стих ботинок под номером 3209
Сергей Михалков — Детский ботинок: Стих
Занесенный в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской.
Его номер по книге:
«Три тысячи двести девятый».
«Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой…»
Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Или русская девочка Женя.
Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
«Три тысячи двести девятый»?
Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги
В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежду убитых считали?
Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы.
Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий…
Час расплаты пришел!
Палачей и убийц – на колени!
Суд народов идет
По кровавым следам преступлений.
Среди сотен улик –
Этот детский ботинок с заплатой.
Снятый Гитлером с жертвы
Три тысячи двести девятой.
Анализ стихотворения «Детский ботинок» Михалкова
В произведении «Детский ботинок» Сергей Владимирович Михалков поднимает тему детства, опаленного и уничтоженного войной.
Стихотворение написано в 1944 году. Его автор – фронтовой корреспондент, побывавший и на передовой, и в окружении. Победу поэт встретил в Австрии. В основе стихотворения – подлинный случай. С. Михалков был потрясен увиденным в одном из освобожденных концлагерей. В жанровом отношении – трагедия, и обещание неотвратимости возмездия за нее. На примере лагеря Майданек, который был освобожден как раз летом 1944 года, можно представить размах организованного здесь «безотходного производства». Склад за крематорием предназначался для обуви. Сотни тысяч пар всех размеров, включая, разумеется, крохотную детскую. Не беда, если обувь была слишком ветхой, ведь всегда можно отодрать более-менее целую подошву, каблук, вынуть стельки, на худой конец. Все это «добро» вагонами отправлялось в Германию, к примеру, в фонд зимней помощи для бедных. Человек умеет придать и милосердию уродливые черты. В ребенке видели вещь, материал, а вот его ботинки ценились куда выше. Амбарные книги распухали от бесконечной переписи чужого, отнятого скарба. Детский ботинок – как история жизни, семьи, несбывшихся надежд и смерти от рук нелюдей. Жертвы из различных стран (чехи, французы, греки, русские) встретились здесь, чтобы вместе умереть. За плечами каждого – своя история отчаянного спасения, неудач или покорности перед страшной судьбой. Поэт с болью и гневом трижды повторяет «номер по книге», чтобы подчеркнуть масштаб злодеяния. Число точное, не округленное. За каждой цифрой – чья-то жизнь. Среди топонимов – еще и города: Мелитополь (Украина), Краков (Польша), Вена (Австрия). Особенно пронзительно звучат имена тех детей, кто мог бы носить этот «правый ботинок с заплатой»: Владек, Женя. Поэт словно хватается за голову и задается тысячей вопросов, на которые нет ответа: «неужели другой не нашлось дороги» для этих детей? Люди обращались к Богу, потеряв всякую надежду разжалобить палачей в человеческом обличье. «Час расплаты пришел!»: в этом восклицании – предчувствие Нюрнбергского процесса. «Снятый Гитлером»: поэт указывает на виновника общего бедствия и расчеловечивания. Поэт твердит этот номер, чтобы никто из организаторов и исполнителей не ушел от «суда народов».
Произведение «Детский ботинок» С. Михалкова – страшный документ эпохи, созданный после посещения освобожденного концлагеря.
ЛУЧИКИ
Стихотворение С.Михалкова «Детский ботинок»
Если вы не знаете стихов Сергея Михалкова, значит, вы родились и выросли не в этой стране.
Едва научившись говорить, каждый российский ребенок неуклюже и с запинками ведает окружающим историю о дяде Степе, которым гордится вся столичная милиция, о Фоме, сомневающемся во всем, и о веселой разношерстной компании, отправляющейся в далекие края. С этими стихами мы сталкиваемся неоднократно. Первый раз, когда с восторгом слышим их из уст мам и пап, а потом — когда уже сами читаем их своим детям.
Тоненькой, едва заметной ниточкой проходят эти строки сквозь нашу жизнь, крепко связывая поколения и оставляя в душе светлый след памяти о детстве.
Стихотворение С.Михалкова «Детский ботинок» посвящено тем, чьё детство опалено Великой Отечественной войной
Сергей Михалков
В действующей армии написаны стихи:
«Десятилетний человек», «Ты победишь!», «Детский ботинок»…
Дети и война — вот какая тема особенно волновала Михалкова в те годы.
Обычно ироничный и бодрый, в этих стихах наш поэт испытывает сильнейшее, рвущее сердце чувство.
«Детский ботинок»
Занесенный в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской.
Его номер по книге:
«Три тысячи двести девятый».
«Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой. »
Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Или русская девочка Женя.
Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
«Три тысячи двести девятый»?
Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги
В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежду убитых считали?
Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы.
Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий.
Час расплаты пришел!
Палачей и убийц — на колени!
Суд народов идет
По кровавым следам преступлений.
Среди сотен улик —
Этот детский ботинок с заплатой.
Снятый Гитлером с жертвы
Три тысячи двести девятой.
