по ком звонит колокол статья
По ком звонит колокол
Он лежал на устланной сосновыми иглами бурой земле, уткнув подбородок в скрещенные руки, а ветер шевелил над ним верхушки высоких сосен. Склон в этом месте был некрутой, но дальше обрывался почти отвесно, и видно было, как черной полосой вьется по ущелью дорога. Она шла берегом реки, а в дальнем конце ущелья виднелась лесопилка и белеющий на солнце водоскат у плотины.
— Вот эта лесопилка? — спросил он.
— Ее выстроили уже после тебя. Старая лесопилка не здесь; она ниже по ущелью.
Он разложил на земле карту и внимательно вгляделся в нее. Старик смотрел через его плечо. Это был невысокий, коренастый старик в черной крестьянской блузе и серых штанах из грубой ткани; на ногах у него были сандалии на веревочной подошве. Он еще не отдышался после подъема и стоял, положив руку на один из двух тяжелых рюкзаков.
— Значит, моста отсюда не видно?
— Нет, — сказал старик. — Тут место ровное, и река течет спокойно. Дальше, за поворотом, где дорога уходит за деревья, сразу будет глубокая теснина…
— Вот через теснину и перекинут мост.
— Один — вон там, на этой самой лесопилке.
Молодой человек, изучавший местность, достал бинокль из кармана линялой фланелевой рубашки цвета хаки, протер платком стекла и стал подкручивать окуляры, пока все очертания не сделались вдруг четкими, и тогда он увидел деревянную скамью у дверей лесопилки, большую кучу опилок за дисковой пилой, укрытой под навесом, и часть желоба на противоположном склоне, по которому спускали вниз бревна. Река отсюда казалась спокойной и тихой, и в бинокль было видно, как над прядями водоската разлетаются по ветру брызги.
— Из трубы идет дым, — сказал старик. — И белье развешено на веревке.
— Это я вижу, но я не вижу часового.
— Должно быть, он укрылся в тени, — пояснил старик. — Сейчас еще жарко. Он, наверно, с той стороны, где тень, отсюда нам не видно.
— Возможно. А где следующий пост?
— За мостом. В домике дорожного мастера, на пятом километре.
— Сколько здесь солдат? — Он указал на лесопилку.
— Не больше четырех и капрал.
— Там больше. Я проверю.
— Всегда двое. По одному на каждом конце.
— Нам нужны будут люди, — сказал он. — Сколько человек ты можешь дать?
— Можно привести сколько угодно, — сказал старик. — Тут, в горах, теперь людей много.
— Больше сотни. Но они все разбиты на маленькие отряды. Сколько человек тебе понадобится?
— Это я скажу, когда осмотрю мост.
— Ты хочешь осмотреть его сейчас?
— Нет. Сейчас я хочу идти туда, где можно спрятать динамит. Его нужно спрятать в надежном месте и, если возможно, не дальше чем в получасе ходьбы от моста.
— Это нетрудно, — сказал старик. — От того места, куда мы идем, прямая дорога вниз, к мосту. Только чтоб туда добраться, надо еще поднатужиться немного. Ты не голоден?
— Голоден, — сказал молодой. — Но мы поедим после. Как тебя зовут? Я забыл. — Он подумал, что это дурной знак, то, что он забыл.
— Ансельмо, — сказал старик. — Меня зовут Ансельмо, я из Барко-де-Авила. Давай я помогу тебе поднять мешок.
Молодой — он был высокий и худощавый, с выгоревшими, светлыми волосами, с обветренным и загорелым лицом, в линялой фланелевой рубашке, крестьянских штанах и сандалиях на веревочной подошве — нагнулся, просунул руку в ременную лямку и взвалил тяжелый рюкзак на плечи. Потом надел другую лямку и поправил рюкзак, чтобы тяжесть пришлась на всю спину. Рубашка на спине еще не просохла после подъема на гору.
— Ну, я готов, — сказал он. — Куда идти?
