что а с пушкин считает залогом величия человека
Самостоянье человека, залог величия его (А.С. Пушкин)
«Самостоянье человека, залог величия его». (А.С.Пушкин)
С возвышенного места, куда мы добрались с Жоркой, моим неизменным лохматым другом, видны бесконечные дали. Зима. Крепкий морозец. Вокруг серебряные кружева и почти недвижимые над селениями серебряные дымы.
Безотчетно радуешься, что год открывается снеговыми просторами – без конца и края белоснежной зимой, где русский характер обнажается среди «печали полей» с непреложной очевидностью. Особенно в тех местах России, где, чернея островками, тонут в снегах деревеньки, погосты, одичавшие сады и пустынные поля. И рождается внутри странное чувство, которое невозможно объяснить каким-нибудь словом. Наверное, это чувство, похожее на проснувшуюся любовь к старушке матери, которую оставили дети, и, прозрев, увидели её немощной, несправедливо забытой, опечаленной и необычайно всепрощающей в своих страданиях, которые она пытается скрыть, чтобы не нанести обиду детям. А уже проснувшаяся у детей совесть грызет их беспощадно, безжалостно….
Такое чувство, похожее на проснувшуюся и запоздалую любовь к матери, проявляется так же и к покинутым, заброшенным краям. Это любовь до боли сердечной, до жгучих слёз, которые не видны никому. Только морозный ветер, леденя, иссушает их, серебря ресницы.
Вероятно, такое чувство свойственно людям разных национальностей, стран и территорий. Но почти у каждого русского человека оно, это чувство, живет без отрыва от его сердца, от его души и заставляет ту скорбеть, печалиться, тосковать, окажись этот русский человек далеко от родимых мест. Должно быть, в этом и заключается особенность русской души, не разгаданная никем её тайна.
Первым, кто дал название этому состоянию, то есть придал через новое слово объяснение тому внутреннему чувству, с которым и живет истинно русский человек, был А.С.Пушкин. Это слово – САМОСТОЯНЬЕ.
Нынешний, 2019, – Пушкинский год. И природа начинает год свой, как и полагается. То есть так, как, очевидно, всегда и желал наш национальный поэт. Зима. Снега. Белые просторы, и над ними висит, застя дали, серебряная печаль, которая вселяется в душу, и её не гонишь, а любишь непонятной, необъяснимой любовью.
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле Бога самого
Земля без них была б мертва,
Как безотрадная пустыня
И как алтарь без Божества.
Трудно объяснить, почему мне пришли на ум в зимнюю пору эти строки поэта. Показалось, что зимний день вернее иного дня объяснит мне тайну пушкинского слова САМОСТОЯНИЕ; что сумею зарядиться колоссальной энергией этого любопытного словесного открытия поэта…
Впрочем, каждый, кто русский, вобрав энергетику изобретенного поэтом слова, сможет, мне кажется, многое сделать, чтобы спасти Землю со всеми проблемами и заботами живущих на ней людей.
Две первых строфы мы с Жоркой начертали на свежей пороше большими буквами. Кто-нибудь из отдыхающих пройдет и прочтет: «На них основано от века / По воле Бога самого / САМОСТОЯНЬЕ человека, /Залог величия его». Тогда и Природа возликует, обрадуется, что не зря она даровала человеку Свободу…
*Иллюстрация из Интернета
Нажмите «Подписаться на канал», чтобы читать «Завтра» в ленте «Яндекса»
Самостоянье человека, залог величия его
«Самостоянье человека, залог величия его». (А.С.Пушкин)
С возвышенного места, куда мы добрались с Жоркой, моим неизменным лохматым другом, видны бесконечные дали. Зима. Крепкий морозец. Вокруг серебряные кружева и почти недвижимые над селениями серебряные дымы.
Безотчетно радуешься, что год открывается снеговыми просторами – без конца и края белоснежной зимой, где русский характер обнажается среди «печали полей» с непреложной очевидностью. Особенно в тех местах России, где, чернея островками, тонут в снегах деревеньки, погосты, одичавшие сады и пустынные поля. И рождается внутри странное чувство, которое невозможно объяснить каким-нибудь словом.
