Карл X (фр. Charles X ; 9 октября 1757, Версаль — 6 ноября 1836, Гёрц, Австрия, ныне Гориция в Италии), король Франции c 1824 по 1830, последний представитель старшей линии Бурбонов на французском престоле.
Содержание
Молодость. «Больший роялист, чем сам король»
Внук Людовика XV, сын дофина Людовика, умершего в 1765 г., младший брат Людовика XVI и графа Прованского (будущего Людовика XVIII). С рождения до вступления на престол (то есть бо́льшую часть жизни) носил титул графа д’Артуа (фр. Comte d’Artois ). 16-летнего Карла женили на Марии-Терезе Савойской, старшей его на год дочери сардинского короля; рано став отцом двух сыновей, герцога Ангулемского и герцога Беррийского, граф д’Артуа разошёлся с женой.
В отличие от старших братьев, добропорядочных, слабохарактерных, медлительных и с ранних лет склонных к полноте, молодой Карл был хорош собой, деятелен, общителен, остроумен, обладал бурным темпераментом и был известен как большой дамский угодник; «немногие красавицы были жестоки к нему», замечает один из современников. Впоследствии постоянной спутницей жизни Карла стала мадам де Поластрон, сестра герцогини де Полиньяк, придворной дамы королевы Марии-Антуанетты; принц был искренне и глубоко к ней привязан. Современники приписывали ему роман даже с самой королевой, что не соответствовало действительности.
По политическим своим взглядам Карл был ярым противником демократии и увеличения полномочий Третьего сословия; это было причиной его непопулярности, и, возможно, слухи о связи с Марией-Антуанеттой были пущены его политическими противниками. Тем не менее он поддерживал некоторые реформы, направленные на укрепление экономики Франции в предреволюционный период. В начале 1789 года граф д’Артуа настолько резко критиковал революционное Национальное собрание, что Людовик XVI иронически назвал младшего брата «бо́льшим роялистом, чем сам король» (фр. plus royaliste que le roi ); эти слова вошли в поговорку.
Пребывание в эмиграции
После падения Бастилии в 1789 году Людовик XVI попросил Карла покинуть Францию с семьёй, так как боялся, что того убьют — столь общественное мнение было настроено против принца-консерватора. Кроме того, в этом решении был и политический расчёт: граф д’Артуа мог представлять брата при европейских дворах, а также, в случае, если с семьёй самого Людовика XVI в ходе революции случится худшее — Карл, имевший двух сыновей, мог продолжить династию в изгнании.
Худшее случилось: Людовик XVI, его жена и сестра погибли на эшафоте в 1793 году, а его малолетний сын, номинально царствовавший как Людовик XVII, умер после заточения и издевательств в 1795 году. Королём Франции в изгнании провозгласил себя следующий по старшинству брат Людовика XVI, граф Прованский (Людовик XVIII); так как он был бездетен, а по уму и энергичности сильно уступал Карлу — граф д’Артуа становился его наследником и фактическим вождём монархической партии в эмиграции.
Карл поселился в Великобритании и там, особенно после смерти своей подруги госпожи де Поластрон, умершей от чахотки в 1803 году, превратился из повесы в набожного католика, ведшего безупречную частную жизнь. Он поддерживал самое консервативное крыло Римско-католической церкви — ультрамонтанизм. В 1805 г. в Граце скончалась и законная жена графа д’Артуа, с которой он уже давно не жил — Мария-Тереза Савойская.
Жизнь при Людовике XVIII
Когда Наполеон I был низложен и Людовик XVIII вступил на престол (1814), граф д’Артуа, получивший титул Месье, жил в Эдинбурге и поначалу не хотел переезжать во Францию: он считал брата безбожником, циником и отступником от идеалов монархизма (тем более что Людовик, действительно, вскоре согласился на конституцию и помиловал многих цареубийц).
Большой трагедией для Карла стало убийство его младшего сына, герцога Беррийского, которого заколол кинжалом рабочий Лувель в 1820 году. Сын был одним из немногих по-настоящему близких ему людей; кроме того, гибель герцога, оставившего только одну дочь, означала пресечение старшей мужской линии династии Бурбонов (старший сын Карла, герцог Ангулемский, не мог иметь детей) и переход короны к герцогу Орлеанскому Луи-Филиппу (потомку младшего брата Людовика XIV). Однако вдова герцога Беррийского оказалась беременной и через несколько месяцев после гибели мужа родила сына, Генриха, герцога Бордоского (он же граф Шамбор), прозванного «дитя чуда». Карл воспитывал обожаемого внука в духе правоверного монархизма — что впоследствии стоило Генриху французского престола, который он имел все шансы занять в 1873 году.