Десятилетний человек
Крест-накрест белые полоски
На окнах съёжившихся хат.
Родные тонкие березки
Тревожно смотрят на закат.
И пес на теплом пепелище,
До глаз испачканный в золе.
Он целый день кого-то ищет
И не находит на селе.
Накинув драный зипунишко,
По огородам, без дорог,
Спешит, торопится парнишка
По солнцу, прямо на восток.
Никто в далекую дорогу
Его теплее не одел,
Никто не обнял у порога
И вслед ему не поглядел,
В нетопленой, разбитой бане,
Ночь скоротавши, как зверек,
Как долго он своим дыханьем
Озябших рук согреть не мог!
Но по щеке его ни разу
Не проложила путь слеза,
Должно быть, слишком много сразу
Увидели его глаза.
Все видевший, на все готовый,
По грудь проваливаясь в снег,
Бежал к своим русоголовый
Десятилетний человек.
Он знал, что где-то недалече,
Быть может, вон за той горой,
Его, как друга, в темный вечер
Окликнет русский часовой.
И он, прижавшийся к шинели,
Родные слыша голоса,
Расскажет все, на что глядели
Его недетские глаза.
ТЫ ПОБЕДИШЬ!
Когда тебе станет тяжко
В упорном и долгом бою,
Возьми себя в руки, товарищ,
И вспомни свою семью.
Отца своего седого
И мать, если мать жива,
Ты вспомни ее простые
Напутственные слова.
Она твои письма прячет
И, пусть со слезами, пусть,
Тобою гордясь, соседям
Читает их наизусть.
Ты вспомни еще, товарищ,
Жену, если есть жена,
Как ждет она, не дождется,
Как любит тебя она.
Как в доме твоем семейном
Заметна ее рука,
Как люди ее называют
Женою фронтовика.
Ты вспомни, товарищ, сына
И дочь, если дети есть,
Портрет твой в военной форме —
Их гордость, их детская честь.
Они тебе пишут письма
И видят тебя во сне,
Они говорят сегодня:
— У нас отец на войне!
Но если, товарищ, ты холост
И нет у тебя семьи
И умерли самые близкие
Родственники твои,
То есть у тебя, я знаю
(Не могут не быть у бойца!),
Преданные товарищи,
Испытанные сердца.
Может, сидевшие в школе
С тобой на одной скамье,
Может быть, росшие вместе
С тобою в одной семье, —
Те, которым ты дорог,
Которые рады знать,
Что жив ты и что воюешь,
Не думая умирать.
Ты вспомни о них, товарищ,
В тяжелый и трудный час,
Когда ты на поле боя,
Как будто в последний раз.
Они в твои силы верят
И в храбрость твою и в честь,
И в то, что ты твердо знаешь
Горячее слово «месть»!
И если ты это вспомнишь,
То силы к тебе придут,
И глаз твой станет вернее,
И штык твой станет острее
За несколько этих минут.
И немец, бравший Варшаву,
Входивший маршем в Париж,
Погибнет в твоей России,
А ты в боях победишь!
Северо-Западный фронт. 1943 год
Мать солдатская
* * *
В большой России, в маленьком селенье,
За сотни верст от фронта, в отдаленье,
Но ближе многих, может быть, к войне,
Седая мать по-своему воюет,
И по ночам о сыновьях тоскует
И молится за них наедине.
А сыновья, воспитанные ею,
Ни сил своих, ни жизни не жалея —
Граната ли, кувалда ли в руках,
— Работают, тревог не замечают.
Атакой на атаку отвечают На суше, на воде и в облаках.
Когда Москва вещает нам:
«Вниманье! В последний час. » — и, затаив дыханье,
Мы слушаем про славные бои И про героев грозного сраженья,
— Тебя мы вспоминаем с уваженьем,
Седая мать. То — сыновья твои!
Они идут дорогой наступленья
В измученные немцами селенья,
Они освобождают города
И на руки детишек поднимают,
Как сыновей, их бабы отнимают,
Ты можешь, мать, сынами быть горда!
И если иногда ты заскучаешь,
Что писем вот опять не получаешь,
И загрустишь, и дни начнешь считать,
Душой болеть — опять Илья не пишет,
Молчит Володя, нет вестей от Гриши,
Ты не грусти. Они напишут, мать!
1942
ТРИ ТОВАРИЩА
Жили три друга-товарища
В маленьком городе Эн.
Были три друга-товарища
Взяты фашистами в плен.
Стали допрашивать первого.
Долго пытали его —
Умер товарищ замученный
И не сказал ничего.
Стали второго допрашивать,
Пыток не вынес второй —
Умер, ни слова не вымолвив,
Как настоящий герой.
Третий товарищ не вытерпел,
Третий — язык развязал:
‘Не о чем нам разговаривать!’-
Он перед смертью сказал.
Их закопали за городом,
Возле разрушенных стен.
Вот как погибли товарищи
В маленьком городе Эн.