Наверное, это чувство, похожее на проснувшуюся любовь к старушке матери, которую оставили дети, и, прозрев, увидели её немощной, несправедливо забытой, опечаленной и необычайно всепрощающей в своих страданиях, которые она пытается скрыть, чтобы не нанести обиду детям. А уже проснувшаяся у детей совесть грызет их беспощадно, безжалостно….
Такое чувство, похожее на проснувшуюся и запоздалую любовь к матери, проявляется так же и к покинутым, заброшенным краям. Это любовь до боли сердечной, до жгучих слёз, которые не видны никому. Только морозный ветер, леденя, иссушает их, серебря ресницы.
Вероятно, такое чувство свойственно людям разных национальностей, стран и территорий. Но почти у каждого русского человека оно, это чувство, живет без отрыва от его сердца, от его души и заставляет ту скорбеть, печалиться, тосковать, окажись этот русский человек далеко от родимых мест. Должно быть, в этом и заключается особенность русской души, не разгаданная никем её тайна.
Первым, кто дал название этому состоянию, то есть придал через новое слово объяснение тому внутреннему чувству, с которым и живет истинно русский человек, был А.С.Пушкин. Это слово – САМОСТОЯНЬЕ.
Нынешний, 2019, – Пушкинский год. И природа начинает год свой, как и полагается. То есть так, как, очевидно, всегда и желал наш национальный поэт. Зима. Снега. Белые просторы, и над ними висит, застя дали, серебряная печаль, которая вселяется в душу, и её не гонишь, а любишь непонятной, необъяснимой любовью.
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле Бога самого
САМОСТОЯНЬЕ человека,
Залог величие его.
Животворящая святыня!
Земля без них была б мертва,
Как безотрадная пустыня
И как алтарь без Божества.
Трудно объяснить, почему мне пришли на ум в зимнюю пору эти строки поэта. Показалось, что зимний день вернее иного дня объяснит мне тайну пушкинского слова САМОСТОЯНИЕ; что сумею зарядиться колоссальной энергией этого любопытного словесного открытия поэта…
Впрочем, каждый, кто русский, вобрав энергетику изобретенного поэтом слова, сможет, мне кажется, многое сделать, чтобы спасти Землю со всеми проблемами и заботами живущих на ней людей.
Две первых строфы мы с Жоркой начертали на свежей пороше большими буквами. Кто-нибудь из отдыхающих пройдет и прочтет: «На них основано от века / По воле Бога самого / САМОСТОЯНЬЕ человека, /Залог величия его». Тогда и Природа возликует, обрадуется, что не зря она даровала человеку Свободу…
Что а с пушкин считает залогом величия человека
Самостоянье человека –
залог величия его
Строки, вынесенные в заголовок, взяты из пушкинского «белового варианта, переходящего в черновой». Необычная инверсия. Как же она возникла?. До предела выверенная афористичность чеканных строк поражает любого, кто впервые их услыхал, конечно, при условии, что слушатель проникся неподдельным пафосом вдохновенных строк. Но напрасно искать их в многочисленных сборниках стихотворений А.С.Пушкина. Это обстоятельство заставляет обратиться за разъяснением к черновикам поэта. В полном академическом издании Пушкина четверостишие, из которого взяты строки, выглядит так :
На них основано от века
По воле бога самого
Самостоянье человека,
Залог величия его.
Невольно возникает вопрос – на ком это «на них»? Остается предположить, что А.С.Пушкин хотел поместить это четверостишье в какое-то свое стихотворение. Из черновиков поэта выясняем, что таковое широко известно, написано в октябре 1830 года. Первая строфа его:
Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Сначала поэт готов был поместить рассматриваемое нами чеканно отделанное четверостишье после этого безупречного первого. Но он не делает этого, а беловой вариант парадоксально переходит в черновой и, после многочисленных, мучительно вызревавших вариантов, вместо него появилась другая строфа:
Казалось бы, вместо многоточия напрашивается вставить слово «оазис» (Как без оазиса пустыня). Слово это не могло быть не знакомо Пушкину. Оно появилось в русском языке в конце 18 века. К тому же, поэту всегда доступны стихиалии, в том числе и стихиали пустынь. Известный всем с детства знаменитый «Анчар» весь пронизан стихиальным настроением. И, тем не менее, Пушкин оставляет многоточие. Тут, вероятно, не загадка незнания, а интенция безошибочного литературного вкуса поэта.
