в чем причина дуэли лермонтова
Дуэлянт. Преступление и покаяние
О нем не написано многотомных мемуаров, он не стал героем своего времени. Наоборот – стал изгоем с того самого момента, когда, поддавшись искушению, направил дуло пистолета в сторону Лермонтова.
Н.С. Мартынов. Акварель Томаса Райта
. Этот звонкий от веселого стрекота подмосковных кузнечиков и щедро пропитанный солнцем день – 15 июля, по народному календарю «макушка лета» – для Николая Мартынова всегда начинался одинаково. С утра пораньше он спешил в церковь Знамения Божьей Матери, находящуюся в его родовом имении Иевлево-Знаменское, и заказывал панихиду по убиенному рабу Божьему Михаилу. Так продолжалось 35 лет подряд, до самой смерти.
Его старший сын – Сергей Николаевич Мартынов – вспоминал, что «отец при жизни всегда находился под гнетом угрызений совести своей, терзавшей его воспоминаниями». Когда в ноябре 1869-го издатель «Русской старины» М. И. Семевский попросил Мартынова откровенно изложить на бумаге обстоятельства дуэли, того прошиб холодный пот: «Нет, нет, ни за что!» И все лишь потому, говорит, что «считает себя не вправе вымолвить хоть единое слово в осуждение Лермонтова и набросить малейшую тень на его память».
Однако уже через пару лет, в такой же, до духоты погожий, день 15 июля, вернувшись из церкви, Николай Мартынов вдруг взялся за перо. На чистом листе он размашисто начертал заголовок: «Моя исповедь». Дальше дело продвигалось с трудом: «Сегодня минуло ровно 30 лет, когда я стрелялся с Лермонтовым. Я чувствую желание высказаться, потребность облегчить свою совесть откровенным признанием. по поводу этого несчастного события». Он писал и перечеркивал, чувствуя, что не может сформулировать то, что действительно хотел бы сказать, комкал бумагу и начинал снова. В общем, «Исповедь» так и не состоялась. А еще через год, 15 июля, «отслужив панихиду по своем погибшем противнике», Мартынов, прогуливаясь с сыном по парку, вдруг разоткровенничался и в подробностях рассказал историю того злосчастного поединка, которую Сергей сразу же по возвращении домой по памяти записал.
Маёшка и свирепый человек
Какой-то непостижимый рок накрепко связал Лермонтова и Мартынова едва ли не с детства
Какой-то непостижимый рок накрепко связал Лермонтова и Мартынова едва ли не с детства. Родились оба в октябре; правда, Михаил – в Москве в 1814-м, а Николай – в Нижнем Новгороде в 1815-м году. Дом его отца, статского советника Соломона Мартынова, считался одним из самых богатых в городе. Когда Мартынов-старший с семьей – женой и 8 детьми – решил переехать в Москву, он сделал на прощание широкий жест, передав свой особняк под городскую больницу. В Нижнем к Мартыновым относились с уважением, и не только за заслуги мецената Соломона Михайловича. Его родная сестра Дарья Михайловна, по мужу – Новикова, овдовев, приняла монашеский постриг с именем Дорофея и почти 20 лет была игуменьей местного Крестовоздвиженского монастыря. Рассказывают, что при жизни отца Серафима некоторые крестовоздвиженские монахини ездили поклониться ему в Саровскую обитель, и об игуменье Дорофее старец отзывался особо: «Я люблю вашу матушку и уважаю; она прекрасная, богоугодная подвижница и святой жизни». Его спрашивали: «Разве вы, батюшка, знаете ее?» – «Не видал, но знаю ее духом».
Игуменья Дорофея Мартынова Игуменьи Дорофеи не стало, когда ее племянник Николай был еще безмятежным белокурым отроком. Детство его прошло в подмосковной усадьбе Иевлево-Знаменское, которая находилась по соседству с имением Столыпиных – Середниково, где юный Лермонтов отдыхал три лета подряд. Вероятно, именно в те годы произошло их первое знакомство.
В 18 лет Лермонтов стал курсантом Школы Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров, куда спустя год поступил и Николай Мартынов. Все время учебы они были постоянными партнерами по фехтованию.