Другие записи по произведениям С. Михалкова
Презентация к уроку внеклассного чтения «С. Михалков «Детский ботинок» (5 класс)
Ищем педагогов в команду «Инфоурок»
Описание презентации по отдельным слайдам:
Сергей Михалков Детский ботинок
Сергей Владимирович Михалков Поэт, военный корреспондент, драматург, писатель. Он посвятил свою жизнь созданию детских книг, сценариев для мультипликационных и художественных фильмов. Его стихи, басни, мультфильмы наизусть знают и взрослые, и дети. А еще Сергей Михалков является автором гимна Российской Федерации.
Великая Отечественная война 1941-1945
Великая Отечественная война оставила неизгладимый след в истории и судьбах людей. Многие потеряли близких и родных, которые были убиты или замучены. Нужно помнить об этом!
Сергей Михалков «Детский ботинок»
Занесенный в графу с аккуратностью чисто немецкой, Он на складе лежал среди обуви взрослой и детской. Его номер по книге: «Три тысячи двести девятый». «Обувь детская. Ношена. Правый ботинок. С заплатой. »
Кто чинил его? Где? В Мелитополе? В Кракове? В Вене? Кто носил его? Владек? Иль русская девочка Женя.
Как попал он сюда, в этот склад, в этот список проклятый, Под порядковый номер «Три тысячи двести девятый»?
Неужели другой не нашлось в целом мире дороги, Кроме той, по которой пришли эти детские ноги
В это страшное место, где вешали, жгли и пытали, А потом хладнокровно одежду убитых считали?
Здесь на всех языках о спасенье пытались молиться: Чехи, греки, евреи, французы, австрийцы, бельгийцы.
Здесь впитала земля запах тлена и пролитой крови Сотен тысяч людей разных наций и разных сословий.
Снятый Гитлером с жертвы три тысячи двести девятой.
Курс повышения квалификации
Специфика преподавания предмета «Родной (русский) язык» с учетом реализации ФГОС НОО
Курс повышения квалификации
Дистанционное обучение как современный формат преподавания
Курс повышения квалификации
Методика обучения русскому языку в образовательных организациях в условиях реализации ФГОС
Номер материала: ДБ-093064
Международная дистанционная олимпиада Осень 2021
Не нашли то что искали?
Вам будут интересны эти курсы:
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.
В школе в Пермском крае произошла стрельба
Время чтения: 1 минута
Фальков поручил проверить знания студентов после нерабочих дней
Время чтения: 1 минута
Минцифры предложило разработать «созидательные» компьютерные игры
Время чтения: 2 минуты
Минобрнауки утвердило перечень олимпиад для школьников на 2021-2022 учебный год
Время чтения: 1 минута
Школьников не планируют переводить на удаленку после каникул
Время чтения: 1 минута
Власти Амурской области предложили продлить каникулы в школах в связи с эпидобстановкой
Время чтения: 2 минуты
Подарочные сертификаты
Ответственность за разрешение любых спорных моментов, касающихся самих материалов и их содержания, берут на себя пользователи, разместившие материал на сайте. Однако администрация сайта готова оказать всяческую поддержку в решении любых вопросов, связанных с работой и содержанием сайта. Если Вы заметили, что на данном сайте незаконно используются материалы, сообщите об этом администрации сайта через форму обратной связи.
Все материалы, размещенные на сайте, созданы авторами сайта либо размещены пользователями сайта и представлены на сайте исключительно для ознакомления. Авторские права на материалы принадлежат их законным авторам. Частичное или полное копирование материалов сайта без письменного разрешения администрации сайта запрещено! Мнение администрации может не совпадать с точкой зрения авторов.
Текст книги «Стихи о войне»
Автор книги: Сергей Михалков
Жанр: Книги о войне, Современная проза
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Запомни!
Посмотри хорошенько на этот портрет
Русской девочки двух с половиною лет.
Быстрый Берег – лесная деревня звалась,
Та деревня, где жизнь у нее началась,
Где ее молодая крестьянская мать
Научила ходить и слова понимать.
Где ее Валентиной с рожденья назвали,
Где росла она, славная девочка Валя.
Посмотри хорошенько на этот портрет
Русской девочки двух с половиною лет.
Шоколадом маня, подзывая к себе,
Немец бил ее плетью, ночуя в избе,
Поднимал над землею за прядку волос,
Вырвал куклу из рук и с собою унес.
Это немцы ее «партизанкой» назвали,
Это немцы отца у нее расстреляли.
Разве сердце не скажет тебе: «Отомсти?»
Разве совесть не скажет тебе: «Не прости!»
Слышишь, матери просят: «Она не одна!
Отомсти за таких же других, как она!»
Посмотри и запомни, товарищ, портрет
Этой девочки двух с половиною лет.
Твой ребенок
Ты все ждал его. Ждал и дождался.
Сам ты имя ему выбирал.
Долго на руки взять не решался.
Волновался и все-таки брал.
Твой ребенок. Твой сын. Твой мальчишка.