— Вверх, — сказал Ансельмо.
Согнувшись под тяжестью рюкзаков, обливаясь потом, они стали взбираться по склону, густо поросшему сосняком. Тропинки не было видно, но они все поднимались и поднимались, то прямо, то в обход, потом вышли к неширокому ручью, и старик, не останавливаясь, полез дальше, вдоль каменистого русла. Теперь подъем стал круче и труднее, и наконец впереди выросла гладкая гранитная скала, откуда ручей срывался вниз, и здесь старик остановился и подождал молодого.
— Ничего, — сказал молодой. Но он весь взмок, и у него сводило икры от напряжения при подъеме.
— Да, тут шутки плохи, — сказал молодой. — А далеко еще?
— Совсем близко. Как тебя зовут?
— Роберто, — ответил молодой. Он спустил рюкзак с плеч и осторожно поставил его между двух валунов у ручья.
— Так вот, Роберто, подожди здесь, я вернусь за тобой.
— Хорошо, — ответил молодой. — А скажи, к мосту ведет эта же дорога?
— Нет. К мосту мы пойдем другой дорогой. Там ближе и спуск легче.
— Мне нужно, чтобы материал был сложен не слишком далеко от моста.
— Посмотришь. Если тебе не понравится, мы выберем другое место.
— Посмотрим, — сказал молодой.
Он сел возле рюкзаков и стал глядеть, как старик взбирается на скалу. Взбирался он без труда, и по тому, как он быстро, почти не глядя, находил места для упора, ясно было, что он проделывал этот путь уже много раз. Но жившие там, наверху, заботились, чтобы не было никакой тропы.
Роберт Джордан — так звали молодого — мучительно хотел есть, и на душе у него было тревожно. Чувство голода было для него привычным, но тревогу ему не часто приходилось испытывать, так как он не придавал значения тому, что может с ним случиться, а кроме того, знал по опыту, как просто передвигаться в тылу противника в этой стране. Передвигаться в тылу было так же просто, как переходить линию фронта, был бы только хороший проводник. Все лишь тогда становится трудным, когда придаешь значение тому, что может случиться с тобой, если поймают, да еще трудно решать, кому можно довериться. Людям, с которыми работаешь вместе, нужно доверять до конца или совсем не доверять, вот и приходится решать, кто заслуживает доверия. Но это все не тревожило его. Тревожило другое.
«По ком звонит колокол» : что часто не замечают в романе Хемингуэя
Приблизительное время чтения: 9 мин.
К 120-летнему юбилею Эрнеста Хемингуэя «Фома» решил вспомнить о знаменитом романе писателя — «По ком звонит колокол» и опубликовать отрывок, на который читатели часто не обращают внимания. А зря.
«По ком звонит колокол» – это свободный и серьезный разговор о вере и неверии, роман, в котором американский автор выражает особый, свободный взгляд на религиозную ситуацию своего времени. Хемингуэй не был церковным человеком, но, остро чувствуя язвы своего времени, он смог создать откровенное духовное произведение. С писателя и его романа брали пример наши советские писатели, в том числе, Константин Симонов. Книга тесно сочеталась с советской военной литературой, но сильно отличалась от многих других произведений о войне высокой степенью свободы в разговорах о вере и религии, автор здесь без всякого страха говорил о духовных переживаниях.
О Хемингуэе и его книге «Фоме» рассказала кандидат филологических наук, доцент кафедры всемирной литературы МПГУ Надежда Соболева.
«По ком звонит колокол» – одна из восьми моих основных книг, я люблю ее больше всего, но она еще не закончена. Я написал ее единым духом после того, как почти два года, каждый вечер, передавал по телефону в Нью-Йорк две колонки об ужасах гражданской войны».