Как вспоминал Николай Мартынов, поэт в то время походил на «великовозрастного барчука» и «ни дня он не прожил самостоятельно, все контролировала бабушка». Вслед за внуком она переехала из Москвы в Петербург и сняла квартиру в двух шагах от Школы. Каждый раз, когда Лермонтов собирался выйти из дома, она крестила его и читала молитву. Он, бывало, спешит на ученье или парад, опаздывает, а бабушка не отпускает его без благословения. По ее поручению Аким Шан-Гирей, троюродный брат Лермонтова, ежедневно приносил ему паштеты и конфеты, которых не было в казенном рационе Школы. Шан-Гирей вспоминал, что познакомился со многими товарищами Лермонтова, «между которыми были два брата Мартыновы, из коих меньшой (Николай – О.Л.) красивый и статный молодой человек». Этого «красивого и статного» за его едва ли не маниакальную страсть испытывать себя однокашники прозвали «свирепым человеком». А. Ф. Тиран объяснял так: «Бывало, явится кто из отпуска поздно ночью, приговаривая: ‟Ух, как холодно!” – ‟Очень холодно?” – спрашивает Мартынов. – ‟Ужасно”. И тогда Мартынов в одной рубашке идет на плац, потом, конечно, болен. Или говорят: ‟А здоров такой-то! Какая у него грудь славная”. – ‟Разве у меня не хороша?” – выскакивает вперед Мартынов. – ‟Все ж не так”, – говорят ему. – ‟Да ты попробуй, ты ударь меня по груди”. – Его и хватят так, что опять болен на целый месяц». Вот такой он был «свирепый», все хотел продемонстрировать, что не хуже других.
Лермонтова прозвали Маёшкой – М-r Mayeux, – что значит горбун-уродец, один из героев старого французского романа, похождения которого отображены в серии карикатур. Говоря понятным современному читателю языком – герой комиксов. Впоследствии под именем Маёшки Лермонтов описал себя в поэме «Монго».
Недосчитались Мартынова. Его обнаружили у постели Лермонтова: нарушив дисциплину, «свирепый человек» прибежал навестить товарища
Воспитанники Школы каждую среду выпускали рукописный журнал «Школьная Заря». Самое деятельное участие в нем принимали Маёшка, рисовавший карикатуры и писавший стихи, и «свирепый человек», отвечавший за прозу. Уже тогда Мартынов, отдавая должное таланту Лермонтова, говорил: «Если б он не был великим писателем, то легко мог бы сделаться первоклассным живописцем». Творчество сблизило их настолько, что, как известно из письма Е. Г. Быховец, Лермонтов рекомендовал ей Мартынова «как товарища и друга».
Однажды Лермонтов, упав с лошади, сломал ногу и оказался в госпитале. На следующий день после этого несчастного случая начальство, проверяя посты юнкеров, недосчиталось Мартынова. Его обнаружили у постели Лермонтова: нарушив дисциплину, «свирепый человек» прибежал навестить товарища, которого считал «добрым от природы», даже невзирая на то, что «все хорошие движения сердца… он старается так же тщательно в себе заглушать и скрывать, как другие скрывают свои гнусные пороки».
Гений и злодейство
Михаил Юрьевич Лермонтов О характере Михаила Юрьевича Лермонтова в ту пору многие отзывались нелестно. «Лермонтов был дурной человек: никогда ни про кого не отзовется хорошо. Не знаю, был ли он зол или просто забавлялся, как гибнут в омуте его сплетен, но он был умен, и, бывало, ночью, когда остановится у меня, говорит, говорит – свечку зажгу, не черт ли возле меня?» – вспоминал А.Ф. Тиран. «Лермонтов был ужасно самолюбив и до крайности бесился, когда его не приглашали на придворные балы. », – вспоминал Д.В. Стасов. Поэт А.Е. Баратынский резюмировал: «. человек, без сомнения, с большим талантом, но мне морально не понравился. Что-то нерадушное, московское». Но гению прощается все. Разве не так?
Мартынов вспоминал: «. Расскажу один случай, который происходил у меня на глазах, в нашей камере (комнате – О.Л.), с двумя вновь поступившими юнкерами в кавалергарды. Это были Эммануил Нарышкин (сын известной красавицы Марьи Антоновны) и Уваров. Оба были воспитаны за границей; Нарышкин по-русски почти вовсе не умел говорить, Уваров тоже весьма плохо изъяснялся. Нарышкина Лермонтов прозвал «французом» и не давал ему житья; Уварову также была дана какая-то особенная кличка, которой не припомню. Как наступало время ложиться спать, Лермонтов собирал товарищей в своей камере; один на другого садились верхом; сидящий кавалерист покрывал и себя, и лошадь своею простыней, а в руке каждый всадник держал по стакану воды. Лермонтов называл это «Нумидийским эскадроном». Выждав, когда обреченные жертвы заснут, по данному сигналу эскадрон трогался с места в глубокой тишине, окружал постель несчастного, и, внезапно сорвав с него одеяло, каждый выливал на него свой стакан воды. Вслед за этим действием кавалерия трогалась с правой ноги в галоп обратно в свою камеру. Можно себе представить испуг и неприятное положение страдальца, вымоченного с головы до ног и не имеющего под рукой белья для перемены».
Наталья Соломоновна Мартынова, сестра Мартынов тогда оправдывал Лермонтова: «…Но зато сколько юмора, сколько остроумия было у него в разговоре, сколько сарказма в его язвительных насмешках». Знал бы он, что спустя всего несколько лет это остроумие его самого доведет до крайности.