Поговорка: «О вкусах не спорят» свидетельствует лишь о бессилии людей постичь феномен вкуса. А, между тем, «вкус» является одним из важнейших эстетических знаков, критериев восприятия вещи. Заметим также, что андреевские «стихиали» пронизаны не только мистическими аллюзиями. В личном опыте стихиали постигаются особой обострённостью нашего чувственного и духовного мировосприятия, в том числе развитостью эстетического вкуса.
Отрадно заметить, что не попавшее в основной корпус стихотворений поэта четверостишье обладает поразительно глубоким смыслом. Поэт впервые вводит в русский язык ключевое смыслообразующее слово «самостояние». Обратившись к обширному четырехтомному изданию словаря языка Пушкина, с удивлением узнаем, что такого слова там нет. Этот словарь появился в годы «оттепели», но страх перед умершим деспотом и его приспешниками ещё не исчез. Может это обстоятельство сдерживало составителей словаря и они «не заметили» столь «огненное» слово? Слово это появилось только в дополнении к словарю языка Пушкина, изданном в 1982 году.
Поэт единственный раз применил слово «самостояние» в своем творчестве. Удивительно, что и после Пушкина никто из пишущей братии не расслышал это слово. Долгие годы умы писателей и публицистов занимали не столь возвышенные темы критического реализма, да и человека они высоко не ставили. Только в 20-ом веке это слово воскресло в работах Н.Бердяева, о чем я узнал только в годы перестройки. Такое слово было дано поэту вспышкой озарения именно по «воле Бога». Подобное заключение нетрудно сделать, если внимательно приглядеться к черновикам поэта, где слово «самостоянье» явилось одним из первых, а все другие окружающие слова много раз заменялись и давались с огромным творческим напряжением.
Замечательно, что в наше время слово «самостояние» наконец востребовано и вошло в арсенал понятий философской антропологии, особенно через работы выдающегося философа конца 20-го века В.С.Библера, ибо оно выражает фундаментальную мировоззренческую установку человека. На мой взгляд, слово это исполнено оптимистических, духоподъемных коннотаций в отношении человеческого предназначения, являясь «срединным» ответом на оппозицию: человек – «раб Божий» и человек – «мера всех вещей». Через это слово Божественная энергия и энергия человека не противопоставляются одна другой, но находятся в синергийном взаимодействии, причем абсолютная первичность Бога имплицитно утверждается первичностью сотворенной Им Природы. Обрести самостояние как подлинную независимость и устойчивость к социальным и межличностным воздействиям без синергийной Встречи человека с Богом мне представляется невозможным.
Слепое поклонение и жертвы не нужны Богу. Единственно верное отношение к Творцу побуждается ответной благодарностью к Нему за дар жизни. Это естественный отклик, сакральное движение человеческого сердца, ибо быть неблагодарным за дар творения есть худшее, что может содеять человек, «человек неблагодарный», то-есть пребывающий в безнадежной богооставленности. Самостояние энергично подвигает к сотворчеству с Богом, к той Божественной игре, Лиле, о которой столь ярко живописует восточная мудрость Веданты.
Только через самостояние человек обретает свою уникальность и реализует смысл собственного бытия. Только через самостояние человек сможет напрямую выйти на интуитивно-опытный путь личного Богообщения. Через самостояние происходит не только осияние человека светом Божественного величия, но и спасение. Ибо подлинное спасение состоит не столько в евангельской жертве Христа (спасение «задарма», из снисхождения к немощам и слабостям человеческой натуры), сколько в выработке самостояния каждым россиянином, каждым землянином. К такому умонастроению можно приблизиться посредством расширения собственного понимания жизнеречения, т.е. усвоения потаенно укорененного, заблокированного в глубинах сознания знания жизни, которое требуется разблокировать, освободить, «расколдовать». Сегодня это «узкий путь», но он будет раздвигаться по мере роста числа понимающих.
Но как хочется, чтобы замечательное четверостишие обрело самостоятельную жизнь. Возьму на себя дерзание немного изменить первую строку четверостишия:
Всем нам завещано от века
По воле Бога самого
Самостоянье человека –
Залог величия его.