Царствование
После кончины Людовика XVIII 16 сентября 1824 года Карл вступил на французский престол. Это была единственная мирная и регулярная смена власти во Франции в XIX веке. В отличие от брата, так и не короновавшегося, Карл X решил подчеркнуть традиционные основы монаршей власти и венчался на царство в Реймсском соборе 28 мая 1825 года. Грандиозная и роскошная церемония, воспроизводившая мельчайшие детали средневековых коронаций, привлекла большое внимание современников, но вызвала и значительную критику. В частности, это касалось обряда исцеления золотушных больных, произведённого Карлом за два месяца до торжества, 31 марта, по настоянию провинциальных монархистов и части духовенства (двор склонялся к тому, чтобы отменить обряд; см. «Королей-чудотворцев» Марка Блока).
Чувства общества во Франции и за границей по отношению к Карлу X были противоречивы. С одной стороны, у него была устойчивая репутация консерватора и врага гражданских свобод, игнорировавшего, в отличие от Людовика XVIII, завоевания революции и наполеоновского времени. С другой стороны, личность нового монарха вызывала симпатии: давно на французском престоле, после вялости и апатии предшествующих Бурбонов, не оказывался такой волевой и целеустремлённый человек, несмотря на пожилой возраст (67 лет) полный желания лично участвовать в политике. С интересом относился к личности преемника Людовика XVIII, в частности, Пушкин.
Карл сохранил у власти консервативный кабинет Виллеля, сформированный его братом. В 1827—1829 премьер-министром был центрист виконт де Мартиньяк, при котором политические страсти в общем улеглись; однако преемником его Карл назначил племянника покойной госпожи де Поластрон, маркиза Жюля де Полиньяка. Это решение, во многом связанное с воспоминаниями о любимой женщине, стоило Карлу X престола.
Полиньяк был жёстким реакционером, противником демократических свобод; он распустил Палату депутатов, издал Июльские ордонансы, ограничивающие свободу прессы, сократил количество избирателей, имеющих право голоса, и начал колониальную войну в Алжире. Его политические меры были крайне непопулярны среди буржуазии и рабочих (в то время как крестьянство в основном поддерживало консервативный курс).
Революция 1830 года
Июльская революция 1830 года смела правительство Полиньяка; он и большинство его министров были арестованы, был провозглашён конституционный строй. Единственным условием сохранения власти для Карла было признать конституцию и присягнуть ей; в этих условиях он предпочёл 2 августа отречься от престола и потребовал тотчас же отречения также от старшего своего сына, герцога Ангулемского (который в течение 20 минут формально был королём Людовиком XIX). Своим преемником он назвал 10-летнего внука, графа Шамбора, а регентом (наместником королевства) назначил герцога Орлеанского Луи-Филиппа. После этого Карл снова отправился в изгнание в Великобританию.
Либеральное большинство Палаты депутатов отказалась признать малолетнего Шамбора королём (Генрихом V) и объявило престол вакантным. Луи-Филипп тем временем распространил прокламации, где объявил сенсационное «чудесное рождение» Шамбора обманом; якобы герцогиня Беррийская вовсе не была беременна, а родившийся в 1820 году мальчик — не внук Карла X, а бастард. Кроме того, он активно провозглашал свои либеральные взгляды и обещал блюсти конституционные порядки. В конце концов 9 августа Палата депутатов передала, в нарушение порядка престолонаследия, престол Луи-Филиппу I, который стал конституционным «королём французов».
Последние годы
Из Великобритании Карл вместе с семьёй переехал в Австрийскую империю и жил в различных замках на территории современных Чехии, Италии и Словении. Он умер от холеры, заразившись ею при переезде в Гёрц. Всё это время он признавал законным королём своего внука. Однако часть приверженцев старшей линии Бурбонов (легитимистов) считали Карла X королём до смерти.
Карл X (как и большинство умерших в эмиграции после 1830 г. членов его семьи) похоронен в церкви Благовещения в австрийской Кастаньявицце; ныне это Костаньевица в Словении. Ранее, после похорон Людовика XVIII, Карл приготовил для себя рядом с ним в аббатстве Сен-Дени место для погребения: чёрная гранитная плита без надписи, аналогичная тем, под которыми покоятся Людовик XVI, Мария-Антуанетта и Людовик XVIII, сохранилась до настоящего времени.