Сколько радости, сколько тревог…
Ты принес ему первую книжку,
Сделать первых три шага помог.
Он болел. Он метался в постели,
Мучил мальчика сон бредовой,
И бессонные ночи летели
Над отцовской твоей головой…
Нам на память и жены, и дети
Фотографии дарят свои.
Мы храним фотографии эти,
А когда затихают бои,
В дни затишья, в часы передышки,
Когда чай откипит в котелках,
Наши дети – девчонки, мальчишки —
Оживают в солдатских руках.
И боец, наклонившись к соседу,
Показав на любимый портрет,
Говорит: – Отвоюем, приеду.
Он узнает меня или нет?
– Почему не узнает? Узнает! —
Улыбается другу сосед
И, планшет отстегнув, вынимает
Фотографию дочки в ответ.
– Как, похожа? – Конечно, похожа.
Прямо копия. Что за вопрос!
И лицо ее смуглое – то же,
И отцовский веснушчатый нос.
Мы храним за слюдою планшетов
Сотни писем от наших детей,
Сотни ласковых детских приветов
И домашних простых новостей.
И когда мы идем в наступленье
Под разрывами мин и гранат,
Мы не знаем к врагу сожаленья —
Мы деремся за наших ребят!
Слушая скрипку…
«Пока спокойно небо голубое,
Пока накрыто ветками крыло,
Сыграй мне, Ваня, что-нибудь такое,
Чтоб за сердце, чтоб за душу взяло!»
Упрашивать не надо музыканта.
Смычок нашел певучую струну,
И скрипка верная, любимица сержанта,
Запела про любовь и про весну.
То как поток бурлящий водопада,
То как ручей невидимый журча,
Звучит мелодия. И с нежной скрипкой рядом
В содружестве – винтовка скрипача.
И слушатель готов в одно мгновенье
Прервать концерт, чтоб ринуться в полет…
Вот в этом – нашей жизни утвержденье,
И дух страны, и русский наш народ!
Данила Кузьмич
Немножечко меньше их, чем Ивановых,
Но все-таки много на свете Смирновых:
Смирновы – врачи и Смирновы – шоферы,
Радисты, артисты, танкисты, шахтеры,
Швецы, кузнецы, продавцы, звероловы,
Смирновы – певцы, и поэты Смирновы.
Есть дети Смирновы и взрослые тоже,
И все друг на друга ничуть не похожи:
Веселые, мрачные, добрые, злые,
Смирновы – такие, Смирновы – сякие.
Один из Смирновых попал в эту книжку.
Приехал я раз в небольшой городишко,
На карте отмечен он маленькой точкой —
Географ ему не поставил кружочка.
В том городе были: аптека и баня,
Больница, и школа, и парк для гулянья,
Некрасова улица, площадь Толстого,
Базар и вокзал пароходства речного.
Но самое главное – в городе этом
Был выросший за год и пущенный летом,
Кругом огорожен стеной здоровенной,
Завод номерной. Очень важный. Военный.
Из не пробиваемой пулями стали
В три смены он делал для танков детали.
И я вам хочу рассказать про Смирнова,
Который вставал в половине шестого,
Который, с трудом подавляя зевоту,
Садился в трамвай и спешил на работу,
Где восемь и десять часов, если надо,
Работал как мастер шестого разряда.
Я шел по заводу, вдруг слышу: «Здорово!»
Вот так в первый раз я услышал Смирнова.
«Здорово!» – хотел я кому-то ответить,
Кого не успел еще даже заметить.
«Что ходишь? Что смотришь?» —
послышалось снова.
И тут в первый раз я увидел Смирнова.
Я знал, что бывают какие-то гномы,
Которые людям по сказкам знакомы.
Я помню, что слышал однажды от сына,
Что жил человечек смешной – Буратино,
Которого ловкий топор дровосека
Из чурки простой превратил в человека.
Но в жизни своей не встречал я такого,
Как этот Смирнов, человечка живого!
В большой, не по росту, казенной тужурке,
В огромной ушанке из кроличьей шкурки,
В таких сапожищах, что я испугался,
Стоял человечек и мне улыбался.
– Как звать? – я спросил.
– По работе кто знает —
Ответил малыш, – Кузьмичом называет.
Смирновым Кузьмой был покойный папаша,
Данила Кузьмич – будет прозвище наше.
– А сколько вам лет? —
я спросил у Смирнова.
– Четырнадцать минуло
двадцать восьмого, —
Сердито ответил он басом солидным
(Должно быть, вопрос показался обидным).
– Да ты не сердись!
– А чего мне сердиться! —
Кузьмич отмахнулся большой рукавицей. —
Таких-то немало у нас на заводе.
И ростом другие поменее вроде!
Мы шли с Кузьмичом корпусами завода,
И нас проверяли у каждого входа,
У каждого выхода нас проверяли —
Мы оба свои пропуска предъявляли.
– Куда мы идем? – я спросил у Смирнова,
Но я из ответа не понял ни слова.