Сумеем зарядиться колоссальной энергией пушкинского слова – обретем силу Антея и сможем спасти Землю со всеми проблемами и заботами живущих на ней людей. Строки такого четверостишия можно вырезать в камне метровыми буквами и расположить на склоне какой-нибудь священной горы. Тогда Всевышний возликует, увидев и прочитав эти строки, обрадуется, что не зря Он даровал человеку свободу воли.
Животворящая Святыня А. С. Пушкина
В них обретает сердце пищу.
Любовь к родному пепелищу.
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле Бога Самого
Земля была б без них мертва
И как алтарь без Божества».
Так почему же два чувства близки нам? И кому «нам»? О чём собственно идёт речь в этом, признаваемом всеми без исключения гениальным «Credo» поэта? Ясно, что здесь Александр Сергеевич не имеет ввиду абстрактных людей вообще, речь не о либерализме и гуманизме и просвещении, нравственности и цивилизованности. Речь здесь о «нашем» русском сердце, о том, что является хлебом насущным для него.
Что касается «любви к отеческим гробам», то здесь ясно, что речь идёт не только о почитании отцов, но и о почитании их места захоронения во времени и пространстве. Но почитания мало, у Пушкина «сердце обретает пищу» в любви и естественно в любви, забывающей о себе перед тем, что выше индивидуального и личного.
А что же означает «любовь к родному пепелищу», предваряющая у Пушкина «любовь к отеческим гробам»? Что имеет в виду Александр Сергеевич под древним словом «пепелище»? Очаг родного дома или же Жертвенник, огнём поядающий зло и ложь и подкуп, и подлость и подлог в историческом бытии праведного русского народа?
Вспомним, «требует поэта к священной Жертве Аполлон»! Поэт был с детства «озарён» «заревом московского великодушного пожара», возбудившего в его сердце искреннюю любовь к Великому народу своему. Так он и пишет: «. и кровь людей то Славы, то Свободы, то Гордости багрила Алтари»… «Пока Свободою горим (!), пока сердца для Чести живы, мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!»
Не зря профессор А.В.Карташёв, приводя в памятной речи к 100 – летию со дня смерти поэта эти слова и заканчивая ими свою речь утверждает, что «фальсификаторы сгинут от этих грозных, синайских судных слов нашего подлинного национального вождя и пророка», что «вся неизбежная возня с Пушкиным есть уже «memento mori» им, и сколько бы они ни подделывали, ни подкрашивали Александра Сергеевича под свой жалкий стиль, солнце правды пушкинской фатально разгоняет и разгонит тьму их обманов».
Когда профессор А.В.Карташёв произносил эту во всех отношениях замечательную речь, он, тем не менее, не ведал, что цитируя «Credo» поэта, последнее четверостишие прочитал в извращённой, удобной для западного сознания и ортодоксальных христиан форме:
Земля была без них мертва;
Без них наш тесный мир – пустыня,
Душа – алтарь без Божества».
Но дело в том, что у Пушкина нет сего удобного для монашествующего – монистического субъективистского сознания пассажа – «без них наш тесный мир», и о любезной христианскому сознанию индивидуальной «душе» личности не было поэтом упомянуто.
70 лет прошло с того времени, как ошибся вслед за фальсификаторами А.В.Карташёв, но и до сих пор, увы, не прочтено в контексте творческих, государственных и богословских задач это Credo величайшего русского поэта.
И сегодня последнее четверостишие печатается всего чаще лишь с первым на том основании, что в черновике поэта второе кто-то аккуратно вычеркнул.
Часто печатали и такой вариант, в котором было окончательно утрачено ненавистное индивидуалистическому сознанию слово «земля» и звучало оно так:
Душа была б без них мертва;
Без них наш тесный мир – пустыня,
Душа – алтарь без божества».
Тогда что же это было за таинственное слово, от которого нам достались после усиленной «работы» «пушкиноведов» одни отточия?
Для рифмы здесь требуется минимум пять гласных и йотированность в центре слова. Было бы неплохо, если бы и ныне действующая цензура не сочла за труд найти определение пустыни на восемь букв, подходящее для сего изуродованного сознательно кем-то четверостишия. Пустыня всё же какая – «йская»?