Название: Карл X король Франции Раздел: Исторические личности Тип: доклад Добавлен 11:52:17 13 февраля 2011 Похожие работы Просмотров: 753 Комментариев: 22 Оценило: 4 человек Средний балл: 3.5 Оценка: неизвестно Скачать
План Введение 1 Молодость. «Больший роялист, чем сам король» 2 Пребывание в эмиграции 3 Жизнь при Людовике XVIII 4 Царствование 5 Революция 1830 года 6 Последние годы
Карл X (фр. Charles X ; 9 октября 1757, Версаль — 6 ноября 1836, Гёрц, Австрия, ныне Гориция в Италии), король Франции c 1824 по 1830, последний представитель старшей линии Бурбонов на французском престоле.
1. Молодость. «Больший роялист, чем сам король»
Внук Людовика XV, сын дофина Людовика, умершего в 1765 г., младший брат Людовика XVI и графа Прованского (будущего Людовика XVIII). С рождения до вступления на престол (то есть бо́льшую часть жизни) носил титул графа д’Артуа (фр. Comte d’Artois ). 16-летнего Карла женили на Марии-Терезе Савойской, старшей его на год дочери сардинского короля; рано став отцом двух сыновей, герцога Ангулемского и герцога Беррийского, и двух умерших в детстве дочерей, граф д’Артуа разошёлся с женой.
Карл X в молодости
В отличие от старших братьев, добропорядочных, слабохарактерных, медлительных и с ранних лет склонных к полноте, молодой Карл был хорош собой, деятелен, общителен, остроумен, обладал бурным темпераментом и был известен как большой дамский угодник; «немногие красавицы были жестоки к нему», замечает один из современников. Впоследствии постоянной спутницей жизни Карла стала мадам де Поластрон, сестра герцогини де Полиньяк, придворной дамы королевы Марии-Антуанетты; принц был искренне и глубоко к ней привязан. Современники приписывали ему роман даже с самой королевой, что не соответствовало действительности.
По политическим своим взглядам Карл был ярым противником демократии и увеличения полномочий Третьего сословия; это было причиной его непопулярности, и, возможно, слухи о связи с Марией-Антуанеттой были пущены его политическими противниками. Тем не менее он поддерживал некоторые реформы, направленные на укрепление экономики Франции в предреволюционный период. В начале 1789 года граф д’Артуа настолько резко критиковал революционное Национальное собрание, что Людовик XVI иронически назвал младшего брата «бо́льшим роялистом, чем сам король» (фр. plus royaliste que le roi ); эти слова вошли в поговорку.
2. Пребывание в эмиграции
Мемориальная доска на доме, где жил будущий Карл X в 1805-1814 гг. (Лондон, Саут-Одли-Стрит, 72)
После падения Бастилии в 1789 году Людовик XVI попросил Карла уехать из Франции с семьёй, так как опасался, что дальнейшее пребывание Карла в Париже может его погубить — столь общественное мнение было настроено против принца-консерватора. Кроме того, в этом решении был и политический расчёт: граф д’Артуа мог представлять брата при европейских дворах, а также, в случае, если с семьёй самого Людовика XVI в ходе революции случится худшее — Карл, имевший двух сыновей, мог продолжить династию в изгнании.
Худшее случилось: Людовик XVI, его жена и сестра погибли на эшафоте в 1793 году, а его малолетний сын, номинально царствовавший как Людовик XVII, умер после заточения и издевательств в 1795 году. Королём Франции в изгнании провозгласил себя следующий по старшинству брат Людовика XVI, граф Прованский (Людовик XVIII); так как он был бездетен, а по уму и энергичности сильно уступал Карлу — граф д’Артуа становился его наследником и фактическим вождём монархической партии в эмиграции.
Карл поселился в Великобритании (в Лондоне и Эдинбурге) и там, особенно после смерти своей подруги госпожи де Поластрон, умершей от чахотки в 1803 году, превратился из повесы в набожного католика, ведшего безупречную частную жизнь. Он поддерживал самое консервативное крыло Римско-католической церкви — ультрамонтанизм. В 1805 г. в Граце скончалась и законная жена графа д’Артуа, с которой он уже давно не жил — Мария-Тереза Савойская.
3. Жизнь при Людовике XVIII
Когда Наполеон I был низложен и Людовик XVIII вступил на престол (1814), граф д’Артуа, получивший титул Месье, жил в Эдинбурге и поначалу не хотел переезжать во Францию: он считал брата безбожником, циником и отступником от идеалов монархизма (тем более что Людовик, действительно, вскоре согласился на конституцию и помиловал многих цареубийц).