Гудели динамо – жуки заводные,
Шуршали, как змеи, ремни приводные.
И масло машинное ниточкой тонкой
Тянулось без устали над шестеренкой.
И падали на пол, цепляясь друг к дружке,
Витые стальные, блестящие стружки.
И нужные танку стальные детали
Со звоном одна за другой вылетали.
И вот, наконец, мы дошли до плаката:
«Берите пример со Смирнова, ребята!
В тылу не расходится дело со словом,
На фронте танкисты гордятся Смирновым!»
А сам мужичок с ноготок знаменитый
По шумному цеху шагал деловито.
И кто мог подумать, что в эту минуту
Его вспоминали в сражении лютом!
Смирнов по-хозяйски зашел за решетку,
Умело взял в руки железную щетку,
Протер этой щеткой поверхность металла,
Как зеркало, сразу она засияла.
– Включайте рубильник. Готово? —
Готово! —
И я за работой увидел Смирнова.
И понял я, что никакой Буратино
Не смог бы стоять возле этой машины
И что никакие волшебники-гномы,
Которые людям по сказкам знакомы,
Которые силой чудесной владеют,
Творить чудеса, как Смирнов, не сумеют.
И я, человек выше среднего роста,
Себя вдруг почувствовал карликом просто.
Прославим же юного мастерового:
Ткача, маляра, кузнеца и портного,
Сапожника, токаря и столяра.
Даниле Смирнову и прочим – ура!
С Новым годом!
Друзья, товарищи мои!
Осталось пять минут —
На Красной площади часы
двенадцать раз пробьют,
И тридцать первое число слетит с календаря,
И толстый новый календарь начнется с января.
От нас уходит старый год —
суровый год войны,
По всем обычаям его мы проводить должны.
Он прожит нами. Нам, друзья,
он стоил многих лет,
И среди всех, что за спиной, ему подобных нет.
Не всем сегодня суждено собраться за столом,
В кругу семьи, в кругу друзей
поднять бокал с вином,
Друг другу счастья пожелать,
встречая Новый год,
И выпить за старуху-мать,
что письма с фронта ждет.
Из тех друзей, кто с нами был
в году сорок втором,
Не все смогли бы в эту ночь
собраться за столом.
Иных уж нет, и слава им, погибшим за народ!
Последним годом был для них
минувший этот год.
Другим сейчас не суждено
держать бокал в руках —
Они встречают Новый год
от смерти в двух шагах.
Они врываются в блиндаж с гранатою в руке
И обращаются к врагам на русском языке.
Мы не забудем в эту ночь того, кто в этот час
Снаряды точит на станках, броню кует для нас,
Стоит у доменной печи, идет в ночной полет,
Кто, лежа в поле на снегу,
встречает Новый год.
Мы пожелаем им, друзья, удачей год начать,
Из дома письма от семьи почаще получать.
А если ранят на войне – чтоб рана та была
И неопасна, и легка, и скоро зажила.
Подруги наши в эту ночь от нас так далеко…
Мы знаем все, как грустно им и как им нелегко.
И мы поднимем свой бокал за тех,
что нам верны
И будут терпеливо ждать нас до конца войны.
…Осталось несколько секунд —
уже куранты бьют.
На Спасской башне никогда часы не отстают.
Они идут за часом час и не бегут вперед.
Они сейчас нам говорят: —
Победы час придет!
Улетел штурмовик на заданье…
Улетел штурмовик на заданье,
И не знаю сама, почему
Я сказала ему: «До свиданья!»,
Я «Прощай!» не сказала ему.
Смелый сокол, бесстрашный мой воин,
Ты умело веди самолет
И в воздушном бою будь спокоен —
Не откажет тебе пулемет.
В тыл врага, над полями и лесом,
Ты погибель фашистам несешь.
Сквозь разрывы зенитной завесы,
Верю я, невредимым пройдешь.
Я увижу опять над собою
Два родных краснозвездных крыла.
Так и знай, что в полете с тобою
Я душою и сердцем была.
Штурмовик невредимым вернулся,
Самолет по земле пробежал…
– Все нормально! – пилот улыбнулся,
Оружейнице руку пожал.
И за это хорошее слово,
За пожатье руки боевой
День и ночь я работать готова
На машине своей штурмовой.
Штурмовик улетел на заданье,
И я знаю теперь, почему
Я сказала ему: «До свиданья!»,
Я «Прощай!» не сказала ему.
Надежный друг
После боя, после схватки,
Когда сбит на землю враг,
Хорошо, что «все в порядке»,
Хорошо, что есть табак.
Хорошо, что друг надежный
Прикрывал тебя в бою.
С другом всем делиться можно,
Если делишь жизнь свою.
Немецкая посылка
Эта лента голубая
Снята с девичьих волос,
Эта лента голубая —
С украинских черных кос.
Эта вышивка – с кровати,
Этот перстень снят с руки
Темной ночью в мирной хате
В деревушке у реки.