Если бы речь шла о душе человека, тогда Пушкин так бы просто и написал без обиняков: «Животворящая Святыня! Душа была б без них мертва…», но у поэта речь здесь идёт о ЗЕМЛЕ, становящейся мёртвой в виду отсутствия на ней, или осквернения на ней Святынь – «земля была б без них мертва».
Стало быть, здесь пустыня «мёртвая». Поищем на карте мира и найдём только у одного «народа», точнее безродных и лишённых Богом земли иудеев, таковую пустыню у Мёртвого моря, что на юге опалённого огнём и серой Стана, на юге Палестины есть Акравимская (Скорпионья), или проще Иудейская пустыня.
Вспомним и о том, что иудеи, совершив знаменитый исход из Египта много лет путешествовали по пустыне.
Именно тогда, как вне, так и внутри человека водворяется на пустом месте преклонение пред чуждыми ему богами и общественными порядками. Тут поневоле вспоминаются слова из Евангелия от Матфея о том, что « когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя себе и не находит», и о «незанятом любовью к ближним месте, хотя бы и выметенном и убранном» и Книга «Бытие», гл.XXXV: «Поверзите боги чуждыя»…
Можно сколько угодно красть из произведений нашего гениального поэта отдельные слова и определения, заменяя их отточиями и даже измышлять новые, соответствующие иудейско-христианской нравственности четверостишия, но от того подлинный смысл их истинный и потому вполне определённый, единственный никогда не изменится.
Впрочем если кому указанного здесь не достаточно, пусть тогда обратится к стихотворению «Свободы сеятель пустынный» и задумается о «порабощённых браздах» земли русской, и о «рабах», коих почитали «должным» для себя резать и стричь «пастыри», и о церковном «ярме с гремушками» на шее народа, и о самодержавном «биче», свистящем в расчищенном чужеземной верой жизненном пространстве «послушания паче поста и молитвы», любоначалия и угодничества.
Комментируя второе четверостишие из приведённых выше трёх, писатель Иван Шмелёв в своей речи к столетию годовщины смерти Пушкина восклицает: «Если бы нас спросили, о самом важном, чего хотите? – вся Россия, и тут и там, сказала бы: «Себя, самостоянья своего! жизни своей, по воле своей хотим»…
«Самостоянье» Пушкина слово… Вот завет Пушкина – России. Вот основы национального бытия. Вот – откровение. И это откровение исполнится».
… Так вот именно для того, чтобы это Откровение Пушкина не исполнилось никогда, и народ русский не поднялся бы с колен, это четверостишие опускают, как якобы вычеркнутое рукою самого Пушкина и потому непригодное для печати.
Ну, а уж ежели, скрепя зубы, и напечатали строчку «На них основано от века», то и последние строки третьего четверостишия «редактируют» по своей «господской» воле:
«Без них наш тесный мир – пустыня,
Душа – алтарь без Божества».
Таким образом «получается» троекратное повторение одного и того же для «полноты» психологического содержания:
«на них» – во втором четверостишии,
«без них – в третьем четверостишии.
К тому ещё добавляется совершенно неприемлемый для лишённой психологических самокопаний в душе человеческой поэзии Пушкина «наш тесный мир» ( это как ремикс из ортодоксального христианства – « мир во зле лежит») и некая «душа» с внутренним алтарём ( что опять-таки не характерно для жизнерадостного и открытого Пушкина) но без Божества, Кое, надо полагать, ещё в таковую, ищущую Бога субъективную душу пока не вселилось, но есть надежда, что когда покинет «наш тесный мир», выйдет на «свободу» так сказать, тогда и вселится, плюхнется на «алтарь» сей в обещанном раю.
Да нет же, господа пушкиноведы, у А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, Т.Г.Шевченко везде подразумевается другой алтарь – Алтарь на Родовой земле своего, а не любезного вам интернационального «Небесного Отечества» (апостол Павел), не огонёк в душной душонке «иных, прочих» отщепенцев, надеющихся взлететь на «Седьмое Небо» в религиозном психологическом угаре.
Два чувства. Две Любви. Но, как это ни странно привыкшим к обсуждению африканского знойного темперамента поэта, увы, не к блондинкам и брюнеткам, и не к юношам и мальчикам ( коей награждают П.И.Чайковского на том весьма шатком основании, что он якобы презрел любовь к нему баронессы фон Мекк).