Большой трагедией для Карла стало убийство его младшего сына, герцога Беррийского, которого заколол кинжалом рабочий Лувель в 1820 году. Сын был одним из немногих по-настоящему близких ему людей; кроме того, гибель герцога, оставившего только одну дочь, означала пресечение старшей мужской линии династии Бурбонов (старший сын Карла, герцог Ангулемский, не мог иметь детей) и переход короны к герцогу Орлеанскому Луи-Филиппу (потомку младшего брата Людовика XIV). Однако вдова герцога Беррийского оказалась беременной и через несколько месяцев после гибели мужа родила сына, Генриха, герцога Бордоского (он же граф Шамбор), прозванного «дитя чуда». Карл воспитывал обожаемого внука в духе правоверного монархизма — что впоследствии стоило Генриху французского престола, который он имел все шансы занять в 1873 году.
Франсуа Жерар. Коронация Карла X. 1825.
После кончины Людовика XVIII 16 сентября 1824 года Карл вступил на французский престол. Это была единственная мирная и регулярная смена власти во Франции в XIX веке. В отличие от брата, так и не короновавшегося, Карл X решил подчеркнуть традиционные основы монаршей власти и венчался на царство в Реймсском соборе 28 мая 1825 года. Грандиозная и роскошная церемония, воспроизводившая мельчайшие детали средневековых коронаций, привлекла большое внимание современников, но вызвала и значительную критику. В частности, это касалось обряда исцеления золотушных больных, произведённого Карлом за два месяца до торжества, 31 марта, по настоянию провинциальных монархистов и части духовенства (двор склонялся к тому, чтобы отменить обряд; см. «Королей-чудотворцев» Марка Блока). Во время церемонии коронации Карл поклялся быть верным «законам королевства и Конституционной хартии»; не отказавшись (как многие опасались) от присяги на верность конституции, он тем не менее поставил её на второе место.
Чувства общества во Франции и за границей по отношению к Карлу X были противоречивы. С одной стороны, у него была устойчивая репутация консерватора и врага гражданских свобод, игнорировавшего, в отличие от Людовика XVIII, завоевания революции и наполеоновского времени. С другой стороны, личность нового монарха вызывала симпатии: давно на французском престоле, после политической пассивности предшествующих Бурбонов, не оказывался такой волевой и целеустремлённый человек, несмотря на пожилой возраст (67 лет) полный желания лично участвовать в политике. Первое время с интересом относился к личности преемника Людовика XVIII, в частности, Пушкин.
Карл сохранил у власти консервативный кабинет Виллеля, сформированный его братом. В 1827—1829 премьер-министром был центрист виконт де Мартиньяк, при котором политические страсти в общем улеглись; однако преемником его в августе 1829 г. Карл назначил племянника покойной госпожи де Поластрон, лично преданного монарху князя Жюля де Полиньяка. Это решение, за которым стояли не только ультрамонархистские убеждения короля, но и воспоминания о любимой женщине, стоило Карлу X престола.
Реакционные политические меры кабинета Полиньяка были крайне непопулярны среди буржуазии и рабочих (в то время как крестьянство в основном поддерживало консервативный курс). Ряд умеренных правых отказался от всякого сотрудничества с министрами нового кабинета. Король начал склоняться к идее государственного переворота. Против нарушения конституционной Хартии 1814 года Карла X предостерегали многие консерваторы, в том числе российский император Николай I, однако политическая недальновидность короля и министров привела к необратимому кризису. После того, как в марте 1830 г. Палата депутатов приняла адрес королю с требованием отставки кабинета, Карл распустил её, а когда новые выборы вновь дали внушительное большинство оппозиции, кабинет Полиньяка подготовил подписанные королём и министрами Июльские ордонансы, ограничивающие свободу прессы и сокращающие количество избирателей. Решение вызвало открытое восстание в Париже.
5. Революция 1830 года
Июльская революция 1830 года смела правительство Полиньяка; он и большинство его министров были арестованы, была подтверждена незыблемость конституционного строя. В этих условиях король предпочёл 2 августа отречься от престола и потребовал тотчас же отречения также от старшего своего сына, герцога Ангулемского (который в течение 20 минут формально был королём Людовиком XIX). Своим преемником он назвал 10-летнего внука, графа Шамбора, а регентом (наместником королевства) назначил герцога Орлеанского Луи-Филиппа. После этого Карл снова отправился в изгнание в Великобританию; после короткой остановки в Дорсете он прибыл в Холирудский дворец в Эдинбург.
Либеральное большинство Палаты депутатов отказалась признать малолетнего Шамбора королём (Генрихом V) и объявило престол вакантным. Луи-Филипп тем временем распространил прокламации, где объявил сенсационное «чудесное рождение» Шамбора обманом; якобы герцогиня Беррийская вовсе не была беременна, а родившийся в 1820 году мальчик — не внук Карла X, а бастард. Кроме того, он активно провозглашал свои либеральные взгляды и обещал блюсти конституционные порядки. Через неделю после отречения Карла X, 9 августа Палата депутатов передала, в нарушение порядка престолонаследия, престол Луи-Филиппу I, который стал конституционным «королём французов».
