяла искусству. Культура таким об­ра­­зом превращалась в политику, а журналисты, режиссеры, писатели, худож­ники, скульпторы и партийные идеологи — в служащих, занимавшихся делом государственной важности — созданием культа.

В середине 1920-х культы разной силы и масштаба возникли и вокруг осталь­ных видных большевиков: по стране прошла волна переименований, в резу­ль­тате которой Гатчина превратилась в Троцк, Елисаветград —в Зиновьевск, а Царицын — в Сталинград. Впрочем, по мере того как Сталин разделывался со старыми большевиками, города, носящие их имена, исчезали с карты и на ней появлялись имена тех, кто поддержал Сталина во внутрипартийной борьбе, — Кирова, Орджоникидзе, Ворошилова.

К концу 1920-х годов Сталин избавился от всех конкурентов в борьбе за ли­дерство внутри партии и превратился в единовластного правителя страны. В этот же момент он решился на беспрецедентную по масштабу программу насильст­венного преобразования страны. В 1928 году был объявлен план первой пяти­летки, ставивший задачу ускоренной индустриализации страны. В 1929 году, названном Сталиным «годом великого перелома», началась сплошная коллек­тивизация, которая должна была поставить под контроль государства все сель­ское хозяйство в стране и дать средства для индустриали­зации. По своему воз­действию на общество эти события можно сравнить с революцией или гра­ждан­ской войной.

Партийные идеологи почувствовали, что такие радикальные действия нужда­лись в дополнительной легитимации, и развернули кампанию по возвеличива­нию Сталина. 21 декабря 1929 года вождь отмечал свое 50-ле­тие, и советские газеты обрушили на читателей шквал материалов про Ста­лина. На следующий день все материалы вышли отдельной брошюрой. Вот как описал ее в своем дневнике партийный функционер Александр Соловьев:

«В ней 270 страниц. На 13 страницах помещен перечень приветствий област­ных, окружных, районных и низовых парторганизаций, не менее 700 приветст­вий. Кричащие лозунги: „Вождю мирового проле­та­риата“, „Вождю револю­ционной мировой партии“, „Испытанному вождю“, „Вождю мирового Октя­бря“, „Вождю побеждающего соци­ализма“, „Беспощадному борцу за чистоту ленинской линии“, „Бойцу пролетарской мировой революции“, „Организатору Союза Республик“».

После этого советская идеологическая машина застыла в нерешительности: сам Сталин не выступил с разъяснением того, как он видит дальнейшее развитие своего культа, а проявлять самодеятельность было опасно. Риск отчасти был вызван и тем, что обстоятельства дореволюционной жизни Сталина на тот мо­мент оставались практически неизвестными публике, а канонического жиз­не­описания Сталина не существовало.

Неопределенность закончилась в 1934 году. Первого января газета «Правда» вышла с очерком известного партийного идеолога Карла Радека «Зодчий со­ци­а­листического общества». Очерк был написан в виде воображаемой лекции, прочитанной в 1967 году в Школе межпланетарных сообщений в пятидесятую годовщину Октябрьской революции. Лекция была посвящена истории победы социализма, а главным героем лекции выступал Сталин. В кульминационном пассаже очерка Сталин с соратниками стоял на Мавзолее, окруженный морем людей:

«К сжатой, спокойной, как утес, фигуре нашего вождя шли волны люб­ви и доверия, шли волны уверенности, что там, на Мавзолее Ленина, собрался штаб будущей победоносной мировой революции».

Очерк стал своеобразным прологом к XVII съезду партии, названному газетами «съездом победителей». На нем Сталин подвел итоги первой пятилетки, наме­тил задачи на следующую и объявил, что в СССР построен фундамент социа­лиз­ма. После этого на страницы центральной прессы хлынул поток «сталини­аны». Газеты стали печатать произведения народных сказителей — например, даге­станского ашуга Сулеймана Стальского, казахского акына Джамбула Джа­баева. В их стихах и песнях личности авторов растворялись, и восхваления Сталина подавались как идущие от самого народа.

Особую роль в производстве культа играла Грузия. В начале 1930-х годов самой влиятельной фигурой в коммунистическом руководстве Закавказья стал став­ленник Сталина Лаврентий Берия, который взял в свои руки сбор всех доку­мен­­тов, относящихся к революционной молодости вождя. В 1935 году Берия под своим именем выпустил книгу «К вопросу об истории большевистских орга­­низаций в Закавказье», а через два года последовал сборник воспоминаний и документов «Батумская демонстрация 1902 года». Обе эти книги показывали, что с самых первых годов ХХ века совсем еще молодой Сталин играл роль чуть ли не единственного лидера и идеолога революционной борьбы на Кавказе.