Любви к пепелищу? Любви к отеческим гробам? Что ж, может быть прав врач и переводчик г-н Смидович (Вересаев?), находящий у Александра Сергеевича любовь к трупам – некрофилию? Кому лучше знать, как не профессиональному лекарю?
А может быть всё же речь идёт о тех пепелищах русского народа, на которых были сожжены поработители и извращенцы Родовых путей и Правды Рода? Вспомним центральную сцену пожара из повести «Дубровский»!
Ну, а если у кого-то остались ещё сомнения процитируем слова русской девушки Полины из повести «Рославлев»:
Наиболее точно и ёмко пишет о сути произведений Пушкина солдат Великой Отечественной войны еврей Д.С.Самойлов (Кауфман) в своём «Общем Дневнике»:
«…Недаром Пушкин, самый великий наш гений, всю жизнь занимался историей пугачёвщины, которая и есть история русского идеализма. В которой и содержится вся несовместимость русского идеализма с русским практицизмом. Русский бунт в форме Веры и Жертвы – вот что интересовало Пушкина. Пушкин со страстным приятием жизни, Гоголь со столь же страстным неприятием исследуют один и тот же вопрос. В «Истории пугачёвского бунта» и в «Мёртвых душах» Пугачёв и Манилов оказываются явлениями одного и того же порядка! Практическая идея всегда на втором плане, всегда – мечта. А на деле азиатская идея Веры и Жертвы. Литература – это не … самовитое, пусть хоть и тончайшее раскрытие личности – а Служение и Жертва и постоянное радостное обновление Духа, обновление его в форме опыта мысли и чувствования, и создание атмосферы обновления вокруг самой толщи народа, нации, человечества. Не было ли это всегда сутью нашего искусства с его рождения – с Пушкина?».
Это именно о них писал величайший русский поэт XX столетия, прозаик и философ Б.Л.Пастернак: :
«Кому быть живым и хвалимым,
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.
Не знал бы никто, может статься,
В почёте ли Пушкин иль нет,
Без докторских их диссертаций,
На всё проливающих свет…».
И да не решатся обвинять русскую литературу в шовинизме и национальной ограниченности лишь на том только основании, что россияне не хотят, чтобы привыкшие к деньгам, к презренной пользе, липкие пальцы торгашей брались за перо, тревожа чистую светлую память нашего великого поэта! …
Нет, что ж, мы не против… «будь жид и тоже не беда, беда, что скучен твой роман»… Более того, надо признать, что именно российские евреи Д.Самойлов и Б. Пастернак дали нам глубочайшее понимание творчества нашего русского гения и с успехом продолжили искания его, идя по торному Родовому пути, им найденному.
Дело не в национальном вопросе. Просто сегодня нужно каждому мыслящему человеку иметь ясное представление о том, что у старых и нынешних «новых русских» торгашей и их западных идейных вдохновителей и учителей их же «ветхо» и «ново» заветной веры есть все основания и по смерти глубоко и страстно ненавидеть нашего великого поэта.
Так еврейский русскоязычный поэт В.Шали после «перестройки», по его же словам, «стал чувствовать себя также уютно, как Дантес в России после убийства Пушкина». И это наверно потому так для него стало уютно и хорошо, что нам, гражданам великой страны плохо стало.
Здесь работает закон сохранения материи и энергии на социальном уровне в точности также как и на физическом, только и всего.
С восторгом читаем тонкие умные рассуждения о гениальности Пушкина великого Проспера Мериме! Но почему, мы позволяем, кому бы то ни было рыться на страницах наших литературных журналов в исподнем нашего русского гения, и, более того, откровенно лгать, сознательно и злонамеренно искажая его творчество, тем самым нанося нам, – его потомкам и духовным чадам, пощёчины?!
«Христос воскрес, моя Ревекка!
Сегодня следуя душой
Закону бога – человека,
С тобой целуюсь, ангел мой.
А завтра к вере Моисея
За поцелуй, я не робея
Готов, еврейка, приступить –
И даже то тебе вручить,
Чем можно верного еврея
От православных отличить».
Ошибётся тот, кто посчитает это стихотворение только шуткой и не станет искать в нём более глубокого смысла.