Из Великобритании Карл вместе с семьёй переехал в Австрийскую империю и жил в различных замках на территории современных Чехии, Италии и Словении. Карл резко отрицательно отнёсся к авантюре своей невестки Марии-Каролины Неаполитанской, высадившейся в 1832 г. во Франции и попытавшейся поднять восстание в поддержку малолетнего сына. Всё это время он признавал законным королём своего внука. Однако часть приверженцев старшей линии Бурбонов (легитимистов) считали Карла X королём до смерти. Кроме того, в 1835 году о незаконности и вынужденности своего отречения в 1830 г. заявил герцог Ангулемский.
Карл X умер от холеры, заразившись ею при переезде в Гёрц. По случаю его смерти при русском императорском дворе был объявлен траур. Как и большинство умерших в эмиграции после 1830 г. членов его семьи, он похоронен в церкви Благовещения в австрийской Кастаньявицце; ныне это Костаньевица в Словении. Ранее, после похорон Людовика XVIII, Карл приготовил для себя рядом с ним в аббатстве Сен-Дени место для погребения: чёрная гранитная плита без надписи, аналогичная тем, под которыми покоятся Людовик XVI, Мария-Антуанетта и Людовик XVIII, сохранилась до настоящего времени.
«У Чертковых ей всё не нравилось: „темные“, окружавшие отца, общий стол, где Илья Васильевич (слуга Толстых. – П.Б.) сидел вместе с ней. Нервы ее были в ужасном состоянии, – вспоминала Саша о настроении С.А. в Крекшине. – Трудно себе представить, что было бы, если бы она узнала, что здесь, в Крекшине, отец решил написать завещание… Я переписала это завещание, отец и три свидетеля подписали его. Я дала копию Черткову, оставила у себя оригинал, и Чертков просил меня зайти в Москве к присяжному поверенному Муравьеву, чтобы узнать, имеет ли такое завещание юридическую силу».
«Решение его прибегнуть к завещанию было предпринято без моего ведома и во время моей вынужденной разлуки с ним… – пишет Чертков. – Написать „юридическое“ завещание я не только не уговаривал Л. Н-ча, но даже предполагал, что он на это не согласится…»
История с этим завещанием вообще ужасно темная. И это при том, что жизнь позднего Толстого была предельно прозрачной. Каждое его слово, каждый жест фиксировались с разных сторон. Но не в отношении этого завещания – одного из важнейших поступков его жизни.
«Подробной истории каждого из этих документов я не касаюсь здесь, чтобы не обременять изложения», – пишет Чертков в книге «Уход Толстого». Но при этом весьма подробно рассказывает о завещании 1895 года и о неблаговидной роли жены Толстого в его сокрытии.
Уже разойдясь с Чертковым и не испытывая к нему никакой симпатии, Александра Львовна в двух мемуарных работах («Отец» и «Дочь») предельно скупо касается роли В.Г. в завещании. Тем не менее, из ее воспоминаний узнаём, что именно Чертков был инициатором ее встречи с московским адвокатом Н.К. Муравьевым, известным защитником по делам русских сектантов, к которому не раз обращался за помощью Л.Н. Но ведь с этой встречи и начался тот юридический кошмар, который в конце концов вынудил Л.Н. бежать из Ясной Поляны.
Муравьев объяснил участникам этой истории, что литературные права, как любая частная собственность, не могут быть переданы «всем». Их можно передать только конкретному физическому или юридическому лицу. Или – лицам. С этого момента четырнадцатилетние игры Л.Н. с законами Российской империи закончились.
Надо было выбирать. Или оставить всё как есть и ничего не предпринимать в плане юридического завещания (в этом случае законными наследниками стали бы жена и дети). Или, сказавши А, говорить и Б.
Чертков отрицал свою роль в инициации второго формального завещания, написанного после того, как Н.К. Муравьев раскритиковал первый, «крекшинский» вариант. Но факт есть факт: именно молодой сотрудник Черткова Федор Страхов дважды, 26 октября и 1 ноября 1909 года, приезжал в Ясную Поляну к Толстому, чтобы уладить этот юридический вопрос.
В книге Георгия Ореханова «В.Г. Чертков в жизни Л.Н. Толстого» опубликованы два письма Саши к Черткову, написанные 11 и 27 октября. Они не оставляют сомнений в том, что второе юридическое завещание тщательно готовилось враждебной С.А. «командой Черткова».