Из больницы – бумазея,
Занавески со стены
Подожженного музея
Древнерусской старины.
Эти две витые ручки
Были сорваны с дверей —
Трех солдат к любимой внучке
Не пускал старик еврей.
Побурели пятна крови
На платочке пуховом;
Это – добыто в Ростове,
Это – взято под Орлом.
Все зашито в парусину
И сдано на почту в срок.
Путь посылки до Берлина
И опасен и далек.
Фридрихштрассе, 48,
Получить: Матильде Шмитт.
Отправитель: Генрих Шлоссе.
Был здоров. Теперь убит.
Хорошая работа
Немецкий генерал, что проиграл сраженье,
Такое дал распоряженье:
«Убитых русскими немецких всех солдат
Похоронить немедленно и в ряд
На площади – могила близ могилы,
Чтоб это симметрично было
И чтобы тот, кто пал на поле бранном,
Спал под крестом добротным, деревянным.
Для проведенья погребенья
Пригнать на площадь населенье…
Разбили кладбище. В нем было сто рядов.
Могилы вырыли для вечного покоя.
Но где добыть пять тысяч сто крестов?
Легко сказать, количество какое!
Трех плотников нашли.
Сказали те: «Не прочь
Мы вашей армии помочь.
Любой из нас готов
Почаще бы такую брать работу.
Трудиться будем до седьмого пота
И десять тысяч сделаем крестов!»
У обочины дороги (Подслушанный разговор)
– Извините, вы оттуда?
– Да, оттуда.
– Я туда.
– Как бомбежка?
– Есть немножко.
– Вас бомбили?
– Не беда.
Это было на привале
В населенном пункте К.
На пути заночевали
Два больших грузовика.
Спят бойцы в тепле кабины,
Дождь проходит стороной.
Две зеленые машины
Разговор ведут ночной.
– Как живется?
– Достается.
– Как здоровье?
– Никуда!
День на фронте,
Два – в ремонте.
– Виноват водитель?
– Да.
Прикреплен ко мне неважный,
Несознательный шофер.
Любит он многоэтажный
Некультурный разговор.
Только-только с места тронем,
Всех быстрей его вези!
Газанем, обоз обгоним,
А потом сидим в грязи.
– Как с резиной?
– Вечно клеим.
– Как с бензином?
– Не жалеем.
Каждый день по три ведра.
Мне ж по горло двух довольно,
Что же делать! Жгу невольно
Три – сегодня, три – вчера.
Встречным танкам и машинам
Стыдно мне смотреть в глаза…
Дождь пошел. Стекло кабины
Затуманила слеза.
Под дождем склонился колос
И проселки развезло…
– Да, – сказал довольный голос, —
Мне с шофером повезло!
Больше года я на фронте
День и ночь служу войскам.
Только раз была в ремонте,
Да и то по пустякам.
Больше года без раздора
Помогаем с давних пор
Там, где нужно, я – шоферу,
Там, где нужно, мне – шофер.
Ни одной еще покрышки
Мне водитель не менял.
Перебоев и одышки
Мой мотор еще не знал.
Мы напрасно не гоняем,
Не пускаем пыль в глаза.
И бензину цену знаем
И жалеем тормоза.
Где другие заливают
В бак по два, по три ведра,
Нам на тот же путь хватает
Точка в точку – полтора.
И нигде мы не отстанем,
И всегда доедем в срок,
И просить в пути не станем,
Чтобы кто-нибудь помог.
– Да, пожалуй, на работе
Вы получите медаль!
Я же где-нибудь в болоте
Жизнь закончу…
– Мне вас жаль…
Дождь прошел. Над темным бором
Посветлели облака.
Вот проснулись два шофера:
– Как спалось?
– Вздремнул слегка.
– Хорошо, поспали малость.
Надо двигаться.
– Пора!
Километров сто осталось,
А бензина – полведра!
Выручай, браток, горючим!
Дай хоть пару килограмм!
После как-нибудь получим,
Встречу где-нибудь, отдам.
Это было на привале
В населенном пункте К.
На пути заночевали
Два больших грузовика.
Дефективная стратегия
В 3.15 наступленье
На советское селенье.
Ровно 45 минут
По селенью пушки бьют.
С 4-х и до 5-ти
Непрерывно бой вести.
Ровно в 5 село занять,
Флаг империи поднять.
От 5-ти и до 6-ти
О трофеях донести.
От 6-ти и до 7-ми
Встреча с местными людьми
(Всех людей согнать на площадь,
Разговаривать попроще).
Час на отдых для солдат.
В 8 фюреру доклад.
Все разбито на минуты,
Пунктуально учтено
И проверено как будто,
И весьма продума… НО —
В 3.15 отступленье
От советского селенья.
Ровно 45 минут
Под селеньем фрицев бьют.
С 4-х и до 5-ти
От «катюши» не уйти.
В 5 немецкий генерал
Всех штабистов растерял.
От 5-ти и до 6-ти
Он в себя не мог прийти.