Нет, стихи «Христос воскрес…», это не только ёрничанье, и хотя этот элемент здесь присутствует, но главная мысль стихов в том, что Пушкин органически не приемлет всеобщего целования – целования по образу кампанейскому со всеми без изъятия, даже с талмудическими иудеями.
Если позволяем себе целоваться с чуждыми нашей Родовой Вере иудеями, звучит в подтексте, то должны, следовательно, отказаться от себя и обычаев своих до конца – и «вручить» им свою «крайнюю плоть», то есть совершив обрезание, тем самым отрезать себя окончательно от своего народа.
Подведём итог нашим рассуждениям и воз-становим CREDO А.С.Пушкина, убрав отточие из вполне ясного определения единственной библейской пустыни – ИУДЕЙСКОЙ, и, разумеется, воз-станавливая второе четверостишие, вычеркнутое чьей-то рукой:
Два чувства дивно близки нам.
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По Воле Бога Самого
Земля была б без Них мертва,
Как иудейская пустыня
И как Алтарь без Божества.
Кому-то что-то неясно в этих гениальных словах?
А вот и ответ иудеохристианам, не принимавшим поэзию А.С.Пушкина никогда и старательно пытавшимся извратить его смысл:
Можно жить с закрытыми глазами,
Не желая в мире ничего,
И навек проститься с Небесами,
И понять, что всё кругом мертво.
Можно жить, безмолвно холодея,
Не считая гаснущих минут,
Как живёт осенний лес, редея,
Как мечты поблекшие живут.
Можно всё Заветное покинуть,
Можно всё без-следно разлюбить.
Но нельзя к Минувшему остынуть,
Но нельзя о прошлом позабыть!
«Когда великое свершалось торжество
И в муках на Кресте кончалось Божество,
Тогда по сторонам Животворяща Древа
Мария-грешница и Пресвятая Дева
Стояли, бледные, две слабые жены,
В неизмеримую печаль погружены.
Но у подножия теперь Креста Честнаго,
Как будто у крыльца правителя градскаго,
Мы зрим поставленных на место жён святых
К чему, скажите мне, хранительная стража? –
Или Распятие казённая поклажа,
И вы боитеся воров или мышей? –
Иль мните важности придать Царю царей?
Иль покровительством спасаете могучим
Владыку, тернием венчанного колючим,
Христа, предавшего послушно плоть свою
Бичам мучителей, гвоздям и копию?
Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила
Того, чья казнь весь род Адамов искупила,
И, чтоб не потеснить гуляющих господ,
Пускать не велено сюда простой народ?»
Стихотворение это подводит итог противостояния великого поэта царской и т.н. духовной власти, которые обе он определяет яко «мирскую власть».
По Пушкину«гуляющие» по жизни «господа», чтобы их не «потеснили» воспользовались кощунственно Святым Крестом, употребив Его как «казённую поклажу», «спасаемую» «хранительной стражей», которая «придаёт важности» их беззаконной власти.
Церковный храм «у подножия Креста Честнаго» «теперь» превращён в «крыльцо правителя градскаго», куда «не велено пускать простой народ». Из сего откровения Пушкина недвусмысленно следует, что не на что надеяться простому праведному русскому человеку. Для него закрыты врата, ведущие как в духовную, так и в мирскую жизнь.
Древнее величие искренней Веры попрано. Нелицемерное исповедание стало невозможным без «покровительства могучего» безбожного государства, без нелепой охраны вероисповедания, ставшего государственным и социальным.
Да, здесь обличена до конца и церковь, «опасающаяся» «оскорбления черни», и государственная власть, мнящая весь мир своей «казённой поклажей» и сущая лишь для того, чтобы никто не смог потеснить власть имущих.
И та, и другая, и т.н. духовная и социальная власть имеют одну и туже охранительную тенденцию. «Пускать не велено» и за алтарь храма, где происходит «священнодействие» и на крыльцо городского правителя.
По сути дела между церковью и государством не стало разницы. Се есть двуединая беззаконная «мирская власть», и от Бога она бесконечно далека.
И то, что Александр Сергеевич, высказавшись до конца на 37 году жизни, в этом же году и погиб не простое недоразумение, потому как есть вопросы, которые никому, без разрешения тайной беззаконной власти, не позволено трогать.