11 октября: «(Самое важное) На днях много думала о завещании отца и пришло в голову, что лучше было бы написать такое завещание и закрепить его подписями свидетелей, объявить сыновьям при жизни о своем желании и воле. Дня три тому назад я говорила об этом с папа. Я сказала ему, что была у Муравьева, что Муравьев сказал, что завещание папа? недействительно и что, по моему мнению, следовало бы сделать. На мои слова о недействительности завещания он сказал: ну что же, это можно сделать, можно в Туле. Об остальном сказал, что подумает, а что это хорошо в том отношении, что если он объявит о своем желании при жизни, это не будет так, как будто он подозревает детей, что они не исполнят его воли, если же после смерти окажется такая бумага, то сыновья, Сережа например, будут оскорблены, что отец подумал, что они не исполнят его воли без нотариальной бумаги. Из разговора с отцом вынесла впечатление, что он исполнит всё, что нужно. Теперь думайте и решайте вы, как лучше. Нельзя ли поднять речь о всех сочинениях? Прошу вас, не медлите. Когда приедет Таня, будет много труднее, а может быть, и совсем невозможно что-либо устроить».
Таким образом, юридическое завещание готовилось не только за спиной С.А., но и без ведома старших детей, Сергея и Татьяны, которые в семейном конфликте были на стороне отца. Оно готовилось в глубочайшей тайне и готовилось именно «командой Черткова», в которую, увы, входила и младшая дочь Толстых Саша. Самое неприятное место в этом письме то, где она поднимает вопрос о лишении матери прав на сочинения, написанные до 1881 года, предлагая решать это В.Г.
Саша в то время не любила мать и, к сожалению, имела на то некоторое право. Еще в детстве она узнала, что родилась в ночь после первой попытки отца уйти от матери в июне 1884 года. Она также знала, что, будучи беременной ею, мать ходила к тульской акушерке с просьбой устроить искусственный выкидыш. Акушерка отказалась, за что С.А. потом благодарила Бога. Тем не менее она не баловала Сашу и не уделяла ей того внимания, которое досталось другим детям. Она держала ее на дистанции, часто раздражалась на нее, оскорбляла и унижала. Дочь отвечала матери дерзостью и непослушанием.
Поднимала ли она сама перед отцом вопрос о том, чтобы лишить мать и сыновей всех прав на сочинения Л.Н.? Во всяком случае, из ее письма очевидно, что в вопросе о завещании Толстой был не ведущим, а ведомым («…он исполнит всё, что нужно»).
И действительно, погружаясь в дневники и письма Толстого этого времени, мы видим, насколько Л.Н. был далек от самостоятельного принятия каких-либо практических решений. По крайней мере, без толчков извне он сам не принял бы никаких решений.
Однако в воспоминаниях Саши, Черткова и Ф.А. Страхова это выглядит так, будто решение отца лишить С.А. всех прав на его литературное наследие было для них самих полной неожиданностью.
«Он сейчас же пошел в свой кабинет и увел туда с собою Александру Львовну и меня, – пишет Ф.А. Страхов о своем первом визите к Л.Н. – Я вас удивлю своим крайним решением, – обратился он к нам обоим с доброй улыбкой на лице. – Я хочу быть plus royaliste que le roi[22]. Я хочу, Саша, отдать тебе одной всё, понимаешь? Всё, не исключая и того, о чем была сделана оговорка в том моем газетном заявлении. – Мы стояли перед ним, пораженные как молнией этими его словами: „одной“ и „всё“. Он же произнес их с такой простотой, как будто он сообщал нам о самом незначительном приключении, случившемся с ним во время прогулки».
«1 ноября 1909 года отец подписал новое завещание, составленное адвокатом Муравьевым, – вспоминала о том же Александра Львовна. – Вначале отец думал оставить права на все свои сочинения нам троим, более близким ему, Сереже, Тане и мне, чтобы мы в свою очередь передали эти права на общее пользование. Но один раз, когда я утром пришла к нему в кабинет, он вдруг сказал: „Саша, я решил сделать завещание на тебя одну“ – и вопросительно поглядел на меня. Я молчала. Мне представилась громадная ответственность, ложившаяся на меня, нападки семьи, обида старших брата и сестры, и вместе с тем в душе росло чувство гордости, счастья, что он доверяет мне такое громадное дело.
– Что же ты молчишь? – сказал он.
Я высказала ему свои сомнения.
– Нет, я так решил, – сказал он твердо, – ты единственная сейчас осталась жить со мной, и вполне естественно, что я поручаю тебе это дело. В случае же твоей смерти, – и он ласково засмеялся, – права перейдут к Тане».