Это искреннее признание Эрнеста Хемингуэя, прозвучавшее в одном из его интервью парижскому журналу «Ар» за несколько лет до собственного жизненного финала, подчеркивает особое значение романа в творческой и духовной биографии писателя. Подобно важному для романа образу моста, который символизирует одновременно и противостояние, и взаимосвязь «горнего» и «дольнего», мира земного и мира небесного, точку наивысшего напряжения переходной ситуации, силу и величие незавершенности боя, бесконечности сопротивления; сам роман «По ком звонит колокол» (1940) знаменует важную веху в духовных исканиях писателя, отмечая переход от «документальности» проблематики ранней прозы к усилению философской ноты, притчевого начала в творчестве Хемингуэя 40х-50х гг. (в эти годы он написал знаменитые «За рекой в тени деревьев» и «Старик и море»).
Писатель отлично понимал, что для Гражданской войны в Испании элемент, связанный с верой и религией, очень силен, поэтому его роман от начала до конца пронизан христианским символизмом. Важно, что это не отражало личных воззрений Хемингуэя на веру – писатель не был церковным человеком.
Однако христианские аллюзии и образы, включенные им в текст, носят духовный характер. Так, независимо от религиозных взглядов самого писателя, это произведение имеет серьезное духовное измерение. Религиозно-философский вектор романа намечается уже в самом заглавии и эпиграфе ко всему произведению: фрагмент из духовного сочинения «Молитвы по возникающим поводам» («Размышление» XVII) английского поэта-метафизика, проповедника и настоятеля лондонского собора Святого Павла Джона Донна (1572-1631) выражает основную идею романа через диалог с христианской литературой (сам роман в жанровом отношении можно назвать реквиемом, гимном величия павших и непобежденных) – единство человека с общим замыслом Творца.
Отрывок из романа «По ком звонит колокол» (глава двадцать семь)
Капитан лежал на склоне лицом вниз. Левая рука подогнулась под тело. Правая, с револьвером, была выброшена вперед. Снизу со всех сторон стреляли по вершине холма.
Скорчившись за валуном, думая о том, как ему сейчас придется перебегать открытое пространство под огнем, лейтенант Беррендо услышал низкий сиплый голос Глухого, несшийся сверху.
На вершине холма Глухой, припав к своему пулемету, смеялся так, что вся грудь у него болела, так, что ему казалось, голова у него вот-вот расколется пополам.
Он еще и второго офицера постарается уложить, пусть только тот вылезет из-за валуна. Рано или поздно ему придется оттуда вылезть. Глухой знал, что командовать из-за валуна офицер не сможет, и ждал верного случая уложить его.
И тут остальные, кто был на вершине, услышали шум приближающихся самолетов.
Фото Steve Johnson
В эту самую минуту лейтенант Беррендо выскочил из-за валуна и, пригнув голову, быстро перебирая ногами, помчался по склону наискосок вниз, туда, где под прикрытием скал был установлен пулемет.
Эль Сордо, занятый самолетами, не видел, как он побежал.
Самолеты все приближались. Они летели эшелонированным строем и с каждой секундой становились больше, а шум их все нарастал.
Он все время не спускал с них глаз.
— Игнасио, подержи мне треногу.
Лежа на животе, подняв только голову, чтобы следить за приближением самолетов, Игнасио собрал все три ножки вместе и попытался придать устойчивость пулемету.
Фото Steve Johnson
Он помнил только: в час наш смертный. Аминь. В час наш смертный. Аминь. В час наш. Аминь. Остальные все стреляли. Ныне и в час наш смертный. Аминь.
Потом, за грохотом пулемета, послышался свист, от которого воздух рассекло надвое, и в красно-черном реве земля под ним закачалась, а потом вздыбилась и ударила его в лицо, а потом комья глины и каменные обломки посыпались со всех сторон, и Игнасио лежал на нем, и пулемет лежал на нем. Но он не был мертв, потому что свист послышался опять, и земля опять закачалась от рева. Потом свист послышался еще раз, и земля ушла из-под его тела, и одна сторона холма взлетела на воздух, а потом медленно стала падать и накрыла их.