После Школы пути Лермонтова и Мартынова разошлись: Михаил отправился корнетом в гусарский полк, расквартированный в Царском Селе, а Николай – в кавалергарды. Но, бывая в Москве, Михаил Юрьевич обязательно навещал семейство Мартыновых. По свидетельству современников, влюбленный в сестру Николая – юную Натали, – он посвятил ей стихотворение «Коли поспорить нам придется». Но поэт был ветреником – влюблялся, расставался, – и мать семейства Мартыновых относилась к нему настороженно. В одном из писем она сообщала Николаю: «Лермонтов у нас чуть ли не каждый день. По правде сказать, я его не особенно люблю, у него слишком злой язык, и, хотя он выказывает полную дружбу к твоим сестрам, я уверена, что при первом случае он не пощадит и их. Слава Богу, он скоро уезжает, для меня его посещения неприятны».
«За стеной Кавказа»
Михаил Павлович Глебов Через несколько лет Лермонтов снова оказался на Кавказе, и снова в ссылке. На сей раз за дуэль. В феврале 1840-го в Петербурге на балу у графини Лаваль он поссорился с сыном французского посла Эрнестом де Барантом. Тот, говорят, оскорбился эпиграммой, которая, как позже выяснилось, посвящалась другому человеку. Дуэль назначили на Чёрной речке, недалеко от того места, где Пушкин стрелялся с Дантесом. Но в этот раз ангел-хранитель уберег русского поэта от французской пули. После того как Барант промахнулся, а Лермонтов сознательно выстрелил в сторону, они помирились и разъехались. Но о поединке узнало начальство. Лермонтова арестовали и за «недонесение о дуэли» сослали на Кавказ. Узнав об этом, русский философ-богослов А.С. Хомяков пророчески заметил в письме поэту Н.М. Языкову: «Лермонтов отправлен на Кавказ за дуэль. Боюсь, не убили бы. Ведь пуля дура, а он с истинным талантом».
В то время Николай Мартынов, получивший уже звание майора, мечтал о генеральских погонах. Но в феврале 1841-го, уличенный в карточном шулерстве, вынужденно подал в отставку «по семейным обстоятельствам». В апреле он приехал в Пятигорск «для пользования водами» и поселился в надворном флигеле генерала Верзилина, где уже квартировали друзья Лермонтова – М. П. Глебов и герой войны 1812 года генерал Н.П. Раевский. По воспоминаниям Раевского, Мартынов вызывающе-щегольски одевался, брил по-черкесски голову и носил за поясом длинный кинжал. Лермонтов, приехавший в Пятигорск позже Мартынова, счел вид своего давнего приятеля комичным и принялся подшучивать над ним: то карикатуру нарисует неприличную, то эпиграмму сочинит, вроде: «Скинь бешмет свой, друг Мартыш» и «Он прав! Наш друг Мартыш не Соломон».
Мартынов в черкеске Мартынов в долгу не оставался, отвечал Лермонтову эпиграммами собственного сочинения. Но куда там! О его поэтических опытах современники отзывались нелестно, открыто называли «графоманом» и «бездарным рифмоплетом». Мартынова действительно нечасто посещала муза. Главное его сочинение – поэма «Герзель-аул» – документально точное описание июньского похода в Чечню. Поскольку лермонтовский «Валерик» создан на материале той же военной кампании, Мартынова обвинили в плагиате. Правда, шли эти обвинения не от Лермонтова. Так, или иначе, Кавказ явно вдохновлял обоих. «Время проводили мы весело: пикники в Шотландке (Шотландская колония недалеко от Пятигорска – О.Л.), балы, рауты, кавалькады, охоты сменялись ежедневно, – рассказывал Николай Мартынов. – Из барышень особенно привлекали на себя внимание наши девицы Верзилины, дочери Пятигорского коменданта, генерала Верзилина. Между ними особенно отличалась своею красотой и остроумием Эмилия Александровна, которая несколько увлеклась мною, но за которою ухаживали все, в том числе и Лермонтов».
Тайна
За год до роковой дуэли Лермонтов будто играл со смертью, подмигивая ей, костлявой
«Мальчишки, мальчишки, что вы наделали. »
Всю оставшуюся жизнь Мартынов считал, что если б поэт извинился перед ним или «попросту протянул руку», до поединка бы не дошло. Слишком поздно он узнал, что Лермонтов говорил своему секунданту Васильчикову: «Я сознаю себя настолько виноватым перед Мартыновым, что чувствую, рука моя на него не поднимется». Н.П. Раевский вспоминал, что, собираясь на дуэль, Лермонтов несколько раз повторил, что «целить не будет, на воздух выстрелит, как и с Барантом».
Мартынов позже признался, что не хотел убивать и даже не целился
Вечером, когда привезли тело Лермонтова, секунданты, следом за Мартыновым, пришли сдаваться коменданту. Увидев их, старик Ильяшенко схватился за голову: «Мальчишки, мальчишки, что вы наделали, кого вы убили», – и заплакал. Лермонтову в ту пору было 26 лет, Глебову – 23 года, Васильчикову – 24, Мартынову – 25 лет.