Именно грузинские поэты (Паоло Яшвили, Николоз Мицишвили) первыми из со­ветских писателей первого ряда опубликовали свои стихи, прославляющие Сталина. Эти стихи хорошо звучали благодаря переводу Бориса Пастернака:

Как коммунизма имя, так и твой
Звук имени стал словом обихода,
Как слово «хлеб», «река» и громовой
Клич «Лилео»: гимн солнцу над природой.

Хотя, принадлежащий всем краям,
Ты всюду станешь страждущих скрижалью,
Будь гордостью еще особой нам
И нашей славой, человек из стали.

Все последующие годы, вплоть до 60-летия вождя в 1939 году, шло нарастание потока сталинианы, который равномерно захватывал все жанры и виды искус­ства. Сначала вышла биография Сталина, написанная Анри Барбюсом, с гово­ря­щим названием «Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир». Затем Сталин как персонаж появился в игровых фильмах, посвященных рево­люции. Наконец, в Москве на Всесоюзной сельскохозяйственной вы­ставке поя­вился 25-метровый памятник вождя работы скульптора Сергея Меркурова.

Советская культура к этому моменту была уже полностью подчинена государ­ству и управлялась централизованно, как фабрика или комбинат, поэтому боль­шое значение для формирования канона имели разные конкурсы, вы­став­ки и премии. Авторы идеологически верных работ, посвященных вождю, удо­стаивались государственных наград или иных знаков внимания — и вся куль­тура получала сигнал, в какую сторону двигаться.

Попробуем обобщить содержательную часть возникшего в 1930-е годы канона и для удобства описания возьмем художественную литературу. Во-первых, поя­вился кано­нический набор эпизодов биографии Сталина, кото­рый подле­жал художест­вен­ному осмыслению: детство в Грузии, участие в ре­во­люци­онном движении на Кавказе, испытание тюрьмами и ссылками, со­учас­тие на равных с Лениным в революции 1917 года, стратегическое руковод­ство Красной армией во время обороны Царицына, клятва над гробом Ленина, дарование советскому народу Конституции. Все значительные произведения сталинианы так или иначе вращались вокруг этих эпизодов из жизни вождя.

Во-вторых, сформировался набор устойчивых характеристик самого Сталина и связанных с ними смысловых рядов. Сталин уподоблялся явлениям природы. Например, солнцу, чьи лучи достига­ют самых дальних концов страны и всюду несут тепло и радость. Так же дейст­вовала сталинская улыбка, забота, слова. Сталин изо­бра­жался отцом нации — одновременно строгим и добрым, не­ус­тан­­но дума­ю­щим о благе каждого советского гражданина. Сталина называли «человеком из народа». Он одновременно понятен всем и каждому и при этом вобрал все лучшие свойства всех советских людей. На мно­гих картинах и во мно­гих текстах Сталин одет в шинель обычного сол­дата. Он лишь рядовой в армии строителей коммунизма.

Канонический Сталин был учеником Ленина, но и сам был учителем. Он по­знал все премудрости марксизма и поднялся на недосягаемую теоретическую высоту. Сталин представал садовником, заботливо выращивающим вокруг себя людей. Он в конечном счете демиург, способный трансформировать реаль­ность. Наконец, Сталина объявили вождем и пророком. Он единственный мог вести Советский Союз в светлое будущее.

Отдельной темой, сквозившей во многих литературных произведениях, по­свя­щенных Сталину, была невозможность его непосредственного изображения: Сталин был слишком велик и возвышен, чтобы автор мог надеяться словами выразить сущность вождя. В этих текстах Сталин представал величайшей за­гад­кой, которая требовала все новых и новых интерпретаций, но ни в коем случае не могла быть разгадана. Особое значение приобретали малейшие бы­то­вые детали, связанные со Сталиным: часы, которые Сталин показал ауди­то­рии на съезде 1936 года, так увлекли Чуковского потому, что тоже могли быть очередной подсказкой, помогающей разгадать великую тайну.

В особой ситуации находились художники, фотографы и кинематографисты, которые в силу специфики своего искусства должны были в реалистической манере, как это предписывал метод социалистического реализма, изображать Сталина. В формировании визуального канона важнейшую роль играли газет­ные изображения Сталина, которые сформировали репертуар поз вождя и пра­вил расположения его фигуры в пространстве художественного произведения.