Три раза самолеты возвращались и бомбили вершину холма, но никто на вершине уже не знал этого. Потом они обстреляли вершину из пулеметов и улетели. Когда они — в последний раз пикировали на холм, головной самолет сделал поворот через крыло, и оба других сделали то же, и, перестроившись клином, все три самолета скрылись в небе по направлению к Сеговии.
Фото Steve Johnson
Лейтенант Беррендо стоял на вершине и глядел вниз, на склон, усеянный телами своих, потом поднял глаза и посмотрел вдаль, туда, где они скакали за Глухим, прежде чем тот укрылся на этом холме. Он отметил в своей памяти всю картину боя и потом приказал привести наверх лошадей убитых кавалеристов и тела привязать поперек седла так, чтобы можно было доставить их в Ла-Гранху.
Потом он пошел к телу лейтенанта, убитого при первой попытке атаки. Он посмотрел на него, но не притронулся.
Que cosa mas mala es la guerra, сказал он себе, что означало: какая нехорошая вещь война. Потом он снова осенил себя крестом и, спускаясь с холма, прочитал по дороге пять «Отче наш» и пять «Богородиц» за упокой души убитого товарища. Присутствовать при выполнении своего приказа он не захотел.
По ком звонил колокол Хемингуэя
Эти строки Джона Донна английского поэта и проповедника XVI века знакомы каждому, скорее, по последним словам. Даже те, кто, возможно, и не читали роман Эрнеста Хемингуэя и не помнят его эпиграф, все-таки слышали фразу «По ком звонит Колокол…».
Для Мадрида, которым франкисты несколько раз пытались безуспешно овладеть, полковник был личностью легендарной. Говорили, что приехал он из Турции, где занимался торговлей. И, что Ксанти фактически руководит обороной города. И что лично готовит испанских геррильерос (исп. партизан). А еще, что, не зная испанского, свободно ходит в тыл к противнику и всегда возвращается. А у фалангистов после таких визитов взлетают на воздух армейские арсеналы, взрываются самолеты, уходят под откос эшелоны военной техники.
«По ком звонит колокол» был опубликован в 1940 году, республиканцы к тому времени уже потерпели поражение, а в Европе набирала силу уже другая, куда более кровопролитная война. Для Хемингуэя – роман был удачным. Его быстро признали читатели, более того Голливуд почти сразу приобрел права на съемки одноименного фильма, в котором сыграли звезды того времени Ингрид Бергман и Гэри Купер. Хемингуэй получил круглую сумму, смог переехать из Гаванского отеля «Амбос мундос», где собственно и писал роман, за город в живописную виллу «Финка Вихия». Там писатель прожил 20 лет, и именно там создал значительную часть произведений, в том числе и свой пулитцеровский, а затем и нобелевский рассказ «Старик и море». При входе в дом, Хемингуэй повесил колокол, звоном которого приветствовал дорогих гостей.
Хемингуэй так и не узнал, кем на самом деле был прототип его Роберта Джордана. Под боевым псевдонимом македонца Ксанти, скрывался осетин, советский разведчик майор Хаджи-Умар Мамсуров (1903-1968).
Понятно, что в СССР никто не осмеливался говорить о том, что советский офицер стал прототипом главного героя американского романа. Эта история стала достоянием общественности лишь в 1990-е. Я узнал о ней приблизительно тогда же, абсолютно случайно. Судьба свела меня с родными Мамсурова.
Хаджи-Умар Джиорович вступил в ряды Красной Армии в 14 лет. На его выбор повлиял родной дядя и опекун, убежденный большевик Саханджери Мамсуров, соратник Сергея Кирова, Серго Орджоникидзе и Иосифа Джугашвили. Давнее знакомство Мамсурова со Сталиным, его способность прямо и честно разговаривать с вождем, в конечном счете, сыграла против него. Саханджери был признан «врагом народа» и расстрелян в 1937-м. У него остался 10-летний сын Марат. Несмотря на «клеймо» от него в эти страшные годы, конечно же, не отвернулся старший двоюродный брат – майор Хаджи-Умар.