У нас нет никаких оснований не доверять этим воспоминаниям. Атмосфера в яснополянском доме была такова, что Толстой вполне мог самостоятельно принять крайнее решение о передаче всех прав одной Саше, единственной из его наследников, в ком он мог не сомневаться.
Но, судя по дневнику, никакой радости от этого Толстой не испытывал.
26 октября: «Не спал до 3-х, и было тоскливо, но я не отдавался вполне. Проснулся поздно. Вернулась Софья Андреевна. Я рад ей, но очень возбуждена… Приехал Страхов. Ничего не делал утром. Хорошее письмо Черткова. Он говорит мне яснее то, что я сам думал. Разговор с Страховым был тяжел по требованиям Черткова, потому что надо иметь дело с правительством. Кажется, решу всё самым простым и естественным способом – Саша. Хочу и прежние, до 82… Вечер. Еще разговор с Страховым. Я согласился. Но жалею, что не сказал, что мне всё это очень тяжело, и лучшее – неделание».
С.А. вернулась из Москвы в день приезда Страхова. Это чуть не сорвало план «команды Черткова» решить вопрос о завещании в ее отсутствие. Душевное состояние Толстого было «тяжелым». У него были проблемы с памятью: он перепутал 1881-й и 82-й годы.
«…сомнительно, что буду жив: слабость, сонливость», – пишет он в дневнике 28 октября. «…неестественно много спал» (запись от 29 октября). «Необыкновенно странное, тоскливое состояние. Не могу заснуть, два часа (ночи)» (31 октября, накануне подписания завещания). Согласитесь, что в подобном физическом и моральном состоянии духовные акты такого колоссального значения, каковым было завещание Толстого, не подписываются.
Но это при нормальных условиях. А ситуация, в которой оказался Толстой, была совершенно ненормальной. Об этом можно судить по второму письму Саши Черткову, написанному 27 октября.
«Владимир Григорьевич, хотя Страхов и передает вам всё дело, считаю нужным еще более подробно изложить вам свое мнение.
1) Разглашать дело никоим образом нельзя. Если семья узнает об этом, то последние дни отца будут мучением. Вспомните историю Стокгольма: истерику, морфий, бросание на пол и т. п., не ручаюсь даже и за то, что не потребуют бумагу назад и не разорвут ее. Разглашение немыслимо. С этим согласен Лев Николаевич.
2) И отец и я считаем Сережу с его карточной игрой очень ненадежным.
Таня же как-то на мой вопрос о том, будет ли она пользоваться сочинениями, сказала: „с какой же стати я буду отказываться от денег, которые пойдут братьям на кутежи, лучше взять и на них сделать доброе дело“. Остаюсь я одна. Решайте, вы все, друзья, можете ли вы доверить мне это, такой великой важности дело… Я, самая младшая, менее всех в семье любимая, и вдруг мне поручили такое дело, через меня вырвали эти деньги у семьи! Меня возненавидят, это наверное. Но всё равно, я этого не боюсь. После смерти отца единственно, что останется для меня дорогого, это его мысли. Так решайте же, но только поскорее и в праздник, чтобы приезд Гольденвейзера не возбудил подозрения. Всякие завещания и обещания приеду подписать, если нужно».
В письме к брату Михаилу, написанному уже в эмиграции, много лет спустя, перед началом Великой Отечественной войны, Т.Л. Сухотина-Толстая писала: «Кто главным образом повредил в этом деле (отношениях родителей. – П.Б.) – это Саша. Больше чем Чертков. Она была молода… Она видела только страдания отца, и, любя его всем сердцем, она думала, что он может начать новую жизнь от своей старой подруги и быть счастливым».
Письма Саши к Черткову вызывают чувство сострадания к ней. Она так переполнена героизмом, жертвенностью и при этом слепо доверяет «друзьям», чужим людям, интриговавшим против ее родной матери, что сама не замечает, как становится подставным юридическим лицом в «деле» передачи всех литературных прав отца… одному Черткову.
Если бы на месте Черткова был другой человек, с меркантильными соображениями, вся эта история оказалась бы просто «грязным» криминальным сюжетом. Но Чертков не искал себе материальной выгоды. При этом он взваливал на себя колоссальную моральную ответственность перед современниками и потомками. Ни один нормальный человек в здравом уме не решился бы на это. Но Чертков решился. Чертков искренне верил, что делает эту «грязную» работу для того, чтобы Учитель после смерти предстал в абсолютной моральной чистоте, не запятнанный использованием его великих творений семьей для получения материальной выгоды.