В 6 от фюрера пакет:
«Почему победы нет?»
От 6-ти и до 7-ми
Встреча с местными людьми —
Генерала в плен ведут,
Люди вслед ему плюют.
Всем хорош устав немецкий,
Все в приказах учтено.
Чтоб разбить народ советский,
Пунктов всех достаточн… НО —
В колесе немецком палка —
Наша сила и смекалка!
И на этом колесе
Немцы будут аккуратно
На Берлин катить обратно,
Но докатятся не все!
Добывай же с боем славу,
Перед фрицем не робей
И по НАШЕМУ уставу
Бей их крепче! Не жалей!
Буду ждать…
Ребенок спит. Колышет ветер шторы.
Я у окна сажусь писать письмо.
Оно пусть будет нашим разговором,
Оно сегодня пишется само.
Я слышу рядом теплое дыханье.
Передо мной твои черты лица,
Наш мальчик спит. Веселое созданье,
Смешной малыш, не видевший отца.
Он стоил мне томительных, бессонных
Разрывами наполненных ночей
В товарных, наспех собранных вагонах
Среди разбитых бомбами путей.
Он стоил мне и слез, и сил, и воли —
Упорная, она нашлась во мне.
Поэтому люблю его до боли,
А без тебя – люблю его вдвойне…
Ложусь ли спать, встаю ли на рассвете,
Иду ли в ясли, на завод иду —
Все думаю о том, что есть на свете
Тот человек, которого я жду.
А если вдруг тревожное сомненье
Мне в душу заползет на миг,
Что все это – мое воображенье,
И на войне ты от меня отвык,
И есть уже какая-то другая,
С которой вместе делишь ты войну,
Которой говоришь ты: «Дорогая!»,
На время забывая про жену, —
Тогда я вспоминаю Приднепровье
И вечера на тихом берегу,
Все то, что с нашей связано любовью,
Все то, что свято в сердце берегу.
И первый кубик на твоих петлицах,
И первый орден на твоей груди…
Все то, что в памяти моей хранится,
Что мне сейчас подсказывает: «Жди!»
И на душе моей опять спокойно —
Любовь со мной, она крепка во мне.
Она переживет любые войны,
Она тебе поможет на войне.
Хочу тебя увидеть победившим,
Не отступившим, с гордою душой,
За Приднепровье наше отомстившим
И за разлуки нашей срок большой.
За тех из нас, оставшихся в разлуке,
Которым ждать уже не суждено,
За их тоску, за горе их, за муки,
За сердце их, что болью сожжено.
Я верю в то, что ты ко мне вернешься,
Придешь таким, каким во мне живешь,
И по-отцовски к мальчику нагнешься,
И до утра со мною не уснешь.
Скажу я так в минуты нашей встречи:
«Все вынести я, кажется, смогла,
Чтоб руки положить тебе на плечи
И рассказать, как я тебя ждала…»
Солдат
– Солдатик мой, касатик мой,
Товарищ дорогой,
Я своего ждала домой,
А вот зашел другой.
Зашел: «Хозяйка, есть попить?»
«Найдется, в добрый час.
Кого встречать, кормить, поить
Сегодня, как не вас!»
«А можно валенки разуть,
У печки просушить?
Да крепкой ниткой как-нибудь
Шинель в плече зашить?
Летела пуля – порвала,
И надо же задеть!
Как будто в поле не могла
Сторонкой пролететь!»
«С утра в печи дрова горят,
Чтоб ты обсохнуть мог.
Садись к огню, сушись, солдат.
Снимай, солдат, сапог!
Как дома будь в моей избе!
Давай шинель свою —
Я, как хозяину, тебе
Сейчас ее зашью.
И где-то он, хозяин мой,
Когда мне ждать его домой?»
Присел солдат на табурет,
Солдата клонит в сон.
Трофейных пачку сигарет
С трудом вскрывает он.
Хозяйка смотрит на стрелка:
«Да ты, устал, видать?
Приляг, сынок, вздремни пока».
«И то, прилягу, мать…»
А шел боец издалека
И все с боями шел.
Была дорога нелегка.
От городов и сел.
И было некогда ему
Ни есть, ни пить, ни спать.
Все надо было моему
Солдату воевать.
Чем дальше я пройду вперед,
Мечтал солдатик мой,
Тем больше хлеба в этот год
Засеем мы весной.
Чем больше немцев уложу,
Смекал он на ходу,
Тем раньше путь освобожу,
Скорей домой приду!
При немцах на моей земле
Мне не бывать в родном селе…»
И беззаветно потому
Солдат мой воевал.
И было некогда ему,
И он ночей не спал.
Лежит солдат, храпит солдат,
Командует во сне,
Рукою обнял автомат —
Привык ведь на войне!
– Проснись, солдат, хоть сон глубок!
Как ни мягка постель.
Просушен валеный сапог,
Зачинена шинель.
– И то встаю. Спасибо, мать!
Наспался за троих!
Мне не придется догонять
Товарищей своих.