Убежденный большевик Саханджери Мамсуров, соратник Сергея Кирова, Серго Орджоникидзе и Иосифа Джугашвили
Моим научным руководителем на романской кафедре филологического факультета МГУ в 1997 году стала Евгения Николаевна Мамсурова, жена Марата Сахановича Мамсурова – сына известного революционера.
Будучи студентом, а затем и аспирантом, я часто приезжал к Мамсуровым. Часами мы сидели с Евгенией Николаевной на кухне, разбирая особенности лексических заимствований в языках Западной Европы. В перерывах лингвистических дискуссий, к нам иногда присоединялся и Марат Саханович, обычно подолгу работавший в своем кабинете. Историю о полковнике Ксанти и Хемингуэе, я знаю с их слов.
Мамсуров-Ксанти изначально был против встречи с писателем. Он занимался опасным делом, и от того сколько людей могли опознать его, зависела не только его личная безопасность, но и безопасность его людей. Однако Михаилу Кольцову корреспонденту «Правды» удалось убедить Мамсурова, что советские власти заинтересованы в том, чтобы Хемингуэй, как американский корреспондент и литератор описал то, как самозабвенно республиканцы против фашизма. Мамсуров, скрепя сердце, согласился. Однако первая же встреча с американцем была в целом неудачной и только подтвердила опасения разведчика. Хемингуэй не показался Ксанти надежным. Поэтому на его вопросы Мамсуров отвечал нехотя и достаточно однообразно. После этой встречи – он охарактеризовал Хемингуэя, как человека несерьезного и очень болтливого. К тому же в Испании писатель пристрастился к красному вину и за разговором выпил целый кувшин. Мамсурову, не признававшему алкоголь, это особенно не понравилось. Хемингуэй напрашивался в лагерь подготовки диверсантов. Допустить такого человека в засекреченный объект Мамсуров не мог. Михаил Кольцов настоял на второй встрече. На ней Хемингуэю все же удалось найти общий язык с советским разведчиком. Он даже старался много не пить.
В Советском Союзе роман Хемингуэя вышел не сразу. Говорят, что Сталин лично запретил его к печати. Советские критики называли «По ком звонит колокол» пародией на события Гражданской войны в Испании. Широкому читателю в нашей стране роман стал доступен лишь в 1968 году, спустя 28 лет после его опубликования в США. Хемингуэя уже не было в живых. В том же 1968-м не стало и Хаджи-Умара Мамсурова. Но он успел прочитать роман. Его спросили, видит ли он себя в Роберте Джордане. Мамсуров ответил, «и да, и нет». Он был уверен, что образ Джордана – собирательный и в нем, возможно, отражены сразу несколько героев-антифашистов. Хотя многое, что он рассказал и показал Хемингуэю в Испании, нашло отражение в книге.
Несколько лет назад ушел из жизни Марат Саханович Мамсуров. Человек огромного мужества, как и все Мамсуровы, кристальной честности, прямоты, светлого ума. С громовым голосом и железным рукопожатием. Публичной информации о Марате Мамсурове – немного. Видный ученый, физик-ядерщик, посвятивший свою жизнь обороноспособности нашей страны и потому – конечно, он был засекречен. Участник Великой Отечественной войны, морской офицер, капитан первого ранга-инженер, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки и техники РАН.
Он занимался системами управления так называемых «специальных» боеприпасов, создал и руководил секретной лабораторией, которая решала вопросы вооружения этими боеприпасами Военно-морской флот. Ему было почти восемьдесят лет, когда он стал учить английский язык, необходимый для работы. И за короткое время овладел им практически в совершенстве. Научной работой занимался до самого последнего дня.
Марат и Евгения Мамсуровы вместе с автором статьи. 2006 год