1 ноября Толстой пишет в дневнике: «Сегодня приехали Голденвейзер и Страхов, привезли от Черткова бумаги. Я всё переделал. Довольно скучно».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
«Больше чем, меньше чем, больше…»
«Больше чем, меньше чем, больше…» Больше чем, меньше чем, больше Снега, ветра, вечера, жизни За окном — взгляд на окно снизу Сквозь летящий снег, через толщу Жизни — что здесь такого: Снег на мокрой варежке, ветер… К новой жизни будьте готовы! — В распахнувшемся — ах! —
И больше никого…
И больше никого… В оставшиеся годы в жизни Ницше ничего романтического более не наблюдалось: он жил по-прежнему, кочевал по Швейцарии и Италии, болел, относительно выздоравливал, работал, писал – но об истории с Саломе почти не упоминал, оправившись от депрессии лишь
Король умер, да здравствует король!
Король умер, да здравствует король! В середине мая 1974 года канцлерское кресло в ФРГ занял Гельмут Шмидт, заместитель Брандта по партии, в прошлом — министр обороны, на тот день — министр финансов и экономики.Их отношения с Брандтом не были гладкими. Это и не удивительно,
«БОЛЬШЕ ТАК НЕ ДЕЛАЙТЕ!»
«БОЛЬШЕ ТАК НЕ ДЕЛАЙТЕ!» Когда мы в очередной раз стали развивать свой бизнес в России, отношения между Москвой и областью были весьма напряженными – они постоянно соперничали. А нам мэр Москвы Юрий Лужков с самого начала дал понять, что в 1992-1993 годах власти города были
23. «Чем больше книг читаешь, тем больше глупеешь»: Я становлюсь крестьянкой и «босоногим врачом» (июнь 1969–1971)
23. «Чем больше книг читаешь, тем больше глупеешь»: Я становлюсь крестьянкой и «босоногим врачом» (июнь 1969–1971) Мы с Цзиньмином сидели на берегу реки Золотого песка (Цзиньшацзян) и ждали парома. Обхватив голову руками, я смотрела на буйный поток, несущийся из Гималаев в
У НАС БУДЕТ ВСЕ БОЛЬШЕ И БОЛЬШЕ ГОЛОДРАНЦЕВ
Чем больше фантазии, тем больше
Чем больше фантазии, тем больше Мы – животные, обладающие самой эксцентричной сексуальной активностью, мы занимаемся сексом не только ради размножения, но и для развлечения. В истории нашей сексуальности можно найти множество примеров разнообразнейших фантазий, ее
Глава 31 Король умер. Да здравствует король!
Глава 31 Король умер. Да здравствует король! Лето выдалось сухим и жарким, и я с энтузиазмом отдавался своим хобби и увлечениям, среди которых с детства были охота и рыбалка, а с появлением денег добавились и страсть к коллекционированию часов, любовь к кубинским сигарам,
БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПЕДАГОГ
БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПЕДАГОГ Из мемуаров писателя Андрея Белого:«Любили его без оглядки, всемерно: любили — лучшие лучшими сторонами души; эта любовь охватывала, как пожаром, развиваясь медленно на протяжении восьми лет, по мере того, как он охватывал нас на уроках все большими и
«Сил больше нет…»
«Сил больше нет…» Сергей Михалков говорил, что Фурцева далеко не все понимала и, не понимая, выносила подчас нелепые решения. Он вспоминал, к примеру, ее выступление в Ленинградском театре комедии, где шел острый, очень смешной сатирический спектакль драматурга Даля
Картина 1 «Король умер, Да здравствует Король!»
Картина 1 «Король умер, Да здравствует Король!» Судьба не дала нашему герою времени на подготовку к решающему жизненному экзамену. Для него, романтического юноши, как гром среди ясного неба прозвучало трагическое известие: 10 марта 1864 года скоропостижно скончался его отец
Больше оптимизма!
Больше оптимизма! Главной целью оптимизации была экономия бюджетных средств, точнее – более оптимальное их использование. Под лозунгом «борьбы с проеданием бюджета» доля текущих расходов в «социалке», медицине, образовании должна была быть снижена, а расходы «на
Больше никогда
Больше никогда Вечером в Эгирдире облака иной раз собираются вокруг вершины горы Барла, и широкие потоки света, пронзая их, освещают спокойную голубизну воды, а прохладный бриз задувает с расположенных к северу от озера холмов. Где-то в этих холмах в 1176 году султан
Больше свободы
Больше свободы Бесспорно ценнейший материал сборника — частные высказывания современников событий и сравнение их взглядов. «Что касается политической атмосферы в Праге, я быстро понял, что являюсь свидетелем исключительных событий, — говорит в интервью автору книги