Мартынова сразу арестовали и отвели в маленькую камеру пятигорской тюрьмы, где уже томились двое арестантов, один из которых все время читал Псалтирь, а другой – страшно ругался.
Погиб поэт.
Дуэль – неслыханная вещь для провинциального тихого Пятигорска. Все были потрясены и из любопытства ходили смотреть на убитого поэта. Возле гроба переговаривались шепотом, будто боялись громкими словами разбудить его. «На бульваре и музыка два дня не играла», – вспоминала Эмилия Шан-Гирей.
Через несколько месяцев бабушка поэта добилась от Императора Николая 1 разрешения перезахоронить тело внука в Тарханах. В свинцовом и засмоленном гробу Лермонтова привезли в родовую усадьбу. На пасхальной неделе гроб на двое суток установили для прощания в церкви Михаила Архистратига, а 23 апреля Лермонтова похоронили в фамильной часовне-усыпальнице, рядом с могилами деда и матери.
Киевский пленник
По приговору военного суда Николая Мартынова отправили в Киев: три месяца он провел на крепостной гауптвахте, а потом Киевская духовная консистория определила ему 15 лет церковного покаяния.
Мартынов поселился в одном из флигелей лавры. Ежедневно он делал определенное количество земных поклонов и читал молитвы. В остальное время гулял по парку. Казалось, весь гнев, накопившийся в светском обществе по отношению к Дантесу, перенесся теперь на Мартынова. Прохожие без стеснения показывали на него пальцем: «Убийца!», а один студент, говорят, подошел и плюнул в лицо. Горожане, ставшие свидетелями этой сцены, аплодировали. Мартынов молча стерпел. «Как поэт Лермонтов возвышался до гениальности, но как человек он был мелочен и несносен. Эти недостатки и признак безрассудного упорства в них были причиною смерти гениального поэта от выстрела, сделанного рукою человека доброго, сердечного, которого Лермонтов довел своими насмешками и даже клеветами почти до сумасшествия. Мартынов, которого я хорошо знал, до конца своей жизни мучился и страдал оттого, что был виновником смерти Лермонтова», – считал журналист и издатель И. А. Арсеньев.
Однажды, после обедни в церкви Киево-Печерской лавры, митрополит Филарет вышел с крестом, к которому все стали прикладываться. Мартынов, перед тем разговаривавший с дамами, подошел за ними к кресту и, наскоро проделав подобие крестного знамения, хотел, в свою очередь, поцеловать его. «Не так», – громко заметил ему митрополит. Мартынов сконфузился, правильно, но наспех перекрестился и снова наклонился к кресту. «Не так! – снова сказал митрополит и прибавил: – Спаситель заповедал нам креститься таким образом: Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». При этом митрополит истово осенил себя крестным знамением. Мартынов, подражая ему, так же истово прочел молитву и перекрестился. Митрополит, глубоко вздохнув, сказал: «Так» – и разрешил поцеловать крест. «Об этом случае долго шумел в то время весь город», – вспоминал А. Маркевич.
Когда Мартынов познакомился с дочерью предводителя киевского дворянства Софьей Проскур-Сущанской, она была замужем. Роман с отставным майором, изгоем светского общества, в пух и в прах разнес ее семейное гнездышко. Но, получив развод, Софья не могла тут же отправиться под венец с Мартыновым, поскольку у него не закончилось еще покаяние. Чтобы избавить возлюбленную от двусмысленного положения, Николай обратился в Синод с просьбой сократить срок епитимии. И срок был сокращен до 7 лет. А в 1846-м году митрополит Киевский Филарет разрешил Мартынову приобщиться Святых Тайн и постановил «освободить, как принесшего достойные плоды покаяния, от дальнейшей публичной епитимьи, с предоставлением собственной его совести приносить и за сим чистосердечное пред Богом раскаяние в учиненном им преступлении».
Стерли с лица
Николай Соломонович Мартынов Обвенчавшись, супруги переехали в московский дом Мартыновых в Леонтьевском переулке, № 13. Мраморные ступеньки тех лестниц еще помнили звук шагов Лермонтова. Кстати, до сего дня мартыновский дом не дожил – в 2003-м его исключили из списка «вновь выявленных объектов культурного наследия» и стерли с лица Москвы, возведя на его месте элитную многоэтажку с подземной парковкой.
Семья Мартыновых постепенно разрослась: Софья родила 11 детей. Почтенный отец семейства Николай Соломонович, завсегдатай московских клубов, одно время увлекся спиритизмом и пытался вызвать дух Лермонтова, чтобы извиниться. Но тот не пришел. Говорят, что однажды Мартынов побывал на могиле поэта в Тарханах. Инкогнито, разумеется. Писатель и адвокат К. А. Бороздин, знавший Мартынова в то время, вспоминал: «Он набожен и не перестает молиться о душе погибшего от руки его поэта».