Принципы вертикальной властной иерархии советского общества были пере­ведены на язык живописи и фотографии. Любое изображение Сталина должно было с композиционной точки зрения занимать доминирующее место: Ста­лин был в центре, а остальные фигуры расходились от него кругами (если речь шла о многофигурной композиции, то все взоры могли быть обращены на вож­дя), либо он возвышался над остальными, либо был самой крупной фигурой ком­позиции (иногда и то, и другое, и третье одновременно). В этом контексте по­нятна досада Чуковского на стахановку Демченко: она нарушила привычную композицию и заслонила вождя.

Чаще всего вождя изображали во время одного из ритуалов власти: Сталин стоял на трибуне Мавзолея, выступал с речью на съезде или приветствовал зал с трибуны. Сталин редко изображался в состоянии активного действия; глав­ным был его взгляд — спокойный, задумчивый, волевой и направленный вдаль, туда, где должно было находиться светлое будущее коммунизма, которое ему удавалось увидеть с пророческой ясностью.

Сегодня многие проявления сталинского культа могут показаться примитив­ны­ми и навязчивыми. Такими они казались и некоторым людям в 1930-е го­ды. Однако это критическое отношение к продуктам культа у многих советских интеллектуалов не распространялось на фигуру самого Сталина. Отвергая без­дарную продукцию культа, они самостоятельно пытались осмыслить феномен сталинского величия. Многие из этих произведений, обращавшихся к Сталину, или были опубликованы в 1930-е и почти сразу же забыты, или дошли до ши­ро­­кого читателя только во время горбачевской перестройки. Посвященные Сталину стихи Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака, Николая Бухарина, пьеса Михаила Булгакова «Батум» и значительный пласт в полном объеме еще не выявленных произведений и художественных замыслов, связанных со Ста­ли­ным, формируют второй, скрытый корпус сталинианы, без которого наше понимание культа останется неполным.

Кроме того, возможность прямой коммуникации со Сталиным вкупе с высоким статусом искусства в Советском Союзе наводила многих писателей на мысль о том, что между художником и вождем существует незримая связь. Политика обнаруживала родство с творчеством: радикальные социальные эксперименты уподоблялись художественным акциям. Этой теме посвящено стихотворение Бориса Пастернака 1935 года «Мне по душе строптивый норов», опубликован­ное в газете «Известия». Его лирический герой, поэт, не мыслит себя без соот­несения с кремлевским вождем:

И этим гением поступка
Так поглощен другой, поэт,
Что тяжелеет, словно губка,
Любою из его примет.
Как в этой двухголосной фуге
Он сам ни бесконечно мал,
Он верит в знанье друг о друге
Предельно крайних двух начал.

Большинство советских интеллектуалов 1930-х составляли те, кто уцелел во вре­мя Гражданской войны и не уехал в эмиграцию. Они в целом приняли идею большевистской революции как необходимой очистительной бури и не го­товы были так быстро расстаться с надеждами на построение нового справедливого общества. Тем более что сложившийся культ усиливал иллю­зию, что все недостатки системы не имели отношения лично к Сталину, а значит, могли быть исправлены.

Наиболее ярко это чувство выражено в «Поэме о Сталине», написанной Нико­лаем Бухариным Николай Бухарин (1888–1938) — революцио­нер, член РСДРП с 1906 года, после револю­ции — один из руководителей партии. Попал в опалу в 1928 году, в 1937 году был аресто­ван и годом позже расстрелян. в конце 1936 года, в ожидании ареста. Поэма состоит из се­ми песен, последняя из них называется «Трубные сигналы» и рисует апокалип­тическую картину решающей битвы сил света и тьмы.

Трубит труба времен. И на пороге
Годов решающих, среди друзей без счета,
Средь миллионов толп, средь армий, средь героев,
Стоит наш Сталин, наш любимый полководец,
Готовый взмыть на крыльях к солнцу битв,
Трубит труба времен. И громкий клич несется:
«Веди нас в новый бой, коль недруг нападет!»
И мудро смотрит вдаль, пытливым взором глядя
На полчища врагов, великий Сталин.

Более поздние рукописи свидетельствуют, что Бухарин не изменил своих взглядов даже и перед лицом неминуемой смерти: поверить, что его жертва будет оправдана грядущим судом истории, оказалось проще, чем допустить мысль, что идеалы революции преданы, а руководство страной перешло в руки диктатора, уничтожавшего людей ради сохранения личной власти. Сила соз­дан­ного культа оказалась настолько мощной, что и более чем через 60 лет после смерти Сталина значительная часть российского общества отказывается осудить преступления советского режима.

Источник