Хозяйка смотрит на стрелка:
«Когда ж войне конец?» —
«Определить нельзя пока, —
Ответствует боец. —
Но все же, думается мне,
Что недалек конец войне!»
Сказал солдат, и вышел он
На улицу села,
А по селу со всех сторон
Дивизия текла.
Коням на гривы падал снег,
В степи мела метель.
Вперед шел русский человек,
Ремнем стянув шинель.
Детский ботинок
Занесенный в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской.
Его номер по книге:
«Три тысячи двести девятый».
Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой…
Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Иль русская девочка Женя.
Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
«Три тысячи двести девятый»?
Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги
В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежды убитых считали?
Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы.
Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий…
Час расплаты пришел!
Палачей и убийц – на колени!
Суд народов идет
По кровавым следам преступлений.
Среди многих улик —
Этот детский ботинок с заплатой,
Снятый Гитлером с жертвы
«Три тысячи двести девятой».
Самолет
Колхозный бригадир Игнат
Поднакопил деньжат
И при покупке самолета
На заводском дворе
Вдруг повстречал Федота.
– Здорово, кум Федот!
– Здорово, кум Игнат!
И ты, видать, машину покупаешь?
– Да я-то уж купил! А ты чему не рад?
Чего вздыхаешь?
– Эх, куманек! – сказал в ответ Федот, —
Когда бы то была скотина,
Другой бы делу был расчет,
А то ведь как никак – машина!
Глядишь, у этой – лишний пулемет,
А та, глядишь, летает до Берлина.
Ей-ей, кружится голова.
То я уже готов купить «Пе-2»,
То выбираю «ил». Однако
Хорош-то он хорош,
Но чем он лучше «яка»?
Вот так с утра я здесь хожу,
Что взять – ума не приложу.
– Бери хоть тот, хоть этот аппарат, —
Федоту отвечал Игнат.
– По мне хорош любой советский самолет!
Системы разные, но фрицев каждый бьет!
Мы пришли
Тяжелым снарядом расщепленный тополь
Лежит в придорожной пыли.
Советский наш город, родной Севастополь,
Ты ждал нас, и вот мы пришли.
Мы были в тяжелой и долгой разлуке,
Но свой Севастополь любя,
В жестоких сраженьях мы мстили за муки
Врагам, что терзали тебя.
Мы в грозные дни Ленинград отстояли,
В боях Сталинград обрели,
Когда мы входили в Одессу, мы знали:
Ты ждешь нас, и вот мы пришли.
Захватчиков подлых мы гнали из Крыма,
В боях не жалея себя.
Мы кровью платили, наш город любимый,
За каждый свой шаг до тебя.
Теперь мы залечим тяжелые раны,
Что немцы тебе нанесли.
И в ясные дни, и в ночные туманы
Ты ждал нас, и вот мы пришли.
Немецким снарядом расщепленный тополь
Лежит у бойцов на пути.
Ты верил в победу, ты знал, Севастополь,
Что мы не могли не прийти.
Карта
Вторые сутки город был в огне,
Нещадно день и ночь его бомбили.
Осталась в школе карта на стене —
Ушли ребята, снять ее забыли.
И сквозь окно врывался ветер к ней,
И зарево пожаров освещало
Просторы плоскогорий и морей,
Вершины гор Кавказа и Урала.
На третьи сутки, в предрассветный час,
По половицам тяжело ступая,
Вошел боец в пустой, холодный класс.
Он долгим взглядом воспаленных глаз
Смотрел на карту, что-то вспоминая.
Но вдруг, решив, он снял ее с гвоздей
И, вчетверо сложив, унес куда-то, —
Изображенье Родины своей
Спасая от захватчика-солдата.
Случилось это памятной зимой
В разрушенном, пылающем районе,
Когда бойцы под самою Москвой
В незыблемой стояли обороне.
Шел день за днем, как шел за боем бой,
И тот боец, что карту взял с собою,
Свою судьбу связал с ее судьбой,
Не расставаясь с ней на поле боя.
Когда же становились на привал,
Он, расстегнув крючки своей шинели,
В кругу друзей ту карту раскрывал,
И молча на нее бойцы смотрели.
И каждый узнавал свой край родной,
Искал свой дом: Казань, Рязань, Калугу,
Один – Баку, Алма-Ату – другой.
И так, склонившись над своей страной,
Хранить ее клялись они друг другу.
Родные очищая города,
Освобождая из-под ига села,
Солдат с боями вновь пришел туда,
Где карту он когда-то взял из школы.
И, на урок явившись как-то раз,
Один парнишка положил на парту
Откуда-то вернувшуюся в класс
Помятую, потрепанную карту.
Она осколком порвана была
От города Орла до Приднепровья,
И пятнышко темнело у Орла.
Да! Было то красноармейской кровью.
И место ей нашли ученики,
Чтоб, каждый день с понятным нетерпеньем
Переставляя красные флажки,
Идти вперед на запад, в наступленье.