Из Москвы Мартыновы переселились в свое родовое имение Иевлево-Знаменское. Местные жители называли его по фамилии хозяев – Мартыново. Церковь Знамения Божьей Матери, стоявшая в усадьбе, славилась в округе необыкновенной красотой. В 1830-м году Соломон Мартынов, отец Николая, перестроил ее в стиле ампир, а рядом возвел трапезную и двухъярусную колокольню.
Николай Соломонович Мартынов умер в 60 лет. Он завещал похоронить себя в Знаменском, но не в фамильном склепе, а в отдельной могиле, и не ставить на ней надгробие, и вообще не делать никаких надписей, чтобы память о нем исчезла. Но, вопреки воле покойного, родные похоронили его в фамильном склепе.
После революционного переворота 1917 года в усадьбе сначала находился Дом отдыха, а затем – колония беспризорников. Узнав, что в склепе похоронен Николай Мартынов, убивший на дуэли Лермонтова, колонисты разорили склеп и останки Мартыновых утопили в ближайшем пруду. Так окончательно исчезли с лица земли останки, которые напоминали бы о «незначительном человеке, довольно беззлобном и довольно бесталанном, который имел несчастье лишить Россию ее поэта, лучшего после Пушкина».
Дуэль Лермонтова с Мартыновым
Дуэли — вечная тема в русской истории. Одна из них унесла жизнь великого Пушкина, другая — идущего следом к поэтическому Олимпу Лермонтова.
Дуэль Лермонтова: причины
К дуэли Лермонтова и Мартынова привела ссора, имевшая место 13 июля в доме Верзилиных. Поэт находился в доме генерала Верзилина. Там собрались гости и вели оживлённую беседу. Лермонтов сидел на диване с дочерью хозяйки Эмилией Александровной. В другом конце залы на фортепиано играл князь Трубецкой. Рядом разговаривали Мартынов и Надежда Петровна Верзилина.
Михаил Юрьевич сказал своей собеседнице шутливо, кивнув в сторону Мартынова, чтобы она проявляла осторожность при общении с этим страшным горцем. В этот момент Трубецкой перестал играть, и слова поэта отчётливо прозвучали в зале. Присутствующие весело рассмеялись.
Самолюбие Николая Соломоновича было задето. Дело усугубило то, что в зале находилась дама, к которой Мартынов испытывал определённые чувства. Насмешки при ней в его адрес вывели майора в отставке из себя. Он «взорвался» и резко сказал, что больше не намерен терпеть издёвки господина Лермонтова, хотя терпел их долго. Однако Михаил Юрьевич не воспринял это высказывание всерьёз. Он повернулся к своей собеседнице и заметил: «Такое бывает. Завтра мы помиримся и станем добрыми друзьями».
Однако после вечера, когда приятели вышли из дома Верзилина, между ними состоялся разговор на повышенных тонах. При этом Лермонтов не постарался сгладить конфликт, извиниться перед Мартыновым за свою бестактность. И закончился возбуждённый разговор вызовом Михаила Юрьевича на дуэль. Причиной же стал язвительный характер поэта и его острый язык.
Казалось бы, что ссора быстро угасла, но Мартынов, задетый за живое фразой Лермонтова, разгневан был достаточно сильно. Ближайший друг Мартынова, Глебов упрашивал его отказаться от поединка. Но тщетно.
«Мартынов выстрелил так метко, что Лермонтов упал, — рассказывал князь Васильчиков, бывший при этом, — как будто его скосило на месте, не сделав движения, ни назад, ни вперёд. Пуля пробила его сердце и лёгкие. Буря грохотала и скорбно выла, гром оглушительно гремел, и молния ослепительно сверкала».
Смерть Лермонтова
Официальное известие о смерти поэта гласило: «15-го июля, около 5 часов вечера, разразилась ужасная буря с громом и молнией; в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов».
В своих воспоминаниях П. П. Вяземский, со слов флигель-адъютанта полковника Лужина, отметил, что Николай I отозвался об этом, сказав: «Собаке — собачья смерть». Однако после того, как великая княгиня Мария Павловна «вспыхнула и отнеслась к этим словам с горьким укором», император, выйдя в другую комнату к тем, кто остался после богослужения, объявил: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит».
Похороны Лермонтова состоялись 17 июля (29 июля) 1841 года на старом пятигорском кладбище. Проводить его в последний путь пришло большое количество людей: жители Пятигорска, отдыхающие, друзья и близкие Лермонтова, более полусотни официальных лиц. Так совпало, что гроб с телом Михаила Юрьевича несли на своих плечах представители всех полков, в которых поэту пришлось служить.
Мартынов дожил до шестидесяти лет. Он желал, чтоб его похоронили в селе, принадлежавшем его отцу под Москвой, в отдалённо стоящей могиле, безо всяких опознавательных знаков, чтобы никто не смог идентифицировать могилу убийцы Лермонтова, и память о нём исчезла бы навсегда. Но это не было соблюдено. Семейный склеп — его последнее пристанище было до тех пор, пока ребятня из детской колонии не прознала, кто там пребывает. Они разломали склеп и, по разным данным, останки Мартынова то ли раскидали по усадьбе, то ли сбросили в пруд.
Последняя дуэль Лермонтова дискуссия о причинах
Последняя дуэль Лермонтова: дискуссия об «истинных причинах»
Официальной причиной дуэли Лермонтова с Мартыновым на сегодняшний день считаются насмешки поэта и соперничество за внимание женщин в Пятигорске летом 1841 года. Но также наряду с этим существует дискуссия об «истинных причинах дуэли», ведь дуэлянты знали друг друга более десяти лет, а в подобных случаях закономерно предположить, что причины трагического события – в прошлых отношениях людей. Возможно, это и так, но в наши дни возникла своего рода мода видеть в этих прошлых отношениях сугубую вину Лермонтова, что при ближайшем рассмотрении представляется, по меньшей мере, странным. Некоторая популярность «семейных» версий сегодня, особенно на отечественном телевидении, побуждает попытаться оценить ситуацию объективно и высказаться по этому вопросу.
Лермонтов и Мартынов вместе учились в юнкерской школе, возможно, были знакомы и ранее. «Среди приятелей Лермонтова юнкер Мартынов. С первого дня между ними установилось необъяснимое соперничество, которое выражалось в том, что один не позволял другому выделиться среди юнкеров. Они подстегивали и вдохновляли друг друга на изощренные выходки, и это делало их дружбу крепкой, но странной». И еще: «Однажды Мартынов, с ума сходящий от конкуренции с Лермонтовым, находит его стихи, публично читает их без его разрешения, дразнит Пушкиным» (из документального фильма 2014 года.)
Также известно, что Лермонтов был знаком с семьей Мартынова, и, выкладывая материалы семейного архива, потомки убийцы поэта, очевидно, стремились показать, что отношения эти были сложными. Другой вопрос, так ли все выглядит со стороны, как хотелось бы тем, кто выложил материалы, призванные компрометировать Лермонтова.
Дело писем. В 1837 году Мартыновы попросили Лермонтова передать письма Николаю Мартынову на линии. В дороге у Лермонтова украли вещи, и писем Мартынову он не передал, но, так как в письма были вложены деньги (триста рублей), в компенсацию отдал приятелю свои. В оправдательной концепции Мартынова за дуэль история получила следующую интерпретацию. Лермонтов как будто не должен был знать, что в письма вложены деньги, и если он о них знал, значит, он вскрывал письма. Письма он вскрыл и прочитал, кражу вещей выдумал, а два года спустя описал все это в «Тамани» (1839), чтобы оправдаться (то есть, солгать еще раз, на этот раз в своей повести).
Тот факт, что у Лермонтова тогда действительно украли вещи, сегодня считается доказанным исследователями. В Ставрополь он приехал без вещей и не сразу явился к начальству, так как не было формы, за что получил впоследствии выговор: ему сказали, что обязан был явиться немедленно, в чем приехал. Также биографы (Семевский, Мартьянов) взяли выписку от портного, у которого он шил форму взамен украденной (См. Примечание 1).
Тогда ни разрыва, ни охлаждения отношений не произошло, до 1841 года Лермонтов и Мартынов общались периодически, но как минимум каждый год. Даты встреч Мартынова и его семьи с Лермонтовым выведены с точностью до месяцев. Разумеется, 4-летнюю разницу между ситуацией с письмами и дуэлью старались не афишировать, излагая все, «как будто это было вчера».
Версия, что эта история 1837 года могла стать «истинной причиной дуэли» четыре года спустя, представляется маловероятной. Ведь она никак не относилась даже к числу отложенных дуэльных дел, каковые бывали между дворянами в ситуациях, когда они не могли встретиться для разрешения своих вопросов дуэлью по объективным обстоятельствам – об этом свидетельствует фактор продолжающегося общения Лермонтова с приятелем и его семьей.
«Княжна Мери». Еще одна версия, высказанная не лично Мартыновым, но его сторонниками, состоит в том, что в образе княжны Мери в «Герое нашего времени» Лермонтов вывел сестру Мартынова Наталью Соломоновну, что и стало истинной причиной дуэли. Плюс этой версии состоит в том, что она более свежая, чем дело писем – «Герой нашего времени» был полностью опубликован только в 1840 году. Но что именно может пониматься под этим: сестра Мартынова – княжна Мери?
Девичьи слезы и нервная горячка, скандал и закрытые двери? Из материалов архива явствует, что никакой громкой истории Лермонтова ни с одной из сестер Мартынова не происходило. Конфликта с семьей вообще не было, в доме Мартыновых Лермонтов был принят до последнего. Истории компрометации сестры – типичное дуэльное дело той эпохи – не было, причем это не вольный вывод исследователя, а примечание самих сторонников Мартынова в архиве: «Мы, разумеется, НЕ хотим сказать, что Лермонтов компрометировал сестер Мартыновых».
Не случайно сам Николай Мартынов никогда более не заговаривал о каких-либо претензиях к Лермонтову по поводу «княжны Мери». Очевидно, что после выхода «Героя нашего времени» в 1840 году, в 1841-м прототипы княжны Мери и Веры искала вся курортная публика, по словам биографа поэта Висковатова, был «сонм кандидаток». Об этом поговорят и забудут, а вот рассказ из категории «убить писателя за его роман» – малопродуктивное оправдание. (Вообще, фантазии Николая Соломоновича о том, что «Героя нашего времени» Лермонтов писал о Мартыновых и для Мартыновых, сами по себе уже несколько комичны.)(см. Примечание 2)
Семейный архив дает представление в целом об отношении к Лермонтову. Неосторожный поэт, склонный к играм с байронизмом, демонизмом, он не нравился, раздражал; настораживал.(Это касается, разумеется, старших членов семьи, сестры, напротив, «находили большое удовольствие в его обществе»).
Но это не дуэльная претензия, а потому вернемся к инциденту с недоставленными письмами 1837 года. С конца 1840-х гг. Мартынов полюбил рассказывать о своих эпистолярных проблемах с Лермонтовым своим сторонникам и друзьям. В его архиве размещены пересказы этой истории Бетлингом, Пирожковым, Оболенским со слов самого Николая Соломоновича. Разумеется, эти пересказы велись вне всякой хронологии, ведь она – самое слабое место истории (впоследствии также предпринимались попытки фальсификации дат в архиве). По пересказам этим видно, что Мартынов умел производить впечатление на слушателей. Видимо, под предлогом того, что говорить о случившемся ему тяжело или неприятно, он ограничивался намеками, оставлял многозначительные паузы, которые его сторонники заполняли уже по своему усмотрению. В рассказе Мартынова (но только в передаче его другими лицами, что важно) есть вещи, призванные звучать веско – упоминания о каком-то «разговоре», «объяснении», будто бы состоявшемся (а, может, действительно состоявшемся) между ним и Лермонтовым. Но уточнений по поводу этого «разговора» не имеется никаких, хотя бы: где и когда происходил разговор? На линии в 1837 году или в Пятигорске в 1841?
Собеседникам Мартынова, очевидно, представлялось, что он имеет в виду нечто гораздо большее, чем говорит, в то время, когда на деле за его словами стояла пустота. В 1898 году вышла «итоговая» статья о дуэли Лермонтова с Мартыновым, записанная сыном при жизни отца со слов самого Мартынова. Там-то и выплыл знаменитый «разговор»: Николай Соломонович рассказал, из какой гусарской выходки Лермонтова, из каких его неосторожных слов и из каких теней, пробежавших по его лицу, он сделал выводы о том, что его приятель читал письма. И это было последнее мужское слово Николая Мартынова.
После дуэли в его вещах не нашли ни прощального письма, ни записки, а только 20 билетов на ванны, купленных за 2-3 дня до трагедии, также выясняется, что за неделю до поединка он в письме просил домашних прислать ему полное собрание чьих-то сочинений.
Таким образом, все поведение Лермонтова представляется кристально ясным и являет собой разительный контраст с высказываниями и записками Мартынова, все время отыскивавшего подтексты в словах и действиях своего приятеля, секундантов. Никакого второго, третьего смысла, никакой неестественной, истерической веселости, никакой «игры обреченного» в нем, как ни изощряй фантазию, не усмотришь. Ничего в нем не обнаружишь, кроме того, что так ведут себя люди в случаях, когда дуэль за пустяк, когда она представляется нелепым недоразумением, которое должно кончиться пустыми выстрелами и примирением с шампанским.
Разумеется, на это можно возразить, что противники знали друг друга десять лет, а посему и за старые письма не собирались стреляться насмерть. Но очень уж отсутствует в поведении Лермонтова малейшая зацепка, дающая возможность приписать ему хоть какой-то комплекс вины перед Мартыновым, что было Николаю Соломоновичу крайне необходимо.
Человек, более или менее знакомый с биографией поэта, знает, как вел себя Лермонтов с людьми, перед которыми действительно бывал в чем-то виноват. В истории со стихами «Смерть поэта» Раевский серьезно пострадал по вине Лермонтова, и до наших дней сохранились десять «покаянных» писем поэта другу, в каждом из которых он как-то извиняется, объясняется, обещает помощь через других людей, выражает надежду, что Раевский все еще считает его своим другом, и так далее.
Тени подобного отношения не было у Лермонтова к Николаю Мартынову тем летом 1841 года.
Также Васильчикову со стороны представлялся абсолютно самоценным конфликт на почве именно острот и соперничества, непохожим ни на спектакль для публики, ни на умышленный поиск повода для вызова Мартыновым. Вот как князь описывает происходящее: «Он (Мартынов) был ревнив, в основном из-за того, что Лермонтов переходил ему дорогу, вызывая в нём ревность нарочитым флиртом с каждой девицей, которую Мартынов ненароком замечал, и прибавлял что-нибудь обидное, чтобы задеть его, и с этими же девицами отпускал шутки на счёт Мартынова и его ревности… Какое-то время Мартынов сдерживался. Он не только не «способствовал ссоре», но даже друзья Лермонтова, включая моего прадядюшку, удивлялись, сколь долго он будет всё это терпеть… И терпение Мартынова окончательно иссякло. После вечера, во время которого поведение Лермонтова было особенно возмутительным (совсем как у Онегина по отношению к Ленскому; на самом деле кто знает, возможно, что это было наитие?) Мартынов вызвал его на поединок».
Таким образом, никакого дела чести на Лермонтова, законного и своевременного, на момент лета 1841 года не существовало. И несвоевременного, скорее всего, не существовало тоже.
Николай Мартынов же, такой двусмысленный и поминутно противоречащий сам себе, когда принимался приписывать своему погибшему противнику некие оскорбления своей семьи, был в то же время совершенно искрен в том раздражении, которое вызывал у него лермонтовский характер, действительно сложный, да к тому же еще принципиально несовместимый с его собственным. Его знаменитая речь перед парижскими студентами: «Господа, если бы вы знали, что это был за человек! Когда он появлялся в обществе, единственной его целью было испортить всем настроение. Все танцевали, веселились, а он садился где-то в уголке и начинал над кем-нибудь смеяться, посылать из своего угла записки с гнусными эпиграммами. Поднимался скандал, кто-то начинал рыдать, у всех портилось настроение. Вот тогда Лермонтов чувствовал себя в порядке».
Это раздражение на «невыносимый характер» поэта было не изжито им ни через 20, ни через 30 лет после трагической дуэли.
Быть может, Николай Мартынов в нашей стране у позорного столба уже свое отстоял, и действительно настало время взглянуть на эту трагедию в молодежной среде несколько иначе – с поправками на возраст и неопытность, аффект и растерянность всех ее участников. Но не за счет чести Лермонтова, чернить имя которого не было никаких прав и оснований.
Примечание 1. Реальность кражи вещей у Лермонтова осенью 1837 года признают как дореволюционные, так и современные исследователи, включая таких лермонтовских скептиков, как В. Захаров и А. Очман. 2 февраля 1838 года поэт писал письмо своему знакомому Ивану Петрову, у которого занимал деньги (1050 рублей) на покупку нового обмундирования взамен украденного. В письме Лермонтов благодарит Ивана Петрова за помощь и возвращает занятую у него сумму: «Любезный дядюшка Павел Иванович. С искреннейшею благодарностью за все ваши попечения о моём ветреном существе имею честь прикладывать к сему письму 1050 руб., которые вы мне одолжили».
Примечание 2. Между тем, по мнению исследователей в «Тамани» действительно отражены путевые впечатления Лермонтова по дороге в первую ссылку на Кавказ во второй половине 1837 года. Осенью 1837 года поэт проезжал через Тамань, где, по данным Лермонтовской энциклопедии, была и девушка, и загадочный татарин, и слепой мальчик, описанные впоследствии как герои повести. У Печорина (герой, близкий автору) крадут вещи, как их украли у самого Лермонтова, причем даже наименования украденных вещей не являются произвольными – дагестанский кинжал, шашка, шкатулка. Лермонтовская энциклопедия сообщает, что дагестанский кинжал был действительно кем-то подарен поэту (стихотворение «Кинжал»). Также современный лермонтовед Д. Алексеев полагает, что шкатулка – несомненная аллюзия на письма родных приятеля. Вполне вероятно, что «Тамань» содержит в себе некое послание, до сих пор незамеченное, но заслуживающее того, чтобы в канун 180-летия гибели Лермонтова быть прочтенным.
Примечание 3. Имеются и другие свидетельства приятельских, неконфликтных взаимоотношений Лермонтова с Мартыновым в преддуэльные месяцы. Лермонтовед В. Мануйлов в статье «Утраченные письма Лермонтова» обнаруживает, что последний раз поэт писал своему другу непосредственно весной 1841 года. Уже после дуэли, 2 августа 1841 г., А. А. Кикин сообщал своей дочери, М. А. Бабиной: «Лермонтов в последнем письме к Мартынову писал сюда, что он кидал вверх гривенник, загадывал куда ехать. Он упал решетом. Сие означало в Пятигорск…» Письмо начиналось словами «Еду к истинному моему другу…» и, по-видимому, не содержало и намека на обсуждение каких-либо проблем, связанных с взаимоотношениями Лермонтова с семьей Николая Мартынова. Очевидно, поэтому оно и не увидело света в числе прочих материалов, которые пожелали потомки Николая Соломоновича разместить в связи с дуэлью. Обнародование подобного письма, полученного Мартыновым от Лермонтова в самое ближайшее до трагической дуэли время, заинтересованные лица нашли крайне нецелесообразным и невыгодным для